Имя отчее… Избранное

Как-то я зашел за кладовки, где обычно пацанва собиралась, и глазам своим не поверил: Павлуха с Васькой делали коляску. Достали где – то четыре пузатеньких колеса от самоката, смастерили станину, а теперь делали сидушку. Сообразили же черти, и как станину сделать, и как сидушку приладить. Все продумали. Малость осталось, совсем малость. Но не успели. Помер отец Пескаря.

Весь класс был на похоронах. Гарай Шарипович тоже был. Павлухи вот не было. Уже после похорон я нашел его там же, за кладовкой. Павлуха делал коляску. Глаза его блестели совсем не по-доброму, словно накатило что-то на парня. Он никого не подпускал, грозил молотком и упорно делал коляску. Маленькую, мягкую и удобную.

До сих пор не пойму, что происходило с Павлухой, о чем он думал тогда. Бог его знает, о чем, но думал же. Может быть о войне…, да о войне точно, его батя тоже весь израненный был.

Потом все прошло, поутихло, помаленьку забылось.

А Гараю уже никто кулак к глазу не подставлял. И с Пескарем разговаривали. Серегой его звали. И фамилия – Зыков.

Родня

«Здравствуйте, уважаемые работники МВД!

Не знаю к кому обратиться, но думаю, у вас есть специальный отдел по этому делу. А дело в том, что у моего отца, Карнаухова Ивана Сергеевича (он умер в 1969 году), было когда-то шесть братьев и пять сестер. То есть, одиннадцать человек семья. Я у родителей был один. Поэтому, зная, что имею такую обширную родню, мне обидно, что никого не знаю. Ни с кем не знаком. Знаю, что братья у отца, кто погиб на войне, кто умер. Дети у них, конечно, были и есть сейчас. Хочу найти братьев и сестер. Сестер маловероятно, ведь они под другими фамилиями. А вот братьев можно. Сообщаю имена отцовских братьев и место, где они все родились и жили когда-то…»

Георгий Карнаухов, здоровый кудрявый мужчина, описал все подробности, которые знал, и поставил точку. Отнес конверт на почту. Заказным отправил в Москву. Георгий стал терпеливо ждать, считал дни, недели, месяцы.

Георгий Николаевич написал письмо неспроста. Он был обижен на свою жену, тещу, тестя – главного бухгалтера крестьянского фермерского хозяйства «Звезда». Раньше совхоз «Звезда». Так вот тесть из «звезды» никуда и не уходил, хотя на пенсию было уже давно пора. Да и жители деревни к длинной приставке к «Звезде» так и не привыкли и потому хозяйство так и называли – «совхоз». Ну ладно. И вот порой глядя на своих «родственничков» на Георгия нападал такой «псих», что порой он не мог с собой сладить. Например, когда теща в какой-то своей обиде брякнула: «Обули, одели, дом поставили, а он теперь кочевряжится», Георгий разделся до цветастых трусов и все как есть запихал в печку.

Еще ему не нравилось, что приходилось возить тестя на его «жигулёнке». Тесть сам написал доверенность на зятя и теперь, как взбрендит, особенно по воскресеньям, ночь-в-полночь, в любое время – вези его. А куда? А хоть куда. Может, порыбачить. С комфортом, в костюме и при галстуке. Или просто так, покататься. Сядет, закинет локоть за окошечко и всю дорогу ни слова. «Головы не повернет, гад. Как кол проглотил» – рассказывал зять. Сам тесть водить машину не умел. Интересный тесть. Наверное, в такие минуты представлял он себя министром финансов. А приедет – все: другой человек, корм свиньям наладит и еще напевает: «Все бегут, бегут, бегут, а он им светит… – и носится с ведрами: – … а он горит».

Короче, затосковал Георгий без единокровной родни. Долго ли, скоро ли, а письмо из МВД все же пришло. Георгий очень волновался. Когда нес конверт в нагрудном кармане, сердцем его чувствовал. Читал письмо почему-то за банькой. Уселся на низенькую поленницу и читал. Сердце стучало слышно и гулко.

«Ваш брат, Карнаухов Валентин Емельянович, 1982 года рождения, проживает в Республике Казахстан в городе…» ну, и так далее. Сообщили также, где проживают родители брата.

«Эк куда закинуло брательника, – весело, с волнением размышлял Георгий, – далеко от родителей ускакал, – и усмехнулся, – за границу.»

Ему было легко и весело. Брат, три сестры и тетка. Сразу сколько родни. Внутри щемило и екало новое, незнакомое чувство. Георгий сунул письмо в карман и пошел к дому. Во дворе росла раскидистая берёза. Георгий умостился на маленькой сидушке детской качели и стал раскачиваться. Выбежали детишки. Заорали: «Папка, папка катается!». Запрыгали рядом.

Георгий слыл отцом строгим, и подобное легкомыслие дети видели, пожалуй, впервые. А отец раскачивался, весело «ухал» и «эхал». Потом завел тестев «жигулёнок» и прокатил детей километров за десять от деревни. Там покувыркались по поляне, подурачились вдоволь и покатили назад.

Когда подрулил к дому, то с удивлением обнаружил распахнутые ворота, хотя точно помнил, что их закрывал. Легонько въехал во двор и неожиданно запел любимую песню тестя: «Все бегут, бегут, бегут… а он горит…».

Теща с тестем сидели за столиком у крыльца и молча наблюдали за буйными выходками зятя.

