Честь имею

– Я понимаю вас, господа. Мужчина… один, с взрослой дочерью… это очень странно и, возможно, кому-то сие покажется даже ненормальным, но уверяю вас, в моём случае ничего таинственного нет. Я понимаю, что в обществе скоро пойдут, хотя, – махнул рукой, – уверен, уже идут разговоры относительно моего приезда в славный город Омск, поэтому отвечу на ваш вопрос и устраню все ненужные кривотолки касательно меня и дочери. Собственно, я и хотел это сделать, но только некоторое время спустя, – в отсутствие моей дочери, ибо всякое напоминание ей о её матери, мой жене, вновь вскроет в ней начинающую заживать рану. Сейчас её с нами нет… рад, что она нашла новых подруг, и они увлекли её в сад, поэтому отвечу на волнующий всех вас вопрос.

Немного помедлив, князь продолжил:

– Вы, возможно, обратили внимание, что Лариса очень молчалива. А когда-то она была подвижной и очень весёлой девочкой, улыбка не сходила с её лица, впрямь Наташа Ростова из романа Льва Николаевича Толстого «Война и мир», но всё перевернулось в один миг. В один из таких же, как сегодня весенних дней моя милая жена Ксения Гавриловна, – князь без стеснения смахнул слезу, – шла от модистки и попала под машину. Об этом писали все столичные газеты, шофёра оправдали, сказали, что женщина – моя жена погибла по своей вине. Задумалась, вышла на дорогу, не посмотрела по сторонам, и вот такая трагедия. С её уходом от нас… земля ей пухом, – князь перекрестился, – с лица дочери слетела улыбка, она замкнулась в себе, стала малоразговорчива и скрытна. Боясь за здоровье дочери, я отправил её на некоторое время к моей матери в имение. К осени она несколько унялась от постигшего нас горя, как говорится, время лечит, но я понимал, что по прибытии домой, всё – стены и обстановка комнат вновь напомнят ей мать и Лариса замкнётся в себе, что, обязательно скажется на её здоровье. И я решил, как бы это ни было нам тяжело, проситься на службу в какой-нибудь отдалённый гарнизон. Мою просьбу удовлетворили, но лишь через год. Всё это время дочь была с моей матерью в её поместье, я навещал её по мере возможности, но оставлять Ларису в деревне не входило в мои планы, ей нужно общение с равными ей по положению молодыми людьми и подругами. Покинув столицу, напоминающую нам о нашей семейной трагедии, мы приехали в Омск. Вот такова горестная история нашей жизни, господа. Всё это я рассказал вам не с целью поиска утешения или сочувствия, боль потери никогда не пройдёт, разве что немного притупится, а чтобы не было ненужных толков по поводу нашего приезда в ваш замечательный город. Воинская служба почётна везде, а дочь, уверен, найдёт здесь участливых людей и понимание в обществе своих сверстников. Одно беда, моя Лариса сверх меры стеснительна и архинаивна, ну, прямо, как дитя, хотя уже в июне пятого ей восемнадцать.

– Трагично, очень трагично и прискорбно когда из жизни уходят вполне здоровые люди. Но не будем тревожить душу нашего уважаемого Григория Максимовича и перейдём в курительную комнату, а потом поиграем в вист. Как вы смотрите на это предложение, господа, – спросил гостей хозяин дома.

Отказа не последовало, и все мужчины последовали за Николаем Петровичем в игровую комнату.

Женщины перешли в зал с роялем, где могли спокойно поговорить о простых житейских делах, поделиться женскими секретами, насладиться сладостями и спеть у рояля слёзные романсы о любви. Здесь Клавдия Петровна тайно от других женщин вручила своим подругам – душечке и милочке, по одному экземпляру литературного столичного журнала, в котором под псевдонимом – Кладар был напечатан их совместный рассказ «Поп Фотий». Кладар – значит: Кла (Клава) Да (Дарья) Р (Раиса).

– Я так и предположила, что упоминаемый нами поп, это и есть наш рассказ. Ах, как я счастлива! Наконец-то нас напечатали! – сияя глазами, восторгалась Раиса Николаевна.

– Ничего удивительно, милая подруга. В моих мыслях не было обратного. Надеюсь это, хоть и первое, но не последнее наше творение, – ответила Дарья Захаровна. – Есть мысль написать рассказ, в основу которого положить семейную драму князя.

