Время ждёт

– Ну-с, – он поднял свой бокал с джином, – тогда выпьем за здравый рассудок!

– За здравый рассудок!

И мы чокнулись бокалами…

– Что-то я не пойму, – перебил меня Мартин, задумчиво рассматривая капли алкоголя, стекающие по стенкам бокала, – как это все относится ко мне?

– Я к тому, брат, что любовь нелогична. Мы можем полюбить кого угодно, даже принца, который давно умер, и никто не убедит нас в обратном. Сердцу не прикажешь, и потому оно может делать всё, что ему вздумается. Например, влюбиться в девушку своего лучшего друга несмотря на то, что у тех уже есть свои дети, обрекая своего обладателя на вечные муки и жизнь без отношений.

Какое-то время я смотрел на пламя в камине через опустевший бокал. Мартин молча обдумывал мои слова, а потом глянул на часы:

– Уже половина первого. Пойду-ка я домой.

Мы спустились в коридор, где я помог ему надеть пальто.

– Не переживай, Мар, – сказал я ему, когда он был уже на пороге, – если этот Гвидо Санчез принесёт проблемы твоей семье, я посажу его.

– А если нет? – обеспокоенно воскликнул Мартин, – что, если они так и будут жить дальше; что, если у них появятся дети, если Роуз будет с ним счастлива?

– Действительно, – саркастичная ухмылка преобразила моё лицо, – что же станет, если Роуз будет счастлива?

– Ох, да что со мной? – растерянно пролепетал Мартин. – Кажется, я превращаюсь в нашего отца, который о престиже и репутации волновался больше, чем о счастье своих сыновей.

Я потрепал его за плечо:

– Не расстраивайся. Помни, что Роуз тебя любит и что она твоя дочь.

Мартин кивнул, и ушёл в темноту Калифорнийской ночи. Я поднялся обратно в комнату, предварительно захватив из бара ещё одну бутылку спиртного. Расположившись в кресле, я взглянул на камин. На нём стояла фотография, изображавшая меня, моего лучшего друга Марка и его девушки.

– Твоё, здоровье, Мэри, – прошептал я, подняв в воздух открытую бутылку абсента.

Бокал мне был ни к чему.

Время ждёт

Время снова ждёт. Я ощутил это где-то внутри своей головы – словно в моём мозгу показывали фильм с увеличенной частотой кадров, благодаря чему, всё что я видел и слышал, воспроизводилось втрое медленнее. У меня, как у опытного врача, даже есть теория объясняющая эту способность. Она строится на предположении, что мозг, в особо опасных для жизни и здоровья ситуации, пытается зарегистрировать и запомнить как можно больше информации о текущем моменте. Скорее всего, я ошибаюсь, однако это любопытное свойство позволило мне не раз спасти человека на операционном столе. Иногда случается так, что только благодаря эффекту замедленного времени, я мог украсть у смерти пару секунд, чтобы принять верное решение и реанимировать пациента.

Я хирург – тот самый врач, который вернёт вас к жизни, когда вы отправитесь к сиянию в тоннеле, с билетом в один конец. Я тот человек, который выйдет не только на поле боя с инсультом, раком, инфарктом, когда они вас настигнут, но и к вашим родственникам, чтобы произнести простую, но по-своему сакраментальную фразу:

– Мы сделали всё, что смогли.

И всё. Затем, я уйду оставив их плакать, чтобы заварить себе последний пакетик чая, и потом жаловаться на то, что врачам в нашей стране так мало платят. Я не обязан разделять с вами скорбь.

Но я вас заклинаю! Никогда, слышите, никогда не упоминайте при мне клятву Гиппократа, надеясь уличить меня в бессердечности. Все, кто упрекает меня в том, что я не следую Клятве, ни разу даже не читали этих слов. Они понятия не имеют, о чём там говорится, им просто нужно кого-то упрекнуть в своей вине! У вас умерла мать? Так это врачи виноваты! Насажали дилетантов, убийц и просто подлецов, жадных до денег. Без взятки и лечить не хотят, ироды! А то, что старая женщина с инфарктом, да то, что, вместо лекарств, вся её пенсия уходила в печень к сыну-алкоголику, что банальный холод в квартире без ремонта – это всё прозаическая дрянь, да? Клятва Гиппократа, конечно! То есть, по-вашему, если бы врачи клятв не давали, им было бы не обязательно заботиться о сохранении человеческой жизни? То есть все эти пожарные, полицейские, спасатели, да кто угодно, могут забыть о своих обязанностях? Ну а что, они же никому ничего не обещали, клятв никаких не давали, ни на что не подписывались.

