Рутинная работа

– А что потом? – поторопил я Фрама.

– Через секунду после этого я вдруг увидел, что кто-то лезет в трюм через дыру в крыше. Я рванулся, но понял что труба вполне реальна и я пригвождён ей к обломкам. Оглянулся на трубу и вижу, что эту самую трубу держу своей собственной рукой. Выглядело так, будто я сам себе в руку ее вогнал. Я так и смотрел на трубу, когда на нее схватились чьи-то руки. Я увидел скафандр и только через какое-то время осознал, что по рации ко мне кто-то обращается. Это была спасательная бригада, вскоре уже весь трюм был полон людей. Кто-то вырезал отверстие в стене, чтобы было удобно нас вытаскивать. Кто-то кинулся расчищать завал, которым я был блокирован, ну а кто-то пошел Йонаса снимать.

Этого я уже толком не помню. Помню медкомиссию, помню, как в отпуск на Землю отправили, а я не полетел. Прилетел на Луну, там есть больница, большего мне и не требовалось. Пару месяцев пролежал там, так и не смог отцу позвонить, потом прошел аттестацию, был восстановлен в правах и отправился в космос. Правда, тестами замучили, вопросы каверзные задавали, но ничего запредельного. Тебе тоже это предстоит, когда поправишься физически. Обманывать не буду, вряд ли далеко в космос отправят с протезом, но если сильно постараться, то… могу, например, к Юпитеру поближе рекомендовать. Но дальше уже никакие рекомендации не помогут.

– Спасибо тебе, Фрам. Юпитер – это уже намного больше, чем я надеялся. – Я искренне поблагодарил руководителя, мне стало немного легче, когда он сказал что заступиться за меня.

– Я знаю, что ты его видел, Алекс. Каждый видит это по своему, кто-то даже женщиной это представляет. Но всегда одно и то же, «знакомство», а потом «ритуал». Лечащий врач, что был прикреплен ко мне на Луне, оказался весьма разговорчивым. Он говорил, что это вполне рядовой случай, со всех уголков солнечной системы он слышал схожие истории, и везде эта встреча проходит по одному и тому же сценарию. – Он показал мне ладонь, на которой красовалась отметина, ставшая почти незаметной с годами. – Теперь отдыхай. Просто знай, ты не один такой. Береги себя и не падай духом, комиссия не даст тебе спуску, но выгнать тебя из агентства не входит в их планы.

– Фрам, а можно тебя спросить?

– Конечно. – Фрам немного напрягся

– А ты его один раз видел?

– Не волнуйся Алекс, больше ты его никогда не увидишь. – Он облегченно выдохнул и тронул меня за плечо.

– Хорошо бы, если так.

Я не сказать Фраму, что видел его дважды. Пускай, я видел его во сне, или видении, я не знал как можно словами описать увиденное. Сон, в котором я один раз уже отходил от наркоза после операции, но тогда все складывалось абсолютно иначе. Для меня лично во сне все происходило куда как более благополучно. Но здесь, в реальности, Селиванов был жив и здоров, все шло по плану, только вот я в реальности оказался поврежден, и все вокруг будто складывалось не в мою пользу. А еще во сне был рыжий, получается ко мне он пришел два раза? Но увиденное мной ранее не более чем видение, пускай в памяти оно закрепилось куда прочнее, чем обычное сновидение, но все равно, этого никогда не происходило и мир продолжает существовать совсем иначе, нежели мне грезилось. Сказать по правде я немного боялся этого сна и не знал, кому можно доверить его содержимое, так чтобы при этом не распрощаться с космосом навсегда.

9

Как Перес и обещал, на второй день после операции, он повез меня в радиорубку, для сеанса связи с Землей. Я чувствовал что вполне могу сам доехать до радиоузла, но Перес настоял на том, чтобы сопровождать меня туда и обратно на этом пути. Он мотивировал это тем, что хотел помочь мне с креслом, обращаться с которым я еще не приноровился. Но на самом деле, по инструкции я считался потенциально опасным объектом на базе, и все мои перемещения должны были отслеживаться.

Это было с одной стороны формальностью, но я чувствовал, что ко мне относятся с опаской, правила нарушать никто не хотел. За прошедшие дни все, кроме Селиванова, что был на орбите, проведали меня в медблоке. И все они чувствовали себя немного неловко.