– Ни в коем случае. Мы не имеем права бередить рану в душе князя, тем более в душе его славной дочери. Ни в коем случае! Я подумаю, о чём нам писать, а пока позвольте мне заняться другими женщинами. Неловко получается, хозяйка покинула их и секретничает о чём-то лишь с вами. – Извинившись, Клавдия Петровна покинула подруг.

В игровой комнате шла спокойная непринуждённая беседа.

– Некультурный у нас народ, господа. Вот нынче проезжал я в пролётке по проспекту и видел безобразную картину. Прямо за углом драматического театра мужик справлял нужду. Я пальцем ему погрозил, а он… Что бы вы думали, господа, он сделал?

– Да кто ж его знает, батенька? – ответил Савелий Иванович.

– Погрозил мне пальцем в ответ, и как справлял нужду, так и продолжал её.

Раздался смех, вслед за которым, антрепренер Николай Дмитриевич проговорил.

– Прискорбно, очень прискорбно, господа, что не приучен наш народ к порядку и культуре.

– Полно те вам, Николай Дмитриевич! Приучен и намного более, нежели культурная Европа. Тфу на неё! – высказался Митрошин. – Не в этом дело.

– Не понимаю вас, уважаемый Николай Петрович? А в чём же тогда, позвольте вас спросить? – удивился Прохоров.

– В отсутствии общественных туалетов, дорогой вы мой, Савелий Иванович. В отсутствии, да-с! Только в этом! Пошёл бы мужик за угол, если рядом был туалет? Нет-с! Нужду справлять сподручнее в нужнике, а не на людях. Прихватило его, вот вам и результат.

– В таком случае вам, как гласному городской думы и нужно позаботиться об этом, Николай Петрович.

– Да-а-а-с, да-а-а-с! – задумчиво протянул Мирошин. – Непременно позабочусь. Только не всё так просто… как кажется на первый взгляд. Поставим мы нужники, а они вид города будут безобразить. Нет, здесь нужен особый подход, чтобы, значит, лицо города не уродовать, и к делу справно подойти.

– Ответственная у вас должность, Николай Петрович, – заискивающе вздохнул Тиллинг-Кручинин. – У меня театр и то дел невпроворот, а у вас весь город. Это ж, какую надо великую голову иметь, чтобы всё в ней держать и обо всём заботиться.

– Что верно, то верно. Весь город на мне, – распрямив плечи, гордо вздёрнул голову Мирошин… Оно, хоть я и не градоначальник, а всё ж таки и у меня дел невпроворот. – Вот сейчас вновь остро поднят вопрос со спекуляцией. Уж очень сильно выросла она по сравнению с прошлым годом. В пункте номер 1 обязательного постановления господина томского губернатора от 16 ноября прошлого года прямо сказано, что скупка со спекулятивной целью хлеба и других съестных припасов и вообще сельскохозяйственных произведений в определённые часы воспрещается. И что же мы видим? Прасола беспрепятственно скупают продукты в незаконное время и тем повышают цены на них. Владимир Александрович Морозов – нынешний новый градоначальник, хотя ещё и не утверждён в должности, а за дело взялся серьёзно. Дал распоряжение полиции, городовым и базарным смотрителям, чтобы те пресекали любую спекуляцию. А то до чего дело дошло… безобразие и наглость!

(Прасол – устаревшее название оптового скупщика скота и разных припасов /обычно мяса, рыбы/ для перепродажи).

– Верно! Верно, Николай Петрович. Безобразие и полнейшее отсутствие совести у этих, мягко выражаясь, нехороших людей, – поддержал Мирошина антрепренер.

– И я с вами со всеми, господа, полностью согласен, – раздавая карты для нового кона, проговорил Савелий Иванович. – Давеча пришла моя кухарка домой и жалуется. – Непомерно, говорит, цены на овощи выросли. Днём ранее, одна цена была, а сегодня на пять, а то на семь и даже десять копеек выросла. Оно, конечно, с нашим доходом это не особо накладно, – гордо вскинул голову, показывая этим свою материальную безбедность, – но всё же… – и с показной заботой и сочувствием к народу, – каково простому потребителю? Спекуляция прасолов сильно отзывается на бюджете городских жителей… да-с!

– Что верно, то верно, Савелий Иванович. Все мы страдаем от перекупщиков! – вступил в разговор Пенегин. – Как ни крути, а копеечка никогда лишней не бывает. По мне оно, как-то даже и не особенно хочется её спекулянтам отдавать. Было бы оно на доброе дело, – город обустроить, или ещё на что полезное для народа, так оно, конечно, а иначе никак нельзя. Да-с! Да и крестьяне тоже страдают от этого. Потребитель переплачивает, а производитель недобирает, и всё это на руку спекулянту.