Я смотрю на часы. Белый циферблат с чёрными стрелками – незаменимый атрибут любой операционной. За то время, пока я начал вести с собой этот диалог, прошло всего десять секунд – удивительно! И сейчас мне нужно очень много времени. Ведь я не просто так начал вспоминать клятву Гиппократа – мне нужно сделать чрезвычайно тяжёлый моральный выбор.

Вы ещё не спросили себя, что такой, не побоюсь этого слова, талантливый хирург, делает в государственной больнице, работая за гроши? Ну что же, к счастью, время может подождать, и у меня есть возможность всё вам рассказать подробно.

Впервые это случилось, когда я только освоился как врач. Я провёл пару несложных операции на весьма крепких людях, так что риска с ними было практически никакого. И вдруг сразу тяжёлый случай – рухнул многоэтажный дом. История банальна до неприличия – дом был старый, и ЖЭК распорядилось снести сей памятник старины, по причине аварийного состояния, но всё пошло как всегда – квартир новых нет, людей выселять некуда. В самом деле, не на мороз же их выкидывать!

Когда дом сложился, подобно карточному домику, многие из его жителей всё таки переехали, только намного дальше, чем им хотелось бы. Остальных же привезли к нам в крайне тяжёлом состоянии. Пострадавших было много, врачей – меньше, чем честных чиновников. Мне, неопытному, молодому хирургу, досталась девочка лет двенадцати, вся поломанная, умирающая от потери крови. Я делал всё в точности с учебными пособиями, – анестезия, переливание, перевязка, но всё это словно перестало работать. Представьте мой ужас – словно вы долгое время заучивали, что дважды два будет четыре, но решая эту же задачу на доске, выходит, что вместо четвёрки, вы получаете девять, при этом знак равенства зачеркнут.

И вы думаете:

– Ага, здесь написано, что дважды два не равно девяти, это логично, потому что дважды два равно четырём.

Но и четыре у вас не выходит! Обливаясь потом, вы в панике подбираете числа: пять, десять, тысяча, раз за разом, и все они не подходят, ведь вы знаете, что они и не должны подходить, ведь дважды два, мать его, – четыре!!!

И вот её сердце останавливается. Она просто умирает. Ни одно число больше не подходит, а единственно верное было потеряно черт знает когда. Может в тот момент, когда её мать начала курить, приобрела зависимость, вследствие чего, ребёнок родился недоношенным и хрупким. Может, когда ей не уделили должного внимания, из-за чего, она сидела в момент крушения в своей комнате и читала книгу. Может, когда её отдали в мои руки, а я не справился. Мне не хватало времени – приборы истерично пищали, не давая мне сосредоточиться.

Я взглянул на часы. Секунды предательски продолжали идти, отнимая у девочки жизнь, словно та вытекала вместе с кровью. Я вцепился взглядом в эти стрелки, внушал, приказывал, умолял их остановиться! Или хотя бы, замедлить ход…

И вдруг время стало идти медленнее! Я ощутил это – словно кипящий парафин с капающей свечи, секунды стекали из моей головы по позвоночнику. Я чувствовал, как время течёт сквозь меня. Я мог сконцентрироваться, руки больше не дрожали, язык не заплетался. Мои движения были точны как никогда, я ухватился за ту нить, что ещё связывала девочку с этим миром, и осторожно выводил её на свет…

В те дни было много работы, как у меня, так и у других врачей. Поэтому, никто не похвалил меня, – спасений и смертей было предостаточно. Девочка оставалась в стабильном, но тяжёлом состоянии. Через восемь месяцев, она всё-таки вышла из больницы. На своих двоих.

Что касается меня, то для всех, и даже, наверное, для себя, я по-прежнему оставался неопытным врачом. Было ещё несколько операций, которые мне доверили, но они были очень простыми. Со временем, случай с домом забылся, и все зажили своим чередом.

Прошло, без малого, пять лет, когда мой наставник ушёл на пенсию, оставив солидный послужной список. На его место сел другой хирург, а меня к тому времени уже считали очень хорошим специалистом. Однажды так получилось, что ко мне на стол попал человек, работающий в частной клинике стоматологом. По иронии судьбы, хирург в их конторе уехал работать в столицу, а идти на лечение к конкурентам с острой формой аппендицита, было не комильфо.

