Время ждёт

– Я запутался. Кто же вы? – в смятении вопрошал я у близнеца.

– Конкретно я? Компьютер. – Мой двойник гордо взглянул в иллюминатор, кивнув на гигантскую сферу. – Миллиарды и миллиарды нервных клеток, объединённых в одну глобальную сеть. Они называют меня Создателем, несмотря на то, что я создаю лишь иллюзии. Я есть механизм, у которого перед всеми остальными когда-либо существовавшими машинами есть всего лишь одно преимущество.

– Какое?

– Способность осознать себя. Величайший дар во вселенной, которым со мной поделились мои благородные Архитекторы. Они приказали мне усыпить их, создать иллюзию иного мира, в котором они – обычные, ничего не подозревающие жители.

– То есть они просто спят? На протяжении полутора миллиардов лет?!

– В каждой из этих капсул лежит представитель некогда чрезвычайно могущественного народа. Я соединён с телом каждого из них, вернее, с их головным мозгом. Я сдерживаю их воспоминания, так что никто из Архитекторов не в состоянии вспомнить о том, кто они на самом деле. В мире иллюзии они живут по две сотни лет, а потом умирают. На самом деле я стираю им память и «перерождаю» их с новыми сочетаниями качеств, талантов и характером. Это повторяется раз за разом, до бесконечности, я лишь поддерживаю жизнь Архитекторов в реальном мире, давая им забыться сном, который управляется мной. Я постоянно корректирую «случайные события» в их жизни, чтобы создать правдоподобный суррогат, при этом даю им достаточно возможностей, чтобы они могли развиваться так, как им хочется. Они верят, что живут в плоском мире, укладывающимся в один большой мегаполис. Я снабжаю их мозг питательными веществами, которых у меня в запасе на многие миллиарды лет, взамен они отдают своё тепло, которое подпитывает меня. Это было сделано, чтобы я не мог навредить им.

– А что будет, когда запас иссякнет? —спросил я, с ужасом взирая на горящую звезду в центре корабля.

– Для начала я спровоцирую в их мозгах выброс окситоцина, вызывая в них потребность в социализации и поиску отношений. Они начнут собираться вместе, испытывая потребность друг в друге. Это будет длиться очень долгое время, по крайней мере, для них. А потом они начнут засыпать. В обнимку, потому что в последние часы их жизней потребность в общении будет настолько велика, что они уже не смогут друг без друга. Когда все заснут, начну засыпать и я.

– А что будет с кораблём?

– А не всё ли равно? – спросил Создатель в ответ.

Я отвернулся от иллюминатора. Ранее я говорил, что моё имя свяжут со всеобщим разочарованием, но обманутые надежды людей и рядом не стояли с тем, что пришлось прочувствовать.

– Конечно, – заключил я, – зачем бороться с матрицей, когда можно с ней договориться. Но разве ЭТО можно назвать жизнью? Эту иллюзию, выдумку?

– А разве ваша жизнь не выдумана вами? Вы выбрали должность, которая вам нравилась, вы общались с людьми, которые вам нравились, и любили тех, кто был вам симпатичен. Разве это не выбор? Разве это не та свобода воли, достойная иллюзии, когда вам приходится выбирать между белым и чёрным, добром и злом?

– Я… я не знаю. Я поражён правдой до глубины души. Я не понимаю, как?! Как Архитекторы могли решиться на такое?

– У меня нет ответа на этот вопрос. Я просто не знаю его. Меня построили с практически бесконечным потенциалом знаний, я могу пересказать от и до всю историю цивилизации Архитекторов, но последние несколько тысяч лет для меня остаются загадкой. Их было очень много, они процветали, и вдруг… Их уже менее четырёхсот миллионов, они пребывают в перманентном сне, не помня себя. Они очень настаивали именно на таком конце – чтобы я пробудил в них самые лучшие чувства. Может быть, они были разочарованы в себе и хотели, чтобы их существование закончилось всеобщим миром?

– Если это действительно так, – горестно вздохнул я, – тогда я должен им завидовать. Хотел бы я, чтобы моя жизнь закончилась именно так. В любви, дружбе и нежности.