– По мне бы всех дармоедов судить и на каторгу, чтобы неповадно было… так такого закону нет… штрафами отделываются. А штраф для них, что слону дробина! Кроме того и поймать их на перекупке не так-то просто, – гневно заключил Николай Петрович.

По окончании праздничного вечера хозяин дома напомнил гостям о скором майском торжестве.

– Шестого мая, господа, торжество в честь дня рождения Государя Императора Николая II, – сказал он. – Для горожан управа организует народные гуляния, оркестр казачьего войска, призовые скачки. А вы, Николай Дмитриевич, – обращаясь к антрепренеру, – поставьте в театре и в парке спектакли и музыкальные концерты, приспособьте для этого и здание манежа. С вас, уважаемый Григорий Максимович, парад, непременно парад воинского гарнизона. По окончанию парада, для чиновников и видных горожан, как это принято, устроим торжественные обеды, ужины, балы и маскарады. Для всех других горожан организуем народные гуляния с бесплатными развлечениями, – качелями, выступлениями военных оркестров, фокусников, акробатов. Из городской казны бесплатно угостим солдат гарнизона. Прекрасный будет праздник, поверьте, господа! Прекрасный!

…

Тёплый вечерний воздух приятно освежал полковника Пенегина, его дочь Ларису и Раису Николаевну. После душных комнат дома Мирошина, – прокуренных мужчинами и ароматизированных духами дам, неспешная прогулка по проспекту была приятна телу и душе Раисы Николаевны, взявшей под руку полковника, как и ему самому, предложившему проводить её. Шли не спеша, не видя и не слыша возбуждённых праздником горожан, молча слушали друг друга.

– Чудесная женщина и милой внешности, – чувствуя приятную тяжесть руки Раисы Николаевны на своей согнутой в локте руке, мысленно говорил полковник, и невольно прижимал руку женщины к своему боку.

– Как вам, Григорий Максимович, показался Николай Петрович – наш думский гласный и один из богатейших людей города? – разряжая обстановку после затянувшегося молчания, проговорила Раиса Николаевна, осторожно прижимая руку полковника к своему боку.

– Приятный человек и очень гостеприимный хозяин, – вспыхивая жаром от ощущения округлой упругости женщины, ответил полковник.

– Да, вы очень правы, Григорий Максимович. Очень приятный и гостеприимный человек наш уважаемый Николай Петрович. А Клавдия Петровна просто прелесть. Не находите?

– Очень даже нахожу, Раиса Николаевна.

– И Дарья Захаровна с супругом Савелием Ивановичем очень приятные люди.

– Да, очень приятные!

– А ещё мне понравилась чета Кручининых, – наш новый антрепренер драматического театра Николай Дмитриевич и его супруга Екатерина Антоновна.

– Очень культурные и образованные люди, – горя лицом и телом, вновь сдержано ответил князь.

– Стеснителен, очень стеснителен мой провожатый, но милый, – мысленно улыбнулась Раиса Николаевна и обратилась к Ларисе с вопросом о её новых подругах. – А как тебе, милая, новые друзья?

– Анна и Галина очень хорошие девочки, – не менее сдержано, чем отец, ответила княжна.

– И только-то?

– Ещё они очень дружны.

Так и шли, Раиса Николаевна под руку с Григорием Максимовичем и рядом с ними Лариса, под краткие сдержанные вопросы и скупые ответы, под всё ещё громыхающий колокольный звон и весёлый смех прогуливающихся по проспекту горожан.

Подошли к дому Раисы Николаевны. На прощание полковник поцеловал её руку и пошёл, не оглядываясь, к стоящей невдалеке пролётке. Оглянулась Лариса, Раиса Николаевна смотрела им вслед. Обе помахали руками и улыбнулись.

– Мне Раиса Николаевна понравилась, очень приятная женщина. Она располагает к себе и даже чем-то напоминает маму… Наверно своим спокойным голосом, – тяжело вздохнув, проговорила Лариса. – А как тебе, папа?

– Приятная женщина, – ответил князь. – Действительно, чем-то очень похожа на маму.

…

Дома, улыбаясь своим мыслям, Раиса Николаевна перебрала в памяти все минуты, проведённые с князем Пенегиным.