Честь имею. Крах империи

– Что-то рано папенька пришёл. Не случилось ли чего?..

Колокольчик настойчиво бил по голове:

– Дзинь-дзинь, открой! Дзинь-дзинь, где ты! Дзинь-дзинь, я тут среди воды!

– Иду уже! Иду! – приближаясь к двери, мысленно успокаивала колокольчик Лариса и он, как бы услышав её, перестал трезвонить.

Отперев запоры, Лариса открыла дверь и тут же заохала и всплеснула руками, как это делает кухарка Марфа, если увидит что-то встревожившее её.

На пороге дома стояли Анна и Галина Мирошины.

– Девочки! – изумлённо, – как же я рада вас видеть! Как же вы… в такую грозу?.. В ливень? – причитала Лариса, приглашая подруг в дом. – Раздевайтесь, раздевайтесь скорее! Снимайте с себя плащи! Вот сюда, вот сюда, – указывая на вешалку слева от двери, – сюда повесьте! Промокли, верно, насквозь!? Ах, как я рада! Как я рада! А маменька-то, маменька ваша знает, где вы?

– Знает! Знает! – одновременно ответили сёстры.

– И вовсе мы не промокшие, в автомобиле приехали! Вот! – гордо воздев свою миленькую головку, проговорила Галина. – Ехали и в окошко смотрели, а вода, прям, так фонтаном-фонтаном… И, прямо, из-под колёс.

– И в разные всё стороны. Жутко страшно, прям, как интересно! На автомобиле мы приехали, – подтвердила слова сестры Анна. – Папенька нас привёз и к вечеру обещал забрать.

– Вот чудесно-то! Вот чудесно! А я в доме одна одинёшенька… тоскливо… Сейчас чай будем пить. Марфа сегодня пироги спекла яблочные и медовые. Вы какие любите?

– Мы всякие любим! – ответила Анна.

– Каким угостишь, тому и спасибо! А только мы не за пирогами… – проговорила Галина и осеклась, почувствовав тычок сестры в бок и увидев её укоризненный взгляд.

Лариса не стала любопытствовать, с какой целью пришли сёстры, решила, что в разговоре за столом или в конце визита всё выяснится, но мысленно подумала:

– Видать что-то очень серьёзное, коли в такую скверную погоду… хотя, ничего особенного здесь нет. Ходят же люди в гости; и в дождь и в снег и вообще всегда… Девочкам надоело сидеть дома, вот и пришли ко мне. Молодчины!

Далее последовал, как это было принято в светских кругах, и девушки усвоили это с детства, обмен любезностями и пожеланиями здравствовать всем родным и близким.

– Мы теперь постоянно, все дни и всей семьёй дома. Папенька подал в отставку, его прошение удовлетворили, а на его заводе всеми делами управляющий занимается, – сказала Анна, снимая с себя плащ. – Сказал, что не хочет работать с людьми, которые лебезили перед бывшим градоначальником Остапенко, а потом предали его.

– Да ты, небось, давно уже слышала об этом, Ларисонька, – посмотрела на подругу Галина.

– Слышала, девочки. Вот и папенька тоже поговаривает об отставке. Говорит, что хочется покоя. Да, куда там, – махнула рукой. – Разве ж дадут! – подражая отцу словами и даже интонацией, проговорила Лариса.

– А слышала, Лара, что на днях учудили три молодых человека, об этом даже писали в газете «Сибирская жизнь»; папа читал и смеялся, мы у него спросили, чего он смеётся, так он прочитал нам. Я сильно смеялась. Смешно, прям, ужас. Какие-то приезжие из заречного села, сейчас я уж и не помню из какого, да это, – махнула рукой, – не важно, – Анна засмеялась. – Прям, какое-то дурачество.

– Ну, не скажи, Анна, самое настоящее воровство и ничего смешного в том нет, – с серьёзным тоном проговорила Галина, приняв из рук сестры её плащ и повесив его рядом со своим на вешалку.

– Чего нет-то? Вовсе и смешно! И папа смеялся, – потупив взгляд, обиделась на сестру Анна.

– Не обижайся, сестрёнка, – увидев дрожащие губы Анны, ответила Галина и погладила руку сестры. – Рассказывай, я не буду больше перебивать. Правда, правда! Только сначала снимем боты, а то наследим здесь, а потом убирать за нами.

– Ты вечно меня… то, да сё… всё-то я не так говорю, а потом прощение просишь.

– Ну, прости, сестричка, милая моя! Я же тебя люблю! Пуще всех на свете. Вот, правда, больше не буду… никогда… Вот те крест! – перекрестилась Галина.

– Ну, ладно! – натянуто улыбнулась Анна и, обняв сестру, последовала за Ларисой в столовый зал.

Пили фруктовый чай с яблочным и медовым пирогами.

После чая Лариса повела девочек в свою девичью комнату, где попросила Анну продолжить начатый ею рассказ.