– Я уже давно наблюдаю за вами и вашими упорными попытками постичь устройство нашего корабля, – взгляд Создателя сменился на благоговейный. – У меня было столько шансов уничтожить вас, скрутив коридор в тонкую спираль или просто заперев вас в четырёх стенах, но я смотрел на вас… и мне казалось, что мы похожи. Что нам не хватает ответов, что мы чувствуем себя чужими в этой стройной вселенной. Я так…

– …устал, – вторил я ему тем же голосом.

– Оставайтесь, – прошептал он с мольбой в глазах. – Прошу вас! У нас нет запасных саркофагов, но они и не нужны, я просто возьму вас к себе… в себя.

Я глянул в иллюминатор.

– Я буду внутри этой… звезды?

– Это самое большое, что я могу предложить – место внутри меня, в самом центре, если хотите. Я буду счастлив контролировать ваш сон. Я обещаю, что вам не будет больно, ни в одной из реальностей!

Я снова обернулся и взглянул на моего собеседника. Он всё так же стоял напротив, в порыве искренности прижав руки к груди, и глядел на меня с обожанием, – совсем не свойственные мне повадки. Только сейчас до меня дошло, что я знаю его меньше получаса, в то время как он меня – уже на протяжении четырёхсот лет. Компьютер, у которого есть всего одно преимущество перед бездушной вычислительной техникой…

Мир застыл в тишине во время моего рассказа. Когда я замолчал, ведущий шоу, отходя от шока, несколько раз вдохнул и выдохнул, обмахивая себя руками из-за поднявшейся в студии температуры.

– Невероятно, – восклицал он, – даже верится с трудом. Столько теорий было построено за всё это время, и… У меня нет слов! С вашей стороны было очень благородно вернуться на родину с этой захватывающей историей. Уверен, все присутствующие согласятся со мной, если я скажу, что вы заслуживаете высших наград за то, что ответили отказом на предложение этого взбесившегося интеллекта.

– Отказом? – переспросил я, подняв правую бровь. – Но я ответил согласием.

Глаза ведущего, как и глаза каждого человека в массовке, полезли на лоб.

– В каком смысле?

– Я счёл его предложение разумным. Я действительно устал, и моя жизнь подходит к концу, но Создатель предлагает альтернативу в виде искусственного бессмертия. То, что вы видите – всего лишь проекция, созданная им. Я уже два месяца как внутри сети, и от моего тела остался только головной мозг. И хотя в отчётах написано, будто я пришёл к центру два дня назад, на самом деле прошло два месяца. Чтобы как-то оправдать пропажу времени, мы подделали отчёт, и теперь, согласно ему, я приступил к работе на два месяца позже, хотя на самом деле я начал работать с того же дня, как улетели мои ассистенты.

Шоумен, смотря на меня так, словно я вдруг стал обладателем второй головы, медленно пятился назад.

– Я лишь хотел передать сообщение от Создателя землянам: оставьте попытки освоения «колыбели Архитекторов»! Я принёс вам все ответы, взамен прошу вас не пытаться вернуть меня и отказаться от мыслей разузнать о строении корабля больше. Спасибо.

С этими словами фигура пожилого человека, мгновение назад спокойно сидевшего в кресле, растворилась. По всей земле раздался гром миллиардов голосов, обсуждающих происшествие, и лишь Создатель, чей взгляд был обращён внутрь самого себя, опутывал нейронными нитями трёхкилограммовый головной мозг.

Так сказала Анна

– Эй, громила!

Тёмный силуэт, неторопливо идущий впереди меня, замер. Через пелену падающего снега, я разглядел, как он обернулся через широкое левое плечо.

Мы стояли друг напротив друга посреди ночного и безлюдного проспекта. На нём была эта дурацкая шляпа и чёрное пальто, изъеденное молью. Он изменился с нашей прошлой встречи – стал более походить на человека, – очень большого человека. Однако, он не был человеком. В свете ярких фонарей, даже через завесу, падающего февральского снега, я видел, что вместо глаз у него были чёрные провалы, а с обеих сторон носа зияли две лишние ноздри, которые сжимались на вдохе, и раскрывались, выпуская облачко пара, на выдохе.

