Рутинная работа

– А что твой глаз?

– Глаз? – Артем прикоснулся к повязке и его лицо снова перекосило. – Перес говорит заживет, но зрение сильно упало.

Мне стало очень тошно, и я отвел взгляд куда-то в сторону двери. И только этот момент я заметил, что на пороге стоит Перес. Не знаю, давно ли он тут стоял, но выглядел он глубоко уставшим. Медик уже сжег все свои эмоции, и почти не реагировал на происходящее. Он ничего не говорил, просто стоял, опершись спиной на дверной проем. Артем заметил, что мой взгляд сосредоточен на чем-то позади него и обернулся. Они молча смотрели друг на друга, это был долгий и тяжелый миг. Миг, когда шестеренки чьей-то жизни замерли на секунду, другую, но это вовсе не легкий отдых от бытия на берегу моря, где время как я говорил, идет медленнее.

Кто-то только что выжал сцепление и теперь переключит передачу, это просто пауза перед новым этапом движения. И Селиванову в собственной машине бытия сейчас принадлежит лишь роль пассажира. Ему не светит ничего хорошего на этом новом этапе, но повлиять на собственную жизнь он не в силах, она в руках кого-то другого. Перес смотрел на Селиванова и что-то обдумывал. Видно, что ему предстоял какой-то нелегкий выбор, а он еще и близко не придвинулся к окончательному решению. Именно он сейчас был за рулем, именно ему теперь предстояло решить, что дальше ждет Селиванова.

– Пора? – наконец прервал молчание Артем.

Перес молча кивнул и вышел из послеоперационной, так ничего и не сказав. Селиванов обернулся ко мне, улыбнулся и ласково потрепал по пострадавшей ноге. Когда ко мне вернулась, потерянная из-за сильной боли, возможность видеть, Селиванова в помещении уже не было. Было слышно только, как за стеной чем-то едва слышно гремит Перес. Никаких эмоций в этом уже не было, только профессиональная работа врача. Пока он работал, они не обронили ни единого слова.

В общем, я понимал, из-за чего так скандалили Фрам с Пересом. Фрам наверняка настаивал на том, чтобы Перес признал Селиванова негодным к работе в космосе по медицинским причинам. Отчет об аварии составляется так, что Селиванов ошибся в стрессовой ситуации. Что в прочем не будет подлогом, со станции истекал кислород, это вполне входит в определение стрессовой ситуации.

Тогда Селиванов отлежится годик дома, пройдет медкомиссию и получит какую-нибудь простенькую работу. Например, будет возить людей с Земли на орбиту на небольших ракетах. Или работать на погрузчике при постройке больших кораблей (они строятся в космосе на орбитальных комплексах, так что погрузчик здесь это небольшой корабль с манипуляторами). И так до самой пенсии, я уверен, что такая работа ему под силу и с плохим зрением.

Но тут возникает один вопрос. Почему Селиванов щелкнул другим тумблером и потратил, судя по всему огромное количество времени на то чтобы понять ошибку? Если бы он быстро сообразил, что просто заработался и переключил тумблеры в правильное положение, никто бы даже не узнал об этом. Но он довольно долго сидел в кресле уверенный, что все в норме.

Такой опытный пилот как Артем не мог чувствовать стресс от того что со станции истекал кислород, пускай формально это и так. Этот человек бывал в таких переделках и управлял кораблями в таких жутких условиях, что его просто не могла вывести из равновесия такая мелочь. Значит причина неверных действий в чем-то другом. И Перес скорее всего настаивал на прохождении Селивановым сначала полной медкомиссии и если та ничего не найдет отправить его на оценку профпригодности.

Я готов поставить деньги, что Перес однозначно уверен в том, что медкомиссия обнаружит у него какой-нибудь дегенеративный недуг. Тогда его с чистой совестью спишут на Землю, назначат пенсию и будет он отдыхать, ухаживая за цветочками и кушая лекарства.

Но теперь надо подумать о печальных последствиях обоих решений. Если Селиванов сохранит возможность летать, и при этом у него есть какой-то недуг, то это приведет к трагедии. Пострадают люди и техника или того хуже, вдруг на взлете с Земли он штурвал дерганет и совершенно исправная ракета вместо полета в космос упадет на терминал, похоронив ни в чем не повинных людей из-за того что когда-то какому-то начальнику экспедиции стало жалко коллегу.

А если он здоров? Тогда Селиванов попадет в руки аттестационной комиссии. Они доберутся до всех подробностей, проведут полнейшее расследование и их заключение будет беспощадным: Артем Селиванов не может больше быть пилотом. Они не видят лучшего пилота в системе, они не видят человека, которому по сто контрактов в месяц предлагают. Они видят человека, совершившего ошибку, которую второкурсник летного училища, только допущенный до симулятора, не допустит. Ему дадут работу, безусловно. Я уверен что, учитывая прошлые заслуги, он получит хорошее место. К примеру, пойдет преподавать в училище, или будет работать над новыми тренировочными симуляторами. Но в кресле пилота он уже не окажется никогда. Чего как мне кажется, он не переживет. Селиванов настолько любит свою работу, что каждый день, когда он будет просыпаться в своей постели на Земле, под мягкими лучами солнца будет доставлять ему нестерпимую муку. Болезнь еще будет каким-то оправданием, но позорное списание… С отставкой он не смирится.