– А я и сама уже хотела продолжить, – ответила Анна и живо повела начатый ещё в прихожей рассказ о трёх молодых людях, прибывших из заречья в Омск. – Папа прочитал, что какие-то приезжие ребята зашли в колбасный магазин, что на улице Инженерной, наставили на продавца револьверы и похитили 8 головок сыру, один окорок, двенадцать колёс колбасы и несколько фунтов сливочного масла. Потом бежали в сторону Перфильевской набережной, где в лодке их ждал ещё один из их банды. Только вовсе они и не добежали до реки, а то так бы и уплыли через Иртыш и ищи ветра в поле. Один, который бежал первым, поскользнулся и со всего маху угодил лицом в коровью лепёху, руки-то держали мешок, который он нёс за спиной, вот он ими и не сумел удержаться на земле, а те, которые бежали следом, об него спотыкнулись и тоже в лепёхи, там их ужас, сколько много, там же коровы ходят и траву едят. А когда они все упали, то мешки-то из рук выронили и колбаса, и сыр покатились и тоже прямо в лепёхи. Они, когда поднялись, их из лепёх снова в мешки сувать стали, тут-то их и словили. Хозяин магазина бежал за ними и кричал: «Воры, воры! Держите их!» Когда их поймали, то никто к ним даже прикасаться не хотел, они все в коровьих лепёхах были. Все смеялись и тыкали в них пальцами. Будут теперь знать, как воровать. Засудят и на каторгу.

– Так им и надо! – подытожила Галина.

– А может быть, им кушать нечего было… вот они и уворовали, а их за это на каторгу… Так что ли?! Мне их жалко, люди ж они и никого не убили, – проговорила Анна.

– Жалостливая ты, Аннушка, только нынче с голоду никто не мрёт. Лето… – кивнула за окно Галина, – ягоды разные в лесу есть и грибы, рыба в реке. А сами-то те мужики из деревни, там у них у всех огороды, и коров и живность всякую держат… Нет, Аннушка, воры они и есть воры, а с ворами надо по закону, чтобы другим неповадно было. А то, что ж это получится, – одних помилуют, другие их примеру последуют…

– А я тоже знаю интересный случай, – проговорила Лариса. – Хотите, расскажу?

– Расскажи, расскажи, Ларочка! – вспыхнула глазами Анна. – А то сестрёнка снова начнёт поучать меня. А сама только что божилась, что не будет… вот так всегда, стоит мне лишь кого-нибудь пожалеть или сказать слово против.

– Вовсе я и не поучаю. Просто сказала, что всем ворам место на каторге, вот и всё, а ты, моя милая сестрёнка, сразу дуться… Ну, ладно уж, прости, ежели что! – приобняв Анну, сидящую рядом на диване, примирительно проговорила Галина и посмотрела на Ларису, дав этим понять, что ждёт её рассказ.

– Мне тоже жалко людей, если они от какой-либо безысходности идут на воровство без разбоя, конечно, но всё ж таки они преступники, – поддержала Галину Лариса, – и должны отвечать по закону за свои преступления.

– Да, я разве ж против законов… Просто жалко… вот и всё… – ответила Анна, готовая всплакнуть. – Может быть, у них что-нибудь с головой… больные они на голову, а их сразу в тюрьму. Может быть, их сначала надо в больницу…

– Верно так и сделают… Почём нам знать! А то, что больны головой это точно! Со здоровыми головами не воруют.

– А всё одно их надо сначала в больницу, – стояла на своём Анна.

– В больнице, милая Аннушка, их совсем больными сделают. Не в простую же поместят, где здоровые люди лежат, а в психушку. Папенька говорил, что там из здоровых людей дураков делают. Только зачем, я не знаю.

– Смешная ты, Галя! Нешто не понимаешь? Чтобы у церкви стоять, вот зачем. Если юродивых не будет, кто ж будет всякие умные слова говорить… Некому… Так-то вот, сестрёнка!

Только я думаю, что в психушке всё-таки не сладко, – заключила Галина и напомнила Ларисе о её желании рассказать смешной случай.

– Случай, о котором сейчас расскажу, произошёл в Петербурге, – начала рассказ Лариса, – ещё до моего с папенькой переезда в Омск. Молодой офицер страстно влюбился в артистку цирка – дрессировщицу львов. Предвосхищая ваш вопрос, говорю, офицер тот мне не был известен, а дрессировщицу я неоднократно видела, когда мама, папа и я ходили в цирк, но знакома с нею не была. К времени, относящемуся к моему рассказу, это была очень красивая молодая женщина. Не берусь описывать все её достоинства, так как я не мужчина и не могу видеть женщин так, как видят их они, но всё же не могу умолчать тот факт, что тело её было совершенно, а лицо прекрасно.

«Ах, в такую женщину невозможно не влюбится! – неслось со всех рядов, окружающих арену цирка. – Как она смела, и необычайно отважна! Ах!» – восклицали зрители от каждого, казалось бы, неосторожного движения дрессировщицы. Хватались за лицо и голову и даже закрывали от страха глаза, но всё шло задуманным артисткой чередом.

Так вот, в такую незаурядную по смелости женщину, влюбился молодой офицер. Однажды он увидел её в ресторане в кругу подруг. Набравшись смелости, подошёл к ней и, глядя прямо в её прекрасные глаза, сказал, что любит её.

Не знаю, как она восприняла его необычное признание в любви, об этом не писали в газетах и мои родители не говорили об этом, мне известно лишь, что она ответила ему странным образом, но без насмешки и высокомерия, вполне серьёзно:

– Я буду ваша без остатка и даже стану вашей женой, если вы зайдёте вместе со мной в тёмную клетку со львом.

Как тут было отказаться? Не принять её условие, значит, показать, что его слова о любви – ложь, но более того – циничны и оскорбительны. Кроме того, отказаться, значит, выставить себя на посмешище перед ней, её подругами и всеми посетителями ресторана, которые слышали их разговор. И он сказал:

«Да! Я готов пойти с вами в клетку со львом!»

Она тотчас встала, вышла из-за стола и, не говоря ни слова, пошла на выход из ресторана, офицер последовал за ней.