Рутинная работа

– Без лишних слов, давай попробуем еще раз.

Я почувствовал, как тело теряет массу, в поле зрения появились какие-то мушки. Они все росли, пока не заполнили все поле зрения. Я схватился за кресло, будто боялся из него выпасть. Я чувствовал, как мой мозг будто прокалывает иглами насквозь. Я слышал ужасный крик, мне стало не по себе, пока я не узнал в этом крике мой собственный.

Через секунду я вновь ощутил свое тело, и понял, что нахожусь уже не на станции, а где-то на поверхности. Я в скафандре и что-то тащит меня. Я не движусь сам, я привязан к чему-то за пояс и это что-то толкает меня куда-то вверх и вперед, иногда движение замедляется, и я чувствую, что сзади кто-то подталкивает меня. Я ясно чувствую эти движения, очевидно это чьи-то руки помогают моему продвижению вперед. Я открываю глаза, но вижу только белую пелену сквозь почти разбитое забрало шлема. Как будто меня тащат сквозь какой-то тоннель в снегу.

И тут я понимаю, что нахожусь в том самом желобе, по которому упал в пещеру. Только теперь что-то тянет меня вверх по нему. Руками я нащупываю веревку, видимо ей меня привязали к лебедке на «Мальте» и тащат вверх. Я с трудом разбираю голос, сквозь гул в голове, это Гарсон, я, наконец, замечаю, что он постоянно что-то мне говорит. Я не могу разобрать слов, но слышу интонации, Гарсон старается говорить ободряюще, я хочу ответить ему, но ничего не могу сказать. Вдруг я цепляюсь за что-то ногой, и боль пронзает мое и так ослабленное сознание. Я не могу сопротивляться ей, чувствую, что тело отвечает на такую боль сильным спазмом. В голове рождается какое-то тяжелое и холодное ядро что разрастается с каждой секундой. Я теряю возможность видеть, только слышу слабый голос Гарсона, что приобрел обеспокоенную интонацию, а потом меня будто укрывает приятная пелена. Чувство откуда-то из глубокого детства, когда отец накрывал теплым пуховым одеялом в непогожий зимний день.

8

Я открыл глаза и тут же яркий свет ослепил меня. Я ничего не могу разобрать. Только белое зарево, бьющее по глазам, окружает меня. Но одного факта того, что я без шлема, достаточно чтобы порадоваться. Постепенно начинают возвращаться все чувства, и я осознаю, что воздух имеет характерный аромат очистительной системы столь родной базы, достаточно, чтобы я чувствовал себя счастливым.

Наконец, когда я уже весь истек слезами, глаза привыкли к столь яркому свету. Я разглядел окружающее помещение и с удовольствием подтвердил догадку о том, что нахожусь в послеоперационной на Базе-2. Рядом со мной на табурете для осмотра сидел Перес и спокойно спал громко храпя.

– Эй, Перес! Ау! – мне очень сильно хотелось пить.

Он прекратил храпеть и медленно поднял голову, глаза Переса оставались закрытыми, лицо покрывала двухдневная щетина. Кое-как он разлепил глаза и посмотрел на меня очень усталыми глазами. Белки глаз его стали красными, очевидно, он очень давно не отдыхал и сейчас больше всего на свете хотел просто лечь и уснуть, неважно где.

– Воды? – спросил он. И не дожидаясь ответа, встал с табурета и пошел к раковине.

Сперва он налил стакан воды и залпом выпил его сам, а потом налил еще один и вернулся к койке. Подав мне стакан, он очень аккуратно придержал мне голову, чтобы я не подавился. Чувствовал себя я очень плохо. Болело все, кроме ноги. Ее я просто не чувствовал. В голове роились разные мысли, но ни одна из них не могла достигнуть ясности, так как голова болела так, словно кто-то стягивал ее обручем.

Я прекрасно осознавал, что эта сцена уже была в моей жизни. Я уже лежал в послеоперационной, а Перес уже подавал мне стакан с водой. Но тогда, в первый раз, он выглядел довольным, а сейчас смертельно уставшим. Тогда в первый раз боль была не явной и растекалась по телу вполне терпимыми волнами, теперь же она стала самым настоящим мучением, локализованная в голове и груди она не давала мне спокойно думать и дышать.

Воспоминания о том первом пробуждении были столь ясны, что я никак не мог отнести их ко сну. Если бы в тех воспоминаниях не было этого рыжего мужика, то я бы вообще не сомневался, что проживаю одну и ту же сцену второй раз в жизни. Сейчас же я скорее думал, что все пережитое не более чем логичный бред порожденный передозировкой лекарствами.

– Алекс, как ты? – Перес очень аккуратно поправил одеяло, под которым я лежал. В этом была какая-то отеческая забота, немного не свойственная Пересу.

– Ужасно. Очень голова болит и грудь. Да все болит, кроме ноги. С ней что-то не так?

– Не так? – Перес немного замялся. – Алекс, ты помнишь, как тебя доставили на базу?

– Смутно, я помню, что Гарсон толкал меня по желобу, а потом очень заболела нога. Ну и все, потом я открыл глаза уже тут.