Раджич и Гарсон, старательно делали вид, что ничего не произошло. Раджич сказал мне, что Фрам решил «отрезать гнилую поросль» пораньше и отправит его домой вместе со мной. Фрам, со слов Раджича, сообщил агентству о том, что экспедиционные работы приостановлены до конца смены. Из-за моей травмы и фактического отстранения Раджича просто некому вести полевые работы. Поэтому он и отправит Раджича вместе со мной за компанию, от греха подальше, раз уж представился такой благодатный повод. А на Земле сейчас агентство ломало голову, чем же занять пять человек до конца смены. Но, как говорит Гарсон, в таких случаях обычно приходит распоряжение заняться «ремонтно-уборочными работами» и все бьют баклуши до конца смены.

Раджич не верил что у меня «слетел вентиль», и считал, что я удачно пройду медкомиссию после лечения и вернусь. Свои же перспективы он оценивал куда более пессимистично: «Я старый, Алекс. Я не обкололся обезболивающим и разбил шлем, я влез в драку и бросался на людей, кактеперь выясняется. Лечить меня вроде не надо, но переведут туда, где спокойно и тихо, чтобы передохнул. Там внимательно посмотрят, как себя вести буду, если плохо – спишут. Но плевать на все я хотел и не буду под их дудку плясать».

В этом был весь Раджич. Отличный технический специалист, отовсюду получающий негативные рекомендации относительно работы в команде. Однако до выговора и отстранения он докатился впервые, но его это видимо не остановит.

Гарсон же стал ко мне даже более расположенным, чем за все время, проведенное на Япете. Гарсон был в том месте, куда я провалился, и по его словам, если бы на первом сроке он упал в эту пещеру, то наверно не сумел и столько протянуть. Опытный Гарсон признавал, что опоздай он на три-четыре часа, тогда я, верное дело, уже покончил бы с собой. «Но все обошлось, еще полетаешь. Помнишь про Ио? Ты обещал!» – так подбадривал меня Гарсон.

Бернар был единственным человеком, который проявлял ярко выраженную опаску, не стараясь ее скрыть. Обращу внимание, что не враждебность, а именно опаску. Он явно считал, что меня надо вообще изолировать от всех. Навестить меня, его заставили скорее остальные ребята, нежели собственное желание. Он постоял в трех метрах от койки пять минут, буркнул какие-то пожелания, рассказал два старых анекдота и как можно скорее удалился.

Вообще Бернар всегда сторонился тех, кто «выпал из обоймы». Так Раджич, подравшись с Селивановым, которого Бернар, к слову, и сам-то не любил, попал в черный список. Когда я спросил об этом Переса, тот сказал, что у Бернара есть определенные причины для такого поведения, но отказался их мне озвучить, ибо конфиденциально.

Итого: теперь получалось что я у Бернара в черном списке. Фрам вообще считает мою ситуацию вступительным испытанием в элитный клуб. Перес старательно делает вид, что ничего страшного не произошло, а носиться со мной он только по доброте душевной. Гарсон и Раджич изображают своих в доску, а Селиванов вероятно вообще особо пока не задумывался по этому поводу.

В целом я ожидал чуть более теплого приема, но в целом мог понять ребят. Я для них кошмар наяву, я олицетворяю то, чего боится каждый космонавт. Поэтому-то меня и сторонились. И экспедиция на Япете, была уже не моей экспедицией. Это чувство было сродно тому что чувствуешь когда приходит время покинуть стены родного института. Ты все еще здесь, стены такие родные, но они уже не твои. Кто-то другой продолжит учиться здесь, и эти стены стоят здесь ради него, а не ради тебя. Ты тут уже лишний, выметайся.

Кроме Бернара, все были максимально корректны. Но они оставались частью целого, а я уже нет. Даже сейчас, когда я ехал по коридору на коляске, рядом идущий охотно Перес поддерживал бессмысленный разговор. Но это был разговор между врачом и хорошо знакомым пациентом, а не между близкими друзьями.

– Алекс, связь будет часа три. Понимаю, что тебе много чего хочется сказать, но постарайся сделать все поскорее. Чтобы остальные тоже успели позвонить домой. – Сказал Перес, стоя в дверях рубки. – Я буду снаружи, зови если что.

– Без проблем. А где очередь? Терпеливо ждут театрального представления, перехватывая сигнал?

– Не знаю. – Перес безучастно пожал плечами.

В ту секунду заводя коляску в рубку, я понял, что меня никто не будет подслушивать, а очереди нет, потому что все ждут, когда я уеду. И вовсе не потому что вдруг стали соблюдать рамки приличий. Я им просто не интересен, я чужой. Алекс Кириллов больше не свой парень. Он просто еще один предмет на базе, не более родной чем «Мальта» в гараже.