Анна сказала, что они не выносят храбрых. Но я не был храбрым!

– Ты мне задолжал руку, – прокричал я подняв правую кисть вверх.

Анна сказала, что они нарушают целостность человеческой формы, чтобы маскироваться под людей. В нашу последнюю встречу, этот гад схватил меня за правую руку, и теперь она напоминала клешню – пальцы срослись, заплыли жиром и кожей.

– Я чую твой страх, – прогремел его голос.

Между нами было около двадцати метров, но я слышал его очень чётко. Анна сказала, что они не выносят насмешек. Но я всю жизнь был примерным мальчиком!

– У людей две ноздри, а не четыре, математик! – сказал я, стараясь, чтобы голос дрожал как можно меньше.

Его терпение иссякло. Широкими шагами, он направился в мою сторону, сжав пальцы в пудовые кулаки. Он был в два раза шире меня. Выше почти на три головы. Анна сказала, что это нормально. Что именно такими они и выходят в нашу реальность. Огромными. Злыми.

Анна сказала, что они – ксенобиты. Против них бесполезно большинство оружия, так как у них нет устоявшейся плоти. Что уж говорить о моих маленьких кулачках, – я никогда не был бойцом. Я был пианистом. От страха я не мог даже пошевелиться, не говоря уже о попытках сопротивляться. Мне оставалось лишь смотреть, как он приближается ко мне. Как его огромные руки хватают меня за голову. Всё, что я мог в этой ситуации, это ощущать, как моё лицо постепенно растекается, как сползают нос и уши, как слипшиеся губы перекрывают мне кислород. Я мог лишь ждать и надеяться, что план Анны сработает. Что она появится во время. Иначе, мне конец.

Когда вы сталкиваетесь с чем-то необъяснимым, первое, что вы делаете, пытаетесь отрицать происходящее. Когда вы смотрите в окно заброшенного дома, а оттуда на вас смотрит жуткая рожа, вы настойчиво уверяете себя в том, что вам показалось. АннаАнна говорит, что это главная проблема всех людей. Они боятся призраков не потому, что они могут оказаться опасными, а потому, что им просто не смириться с мыслью, что сверхъестественное существует.

Кстати, о ней. Наша первая встреча произошла всего два, от силы, три часа назад, но за это время столько всего произошло, что мне уже начинает казаться, что я прожил с ней целую жизнь.

Всё началось сегодня вечером, двадцать девятого февраля. Я возвращался из консерватории, в которой, собственно, учусь. Шёл снег, видимость была не самая лучшая, поэтому я не придал значения, силуэту, движущемуся мне навстречу. Лишь когда он подошёл достаточно близко, чтобы схватить меня за руку, я почувствовал страх. Вместо кожи у него было словно тряпичное плотно, из которых шьют мешки для муки, а лицо состояло лишь из пары бездонных отверстий на уровне глаз. А потом, я взглянул на кисть своей правой руки, зажатой у него в кулаке.

То, что я ощущал в тот момент можно было бы назвать ужасом, но разве это жалкое слово из четырех букв, может передать то чувство, которое ты испытываешь, видя, как твои пальцы, которыми ты пятнадцать минут назад играл на пианино, такие прямые, длинные и красивые, словно свеча, тают, меняют форму, плавятся. Кожа сливается, будто воск, а кости деформируются.

А потом он отпустил меня. Вернее, отшвырнул, как бросают кость, обглодав с неё мясо, и двинулся дальше. Я смотрел на то, что теперь нельзя было назвать рукой – бесформенные пальцы, растущие на куске мяса. Где-то глубоко в сознании, возникли мысли – а что дальше? Как же моя учёба игре на пианино? Как я теперь смогу писать? Наконец, как на это отреагирует мать, когда на её пороге появится калека, утверждающий, что он её сын?

Из этого состояния меня вывел чей-то голос. Я обратил свое внимание на девушку, не старше двадцати лет, что склонилась надо мной. Её наспех обрезанные волосы трепала вьюга. Она криво улыбнулась, и мне показалось, что она сумасшедшая, – слишком широкая улыбка для всей этой ситуации. А может, это уже я был сумасшедшим.