– Алекс, когда тебя тащили по желобу наверх, вы с Гарсоном провалились в ответвление этого желоба, незаметное, слегка присыпанное льдом. Твоя нога… – Перес замолчал, подбирая слова. – Она пострадала еще раз.

– И?

– И когда ты поступил ко мне, она держалась на жалком лоскутке кожи. Да и времени прошло слишком много, нельзя было присоединять эту конечность назад, она уже отмерла.

– Ты хочешь сказать…

– Алекс, ты лишился ноги. Пришлось ампутировать ее выше колена.

– Ааааааа – сил что-то сказать у меня не было, я просто кричал. Я спрятал лицо в руках и сильно сжал голову, будто надеясь ее раздавить.

Все было кончено, я никогда более не смогу работать на дальних рубежах. Все чему я учился столько лет пошло псу под хвост. Меня спишут, я бракованный, у меня нет ноги. Я не верю что это, правда происходит со мной! Верните меня назад! Пускай лучше я буду ездить в инвалидной коляске, и видеть рыжего мужика, чем останусь без ноги! Если тот первый раз был какой-то параллельной реальностью, то я хочу вернуться туда.

Я почувствовал, как слеза катиться по моему лицу. Я заставил себя успокоится, взял себя в руки, настолько, насколько это вообще было возможно в этой ситуации. Но предательские слезы продолжали капля за каплей течь по моему лицу. Перес смотрел на меня с сожалением, видно было, что он переживал. Но даже такой замечательный врач как он ничего не мог тут сделать. Я знал, что Серхио не умеет работать вполсилы, он бился до последнего, но не сумел мне ничем помочь.

– Алекс, ближайшим межпланетником тебя доставят на Землю и там же сделают операцию. Протез под тебя уже подготавливается, я со своей стороны все сделал для облегчения этой операции. Все будут хорошо, не пройдет и года, как ты перестанешь обращать на него внимание.

– Серхио, мне же теперь работать не дальше пояса астероидов! А ведь я собирался на Нереиду… – я немного замешкался, ведь Перес не знал, что я собирался отправиться еще дальше в космос. Никто не знал, кроме Фрама. Но, кажется, Перес деликатно не обратил внимания на эти слова.

– Прости, Алекс. Но ничего нельзя было сделать. Ногу было не вернуть. Я все что мог, сделал!

– Я понимаю! Но я не могу с этим смириться! – я со всей силы ударил кулаком себя по здоровой ноге.

– Алекс, я должен сказать тебе еще пару вещей. Они неприятны, но лучше сразу все сказать. У тебя интоксикация, слишком частые инъекции повредили твою печень, и помимо операции на ноге, тебе предстоит пройти курс лечения гепатопротекторами. И… я видел те записи, и видел твой шлем. Согласно протоколу, тебе предстоит пройти полную медкомиссию, после того как ты поправишься.

– То есть мне предстоит год лечиться на Земле. А потом меня скорее всего оставят дома из-за того что я чокнутый? Уж лучше бы вы меня оставили в той пещере.

– Алекс. Мы сделали все что могли. Мне очень жаль, что мы не бросили тебя там умирать, но думаю, что хотя бы Гарсон, что полез туда за тобой, заслуживает хотя бы твоей благодарности, а не порицания.

– Я… – мне стало совестно. Я представил себе Гарсона, лезущего по узкому желобу глубоко от поверхности, чтобы меня спасти, как наяву увидел Переса, что много часов пытался сохранить мне жизнь и сразу захотел забрать назад свои слова. – Прости, что я такое ляпнул.

– Понимаю, как тебе плохо сейчас. Но такими словами лучше не бросаться попусту.

– Когда меня отправят домой?

– Через четыре недели мимо будет проходить межпланетник с орбиты Урана, он тебя подберет и отвезет домой.

– Так долго?

– Там на станции Селиванов возится с резервной системой обеспечения. В течение недели он должен привести ее в норму, а там как раз следующий межпланетник, что пройдет мимо только этот и будет.

– Селиванов?

Я невольно вспомнил свои видения, в которых ни в чем не повинный Артем угодил в беду именно из-за этой самой системы. Но видимо в реальности все было нормально, и ремонт шел по плану.

– Да, там не слишком сложный ремонт, скорее рутинный, иногда Гарсон советами с поверхности помогает. А в чем дело?

– Ничего, просто он об этом говорил еще, когда бур в ущелье сбрасывал. Мне кажется, это было так давно. – Я не хотел рассказывать Пересу о видении, на комиссии из меня, конечно, все равно все до дна выудят, но почему-то сейчас я хотел об этом умолчать. – А связь с Землей скоро будет?

– Послезавтра, после обеда. Титан -2 будет транслировать.

– Мне можно будет до узла связи доехать.

– Да, ты вполне сможешь передвигаться по станции на коляске. Я помогу тебе добраться до радиорубки.

– Слушай, еще вопрос, я успел пропасть?

– Да, успел. Но им уже сообщили, что ты жив и твоя жизнь вне опасности. Послезавтра я тебя отсюда выпущу, ну если будешь себя хорошо вести, тогда и свяжешься с родней.

– Мой терминал останется у тебя до моей отправки домой?

– Да, того требует инструкция. Тебе выдадут чистый терминал, как только я дам добро.

– Можно тебя тогда попросить об одолжении? Отправь одному человеку весточку.