С такими тяжелыми мыслями я включил связь и вскоре увидел на экране Риту. Она сидела в той же комнате что и в моем сне, я узнавал наш дом. Но привычным осталось только помещение со скошенной крышей. Вся мебель была другой, Рита полностью переменила обстановку в нашей квартире. Вместо привычного для нее легкого беспорядка, в комнате была идеальная чистота. Сквозь жалюзи на окнах я видел отголоски тяжелого серого неба, которое так диссонировало с мягким закатом, что я видел в своих мечтах.

Более того, и сама Рита сильно изменилась. Она сменила стрижку, переменила цвет волос с темно-каштанового на свело-рыжий. Да и вообще выглядела иначе: другая косметика, другой тип макияжа. Макияж, она не очень-то любила краситься, но сейчас на ней был легкий макияж деловой леди. Привычные яркие, свободные платья сменили строгая белая блузка и черный кардиган.

Я на долю секунды даже усомнился она ли это. Но это была, несомненно, она. И сейчас Рита смотрела на меня абсолютно несвойственным ей холодным взглядом. До сей секунды я не мог и думать, что у моей светлой и легкой Риты может быть такой тяжелый взгляд. Хотя моя ли она? Видимо теперь это большой вопрос.

– Привет, Алекс. – Сказала она, будто ей звонил не я а назойливый коммивояжёр, предлагающий свои услуги.

– Привет, Рит. Как дела у тебя?

– Нормально. Недавно закончила ремонт в своей квартире. Обживаю потихоньку, здесь пока пустовато, но все понемногу обустроится.

На этом беседа и замерла. Я уловил, как Рита четко выделила в своей реплике то, что квартира именно ее и ни в коем случае не общая. Более того, она была не особо-то словоохотлива, что было для нее немного странно. Рита даже не поинтересовалась как у меня дела. Я чувствовал себя, неуютно, будто грязный попрошайка выпрашивающий милостыню на вокзале. Возникло желание прервать беседу прямо сейчас, ибо Рита явно не была столь рада поговорить со мной, как я с ней. Но раз уж я на начал все это, то надо расставить все точки над i.

– Знаешь, я тут попал в беду.

– Да, мне звонила твоя мама, сказала, что ты потерял ногу. – Сама простота, будто я потерял ключи, а не часть тела.

– Мне установят протез, надо будет лечиться на Земле. Месяца через три уже буду на Земле, и проведу там целый год.

– Сочувствую. Наверно тяжело тебе там пришлось?

– Да… Знаешь мы бы могли поговорить, когда я прибуду на Землю. Смотрю, сейчас ты не очень настроена поговорить.

– О чем ты хочешь поговорить? – совершенно безучастно сказала она.

– Рита! В чем дело? – я не выдержал и со всей силы треснул кулаком по панели.

– А, злишься. Я тоже злилась. – Рита вдруг улыбнулась, эта улыбка выражала полное удовлетворение сложившейся ситуацией.

– Я не понимаю.

– Ничего скоро поймешь. – Сказала она уничижительным тоном.

– Знаешь, Рит. Иди-ка ты куда подальше! Я ожидал, что мы нормально поговорим, а ты тут строишь из себя королеву.

– Ха-ха-ха – Рита засмеялась в голос и зааплодировала.

– Что смешного?

– Мне действительно весело. И знаешь, почему мне сейчас так весело? Потому что сегодня восторжествовала справедливость! Алекс, было время, когда я, как дура, слала тебе сообщения каждую неделю в надежде что ты, наконец, свяжешься со мной. Я ждала тебя, правда ждала. У меня до сих пор никого нет. Но когда я узнала, что тебе отняли ногу, и ты только теперь сподобился со мной поговорить, я поняла какой же ты все-таки лицемер. Пока я лежала в больнице, и мне было плохо, ты улетел на свой, чертов Япет и даже весточки мне не оставил. И все, на сообщения не отвечал, не пытался справиться о моем здоровье. Только твои родители звонили мне и поддерживали меня.

А тут ты объявился, герой недоделанный. Потерял ногу где-то в ледяной глуши, которая никому не нужна. Звонишь и говоришь, что нам надо встретиться, поговорить. Нет, милый мой, ты оставил меня в беде, а я пожалуй в долгу не останусь.

– Я чуть не умер там! Я уже даже со всеми попрощался!