Лицо порока. Роман-истерика

– Разобьемся! – кричу я во все горло и чувствую, как его начинает першить от неведомой доселе свежести воздуха.

– Нет! – звучит в ответ приглушенно.

Горы уже близко, совсем близко. Вот они. Ой, но разве это горы? Это, скорее, просто возвышенности, взгорки. Кругом – зелень. Что это – травы, леса? Или и то, и другое? Неужели мы падаем на землю? А может, ад просто похож на нее?

– Куда мы летим? Дедушка, куда?!

Но ответа нет.

Стрелой несусь вниз, на зеленый ковер. Он все ближе, ближе, ближе… Кружится голова, к горлу подступает тошнота. Звон. Яркая вспышка. Темнота…

И через мгновение – взрыв жизни – звуки природы! Шелест листьев и трав, пение птиц, журчание ручья, блеяние овец. Где же я?

Осторожно, с боязнью открываю глаза. Но тут же опять закрываю их – яркое, безумно яркое солнце смотрит мне прямо в лицо. Помаленьку приоткрываю глаза опять. Солнце, небо. Ко мне возвращаются все ощущения. Верчу головой туда-сюда, осматриваюсь. Я лежу в густой, низкорослой траве, широко раскинув руки. Пробую подняться. Получается. Значит, сила при мне, я не потерял ее в этом безудержно-диком полете.

Стаю на колени. Рядом – горы. Невысокие, пологие, заросшие неведомыми мне травами, цветами и деревьями. В нескольких шагах – желтые берега ленивой голубой речушки. Чудь дальше – ручей, несущийся с вершины ближайшей возвышенности. У ее подножия – многочисленное стадо овец мирно пощипывает травку.

– Дедушка, где вы? – громко окликаю Устина.

– Да здесь я! – раздается его мягкий голос у меня за спиной.

Оглядываюсь. Старик сидит, прислонившись к стволу раскидистого дерева, похожего на ольху. Поднимаюсь и бреду к нему по прохладной траве.

– Сильно испугался, Ваня а? – Устин протягивает мне узелок с моей одеждой.

– В начале сильно, – отвечаю, принимая сверток. – Потом страх почти прошел. А сейчас мне хорошо, как никогда. Что-то не походит здешняя обстановка на адскую, скорее, на райскую.

Устин растягивает губы в улыбке.

– Скоро тебя проводят вниз и все покажут. Я буду ожидать твоего возвращения под этим деревом. Ничего не пугайся, будь спокоен.

Я быстро одеваюсь и, присев подле старика, закуриваю. Щелки его глаз излучают добродушие и умиротворение – ему нравится нежиться в купели ласковых, нежарких лучей солнца.

– Ага, вот и твой провожатый! – дед указывает рукой в противоположную от реки сторону, где деревья растут реже, зато больше кустарников с желтыми и оранжевыми цветками величиной с женскую ладошку.

Вижу человека. Подминая траву, он быстро шагает к нам. В руке – длинный посох. Это мужчина. Он явно немолод и невысок ростом. Можно сказать, совсем невысок – в нем от силы метр пятьдесят. Но плечи широкие. Мужчина одет в грязно-зеленый френч, черные узкие брюки, заправленные в яловые сапоги с голенищами до колен. На макушке – что-то наподобие фуражки с коротким, округлым козырьком. Она, как и штаны, тоже черного цвета.

Человек приближается. Его лицо уже можно разглядеть. Оно широкое, скуластое, землисто-серое. Нос прямой, длинный, чуть загнутый к низу – такие носы часто встречаются в уроженцев Кавказа. Губы бледные, бескровные. Верхняя – тонкая, нижняя – толстая, свисающая к подбородку. Мужчине, пожалуй, лет шестьдесят или около того. Он некрасив, но и уродливым его назвать нельзя. Глаза незлые, немного грустные, чем-то напоминающие конские, может, тем, что такие же карие и большие. Или… они без зениц, что ли? Да нет же, показалось, зеницы на месте, просто они очень маленькие, словно маковые зернышки.