Что бы выбрал я? Да кто его знает. Панели может и похожи в общих чертах. Но разная маркировка, да и при подаче топлива срабатывает зуммер. Селиванов его не услышал. Почему это произошло? Что там вообще случилось?

Тут я начал понимать, возможно, Селиванов слышал зуммер, потому что включил именно подачу топлива! Тогда что за чертовщина у него в голове? Это было глупо, но мне почему-то казалось, что это более вероятно чем то, что он перепутал два тумблера.

Вывод в том, что выводы делать рано. Теперь я скорее был уверен, что Селиванова стоит отправить на экспертизу, возможно, он не в себе. И тут совесть нанесла свой удар. Ведь я сам сутки назад разговаривал с рыжим гостем. А Перес написал в отчете, что у меня передозировка обезболивающими, что тоже вроде и не подлог, но и не до конца правда.

Мы все гости в космосе, каждый может попасть в беду, никто не застрахован от призраков, рождающихся в тишине. Но призраки не жмут кнопку вместо тебя. Хотя мне казалось, что призрак бьет меня, а не я сам разбиваю себе шлем. Господи, как же это сложно!

Я сам был не в себе, я был на грани безумия. Как я вообще могу судить, кого бы то ни было? Есть компетентный врач, который настаивает на полной проверке, и есть начальник экспедиции, который настаивает на том, что Селиванов просто растерялся в тяжелой ситуации. Это в их компетенции, вот пусть они и разбираются.

Сам того не замечая я уснул, только спал я на самой грани между реальностью и сном. Я слушал, как за стенкой что-то делает Перес. Пару раз он, кажется, заглядывал ко мне, но не подходил. Кто-то постоянно ходил по коридору туда-сюда, наверно ребята приходили проведывать Селиванова или просто поговорить с Пересом. Во сне я чувствовал тот самый запах больницы, которого нет ни в одном другом помещении. Но я не мог проснуться, тело меня не слушалось я даже не мог открыть глаза, хотя было вполне комфортно поэтому я совсем не переживал, возможно это какой-то побочный эффект тех лекарств, что мне давали.

7

Утром ко мне довольно бесцеремонно ворвался Перес. Врубил на полную свет, и скинул с меня одеяло. Без каких-либо прелюдий он снял повязку и начал осматривать мою ногу.

– Доброе утро. – Сказал я еще не в силах открыть глаза.

– Доброе, доброе. Как спалось?

– Нормально. Только слегка беспокоило, что кто-то по коридору все время шастал.

– Никого здесь не было, я всю ночь спал в соседней комнате.

– Странно я мне казалось кто-то ходит. Может Селиванов?

– Он в своей каюте спит. Вряд ли бы он решился посреди ночи прийти.

– Так это мне снилось?

– Что конкретно? – Перес замер держа какой-то инструмент над моим коленом.

– Мне казалось, что я лежу на этой кушетке и не могу пошевелиться. И кто-то по коридору около палаты ходит. Не страшный сон, просто странный.

– А-а-а, – протянул Перес и вернулся к моему колену. – Это седативное. Я тебе столько всего вколол, что это нормально.

– Ну и на том ладно. – Я немного заволновался из-за этой заминки. Но утаивать от Переса ничего не собирался, вдруг у меня все-таки прохудилась крыша, а ребят доводить до беды я вовсе не хотел.

– Ну ка, подними веки! – повелительно сказал Перес, что я и сделал.

– Да, дружочек. Печень ты себе обезболивающим сильно подпортил. Сейчас еще кровь возьму. А то вчера у тебя по венам что-то странное текло. – Он перевязал жгутом мне руку.

– Что-то странное?

– Не паникуй, просто показатели очень странные были. Это нормально в твоей ситуации, думаю, сегодня уже будет ясно, что там, да как.

Пока Перес набирал три пробирки с кровью мы молчали. Но это была неловкая тишина, мы оба хотели заговорить и оба об одном и том же. Но оба при этом не решались. Наконец Перес не выдержал.

– Что думаешь?

– Знаешь, если честно думаю, он заливает.

– На счет чего именно?

– На счет того, что панели перепутал.

– Хмм…

– Ты слышал стартовый зуммер? Он орет так, что паралитики встают с инвалидных кресел, чтобы его выключить. И он его не слышал?

– А если он сломан?

– По всей станции? Четыре независимых системы?

– Да знаю я, – Перес поднял руки в перчатках, в правой руке у него был бинт, видимо процедура подходит к концу. – Просто никак не могу в толк взять. Зачем он это сделал?

– А Фрам что говорит?

– Говорит, что Селиванов услышал зуммер и решил, что это резервная система жизнеобеспечения ругается.

– Там другой зуммер.

– И это я знаю! И Фрам знает! А Селиванов ничего толком не говорит. Ох, ну и беда, что делать?