Операция прошла без осложнений, тихо и спокойно. Настолько тихо, что пациент проснулся от наркоза в чудесном настроении, поблагодарил за лечение, и через какое-то время, мы его выписали. А ещё через пару дней, он приходит ко мне с предложением. Дескать, так ему понравилось моё лечение, что не смог удержаться, и похвалился перед своим начальником. Ну и тот, стало быть, предлагает мне место в одной из лучших частных клиник города, на место ушедшего хирурга.

– Как-то неожиданно, – говорю я, – да и неудобно, – другой конец города, сами понимаете, цены на бензин, туда-сюда.

– Да вы, не переживайте, – отвечает тот, – бензин у нас за счёт компании. Оформление официальное, по ТК РФ, зарплата белая, отпуск оплачиваемый, условия работы – прекрасные. Чаевые врачам у нас приветствуются.

И многозначительно так подмигивает, подлец.

Понятное дело, что я согласился! И первые два года, катался как сыр в масле. Там же познакомился со своей будущей женой – Софьей, которую оперировал. Она была умной, красивой, хорошо готовила и от неё вкусно пахло итальянскими духами – большего мне для счастья было и не нужно. Прожили мы с Софьей три года, да и поженились. Скромно, без огромных столов и тамады, сыграли свадьбу. Я был счастлив, мама была счастлива, отец гордился мною – всё было хорошо, и столь скорое течение времени меня полностью устраивало. К хорошему привыкаешь быстро, поэтому совсем не думаешь о том, как будешь жить, если всё это пропадёт.

Через полтора года после нашей свадьбы, мне позвонила моя знакомая, работающая диспетчером на скорой помощи, в моей бывшей больнице:

– Алло, Вань. Только что звонок от Радика поступил – сбили жену твою. На Советской улице. Какой-то пьяный богатей на “мерсе”. Сейчас ребята из “скорой” её к нам в отделение везут.

– Какой “в отделение”?! К нам в клинику везите, живо, – кричу я, мгновенно покрывшись потом.

– Не довезут, Вань. Состояние крайне тяжёлое. Её Дмитриевич оперировать будет, он опытный…

Дальнейших слов я не слышал. Быстро накинув куртку, я сломя голову рванул в декабрьскую метель. Я ехал на машине, так быстро, как только мог. Нарушил полдюжины правил дорожного движения, включая пересечение двойной сплошной, объезжая пробки. Вьюга загораживала обзор, на дорогах застыла наледь, я мог сам оказаться на операционном столе, предварительно, превратившись из врача в убийцу.

Мне снова нужно было время. Я должен был быть там, в отделении, и оперировать свою жену, но я был на другом конце города. И я опоздал. Когда я прибыл в госпиталь, мне сказали ту самую фразу, – что они сделали всё возможное. Эту фразу я не раз слышал из своих уст, но никогда не подозревал, как это ужасно – оказаться по другую сторону этих слов. Почувствовать, как они опускаются тяжёлым грузом на твоё сердце, наполняя его чувством вины.

Софью сбил местный чиновник. Как и ожидалось, его оправдали, сославшись на метель и почти нулевую видимость. То, что он был в алкогольном и наркотическом опьянении, внезапно все забыли, а свидетельства исчезли. После почти года судебных разбирательств, я понял, что зря трачу время и деньги. Невзирая на протесты начальства, я уволился из конторы, и вновь устроился в государственную больницу. Первое время, обо мне ходили сплетни. Ещё бы, с такого злачного места опять в такое, скажем прямо, неблагородное место. Я иногда слышал, как за моей спиной медсестры и санитары выносят предположения относительно здравости моего рассудка. Что ж, я не могу их осуждать за это.

С этих пор ни один человек не умер под моей рукой. Время всегда терпеливо ждало, когда мне это было необходимо, и благодаря этому, я принимал верные решения. Человек, который борется за жизнь, – неважно, свою или чужую, – знает, как важен каждая секунда, каждый миг, потому что у мыслей есть своя скорость, и нужно время, чтобы отыскать нужные числа: «дважды два» равно «два плюс два». Уравнение решено – пациент жив. Дурацкая, аналогия, конечно, но я никогда не обладал поэтическим красноречием.

Время замедлялось только на операционном столе, в остальных же местах, вне моей смены, оно словно пыталось наверстать упущенное. Годы летели подобно токийским локомотивам, пролетали так быстро, что лишь по сквозняку, треплющему твои седеющие волосы, ты мог понять, что Земля совершила очередной виток вокруг Солнца.