Мужчина останавливается в трех шагах от нас. Пристально смотрит на меня. Потом переводит взгляд на Устина, который уже встал на ноги и стоит рядом, положив мне руку на плечо.

– Прибыли, значит? – голос пришедшего неприятный – гнусавый и булькающий. И совершенно бесцветный – никакой интонации, никакого выражения. По нему невозможно определить настроение говорящего.

– Покажи все, что считаешь нужным, – говорит Устин, снимая руку с моего плеча. И, слегка подтолкнув меня к мужчине, прибавляет: – А также ответь на вопросы.

– Но ты же знаешь, Устинушка, мои возможности, – гнусавит пришедший. – Проведу по всем интересным местам первого горизонта.

– Вот спасибо, Макар, – кивает старик. – Идите!

Мужчина берет меня под руку и, махнув Устину посохом, ведет по едва заметной тропинке к ближайшей возвышенности.

– Как тебя величать-то, человече? – спрашивает он погодя.

– Иваном! – отвечаю, поспевая за его быстрым, хоть и нешироким шагом.

Приблизившись к возвышенности, останавливаемся у ее подножия.

Мой провожатый начинает инструктаж:

– Сейчас мы немного поднимемся в гору. Увидим грот. Там сыро и зябко. И запах, думаю, тебе не понравится. Но не обращай внимания и смело иди за мной. Да повнимательнее смотри под ноги. В гроте – полутьма, а кругом – острые камни.

Минут пять длиться подъем. На середине пологого склона пригорка показывается жерло узкого грота. Из него веет гробовым холодом. Я оборачиваюсь и смотрю туда, где должен находиться Устин. Его фигурка на фоне зелени еле различима. Но вижу: он там, сидит у дерева. Дальше, куда ни кинь глазом, травяные ковры лугов, редкие деревца и кустарники да бесчисленные стада овец и крупного рогатого скота. Только с одной стороны, в синей дымке дали можно рассмотреть ровные ряды деревьев. Это, похоже, сады.

– Где все-таки мы сейчас находимся? – спрашиваю у Макара, который стоит и, заслонив рукой глаза от слепящих лучей солнца, смотрит в ту же сторону, что и я.

– На поверхности земли, где же еще?

– А что это за места?

Макар хихикает, издавая хлюпающие звуки:

– Ну, скажем так, это наши угодья, наше подсобное хозяйство.

– Чье хозяйство? – уточняю я.

– Обитателей ада! – сообщает он громко и весело смотрит на меня.

– И это ваши стада и сады?

– Должны же мы чем-то питаться или как? – опять хихикает мой провожатый. – Ладно, Иван, пошли!

Заходим в грот. Низкий свод, узкий проход. Нас обволакивает сырая полутьма.

– Обопрись на мою руку! – велит Макар.

Медленно пробираемся внутрь. Вскоре грот становится значительно шире и выше. Прибавляется света. Справа, в серой каменной глыбе замечаю красную железную дверь. Макар подводит меня к ней, берется за ручку – мутно поблескивающую медную болванку. Раздается скрежет, лязг, и тяжелая дверь медленно открывается.

– Это один из входов на первый горизонт, – поясняет Макар.

Из внутренней стороны эти врата ада такие же красные, как и снаружи. Мы ныряем в темноту. По ребрам бьет холод, по мозгам – смрад. Могильный холод и жуткий смрад, как от разлагающихся тел. От него слезятся глаза, першит в горле.

– Что за ужасное зловоние? – закрываю нос своим надушенным кем-то из моих дам носовым платочком, потому что еще немного и меня стошнит.

– Рядом склад шкур, – Макар, как ни в чем не бывало, бодро шагает в полутьме коридора.

– Каких шкур? – допытываюсь я.

– Снятых со скота, а также с мертвых и живых чертей, – бесстрастно объясняет Макар. – У нас так казнят провинившихся – живьем сдирают шкуру.