– Перепил, – предположил тесть.

– Да вроде нет. У него харя красная, когда выпьет-то, – заметила сметливая теща.

Вышла жена. Она загнала возбужденную ребятню в дом.

– Чего раздухарился-то? – строго спросила она мужа.

– А я не тень, чтобы тенью ходить, – загадкой ответил Георгий.

Жена вылупила глаза. Георгию самому понравился загадочный ответ и он для пущей важности громко повторил:

– Да, да, родичи вы мои разлюбезные, не тень.

– Ты сядь-ка, – тесть ерзнул по скамейке так, что чуть не сшиб свою жену. Та сверкнула глазами, но промолчала. Георгий сел.

– Ну сел, – вопрошающе сказал он.

– Ну сел, и посиди, успокойся, – тесть беспокойно забарабанил пальцами по столу. Георгий сощурился.

– В честь чего торжественные сборы?

– По пути зашли, – с вызовом ответила теща.

– Ни хрена себе, по пути, – тоже с вызовом произнес Георгий.

Его дом стоял последним, на самом краю деревни, а за горой уже был «совхозный» свинарник. – К свинехам прогуливаетесь. По пути, хэх! – усмехнулся он.

– К дочери пришли, – воскликнула теща, – да на зятя придурошного посмотреть.

– Потише! – рявкнул Георгий. – Родня!

Он полез во внутренний карман пиджака. Теща с тестем на всякий случай отодвинулись. Георгий же достал безобидный конверт с официальным штемпелем и шлепнул им перед тестем. Тот достал очки и долго, сосредоточенно читал.

– Что ж, – в никуда сказал он, – хорошее дело. И город хороший. Хоть и в Казахстане уже. Смоленск – еще лучше. Я там был в войну. Хорошие места.

Георгий ревниво взял письмо.

– Сами знаем, что хорошие. Разберемся. Тетя Аня Карнаухова напишет, как там у них.

«Тетя Аня» он произнес с особым смаком.

– А кем брат-то работает? Что-то не прочитал.

– Заместитель генерального директора крупного объединения. А что?

– Ничего, – помолчали, – Ну ладно, – вставая, сказал тесть. – От души поздравляю тебя с нашедшейся родней. – Он протянул Георгию растопыренную пятерню. Тот пожал толстую, совсем не бухгалтерскую руку. Теща руки не подала и, как-то обиженно поджав губы, словно собираясь заплакать, молвила:

– Поздравляю, что ж. Поздравляю.

Они встали, не торопясь пошли в обратную от свинарника сторону. Домой. Георгий глядел им вслед, пока они не скрылись за соседским забором. Он остыл, и ему стало немного грустно. «Что надулся, – думал он, – ну нашел родню и нашел. Что здесь такого-то? Чего выставляться-то? Про заместителя генерального директора трепанул. Дубина.» Он плюнул под ноги и опять пошел к качелям. Только теперь не раскачивался, а просто сидел.

Через несколько дней (он специально ждал момента, чтоб успокоиться) Георгий написал брату письмо. И вновь ждал ответа. Ответ пришел быстро. Георгий даже не ожидал, что так быстро может идти письмо из Казахстана. Из письма узнал, что брат работает на вокзале на автопогрузчике. Но это Георгия не огорчило, хотя в душе и надеялся, что пусть хоть и не зам. генерального директора, а хотя бы начальник… отдела кадров, например. Или даже главный бухгалтер бы. «Ну, да ладно, на автопогрузчике, так на автопогрузчике, человеком бы был», – размышлял Георгий по ходу письма. Ошарашила же Георгия концовка. Брат писал просто. По-свойски. По-братски. И вдруг стал давить на психику. Но давил так нахально, откровенно, неумело и оттого очень больно. Будто принимал брата за крупного авторитетного дурака.

«Жорик, – писал он в конце. – Здесь у меня неприятность на работе вышла. Поехал я, понимаешь, на рыбалку. „Ниву“ у друга взял. У нас здесь все проще. Ты – мне, я – тебе. Хорошо живем. Поехал я, значит. Порыбачили. Ну, чуток поддал. Да не в поддатии дело. Я в этом состоянии вообще за баранкой зверь. По ниточке проеду. А тут вдруг прямо на скорости фары выключились. И поворот как раз. Я-то ни шиша не вижу. Ночь. Ну и ухнул в рельсу, что вдоль дороги ставят. В отбойник, – объяснил он, – Ну и вдребезги… машина. Сам кое-как очухался. Жора, об одном прошу. Мы же ведь братья. А братья – это кулак один должен быть. Чтоб друг без друга – ни-ни! Жора! Надо хотя бы тыщ сто пятьдесят-сто восемьдесят. Иначе, не видать тебе брата долго. Сяду ведь. Ты ж Сибиряк. У вас там платят, я знаю. Сделай, брат. Выручай, братан, больше некому…».

Георгия покачнуло, и взор его мигом угас. «Двести тысяч почти, – думал он, – сдурел брателла …б… ть. В первом же письме. Что у меня эти тысячи, как у дурака махорки что ли? Халявщик, точно. Нашел, блин, родню.»

Он вошел в дом. Уставился в поставленную перед ним тарелку со щами. Поскреб ложкой по дну и бросил.

– Что в письме-то? – поинтересовалась жена.

– Брат, вот, к себе зовет, – соврал Георгий. – Его самого возить. На персоналку. Как батю твоего по воскресеньям.