Загон

Ольгу на место трагедии не пустили, взяли ее данные, записали информацию для последующих контактов и также предложили проследовать в медицинское учреждение для оказания необходимой психологической поддержки. Она, пребывая в состоянии невероятной душевной опустошенности, от подобной помощи отказалась, позвонила мужу и тихо всхлипывая, опустилась на обочину. Ей не разрешили увидеть тело брата сейчас, но предстояло опознание. Он был иностранным гражданином, а это означало четкое соблюдение всех установленных требований и правил. Муж Ольги приехал минут через 15, бережно усадил ее в машину, переговорил с полицейскими и отвез рыдающую женщину домой, откуда и позвонил Людмиле Николаевне.

Она даже не сразу поняла, что именно произошло. Ольгин муж коротко и четко сообщил о трагедии, потом повторил еще раз, а несчастная женщина уже впала в ступор и никак не могла вникнуть в смысл услышанных слов. Она лишь автоматически проговорила в телефонную трубку, что все поняла и ждет дополнительной информации. Людмила Николаевна опустилась на стул, уставилась в одну точку и так, по всей видимости, просидела несколько часов. В голове ее прокручивались обрывки событий пятнадцатилетней давности, когда погибли ее дочь с зятем, в памяти всплывали их смеющиеся лица, и она никак не могла осознать, что жуткая трагедии повторилась вновь. Лишь после нескольких часов отрешенного состояния, когда раздался телефонный звонок в звенящей тишине пустой квартиры, она очнулась от забытья. По телефону кто-то спрашивал Павла, на что она сухим, безжизненным голосом, обронила: – Паши больше нет.– Она медленно, с трудом, будто это была неимоверная тяжесть, опустила трубку на место и только тогда, неожиданно для себя, громко, с рвущим сердце надрывом, разрыдалась. Несчастная ничего не могла поделать, ничего не могла изменить, и отдать собственную жизнь за жизнь внука тоже не могла. Она осталась одна в этом городе, в этой квартире, – одинокая, никому не нужная старуха. Рыдания постепенно сменились глубокими всхлипываниями, но в глазах было темно, холод сковывал душу, а сердце отзывалось дикой болью, и росло, туманило голову безысходное отчаяние. Сейчас, в данный момент, Людмила Николаевна остро нуждалась в искренней поддержке. Единственным человеком, кому она могла позвонить в этом городе, чтобы разделить беду, был я, и именно поэтому я сейчас сидел с ней в комнате, держал ее за руку и, как мог, старался поддержать убитую горем женщину.

– Людмила Николаевна, дорогая моя, наверное, вам стоило бы прилечь, сейчас уже поздняя ночь, никаких действий мы с вами сейчас не сможем предпринять, надо дождаться утра. Я созвонюсь с Ольгой, мы все организуем.

– Оо-ол-ленька-аа, – раскачивалась она из стороны в сторону, как заведенная, – дево-очка-аа моя осталась одна-аа ты, Па-ашень-каа…. за что-оо же всё это-оо мне, почему же я все живу, а мои дети гибнут? Молодые, жизни не видевшие… – Людмилу Николаевну била крупная дрожь.

– Господи, дорогая вы моя, тетя Люсенька, ну, не плачьте… ну не надо… я понимаю, что такое горе трудно пережить, но вам… в особенности сейчас, нужны силы. – Я нёс несусветную чушь и околесицу, но кто бы мне подсказал, какие в этом случае следовало бы подобрать правильные слова?

Людмиле Николаевне явно было плохо, я уже пару раз давал ей корвалол, валидол, но видел, что все это совершенно не помогает, и принял решение вызвать неотложку. Тетя Люда оставалась безучастной ко всему, и, буквально перед приездом скорой помощи, все же потеряла сознание. Ну, чем ей можно было помочь? Встретив на лестничной площадке врачей, я сбивчиво объяснил им ситуацию и они, много повидавшие люди, поняли все, как нужно. Они не суетясь, делали свое дело, мерили давление, следили за пульсом, вводили в вену какие-то препараты, после чего Людмила Николаевна погрузилась в глубокий сон. Молодой врач скорой помощи выписал несколько рецептов, выдал соответствующие случаю рекомендации на ближайшее время, я обещал ему строго придерживаться их.

Шел четвертый час ночи, уезжать домой было рискованно, поскольку несчастная женщина нуждалась в присмотре. Я присел рядом с ней в кресло и решил в ожидании утра немного вздремнуть. Новый день сулил множество дополнительных хлопот и, прежде всего, нужно было помочь Ольге и Людмиле Николаевне в организации похорон Павла.

Следующие дни до похорон пронеслись быстро и оставили в памяти тяжелый шлейф утраты. В Братиславе организацией транспортировки тела на родину занималась Ольга с мужем. Они собрали все необходимые документы и справки, приобрели гроб и деревянный контейнер с оцинкованным металлическим вкладышем. Перед отправкой тела усопшего прошло бальзамирование. Ольга с мужем сопровождали тело погибшего Павла, которое перевозилось в специальном герметичном контейнере, а я встречал траурную процессию в Москве. Здесь все также было четко организовано, соблюдены все тонкости и традиции проведения траурной церемонии. Гроб с телом доставили непосредственно на кладбище. Перед погребением прошло отпевание в небольшой кладбищенской церквушке. К Людмиле Николаевне я приставил Виктора, который везде её сопровождал. Она была сдержанна, только из глаз ее, не переставая, текли слезы. По всей видимости, даже эмоций у тети Люси уже не осталось, душа ее выгорела и увяла. Ольга привезла с собой вещи Павла, которые ей вернули в полиции после процедуры опознания, и она посчитала необходимым передать их бабушке. Людмила Николаевна как-то бережно и осторожно прижала к себе Пашин рюкзак, а ненавистный ей, но почему-то уцелевший ноутбук передала мне:

– Возьми Стас, пусть и у тебя будет память о Пашеньке. Я ничего не понимаю в этой одержимой машине, а тебе она может послужить и, значит, будет и памятью о моем внуке и пользой для тебя. Возьми Стасик, и спасибо тебе огромное за поддержку.

Отказать ей я не посмел, взял осиротевший ноутбук и положил его в машину.

На похоронах присутствовало много Пашкиных друзей, человек он все-таки был жизнерадостный и общительный, но видеть их здесь сегодня, по такому поводу, было чрезмерным испытанием для немногочисленных родственников. Жаль, что только начавшаяся жизнь оборвалась так быстро и трагично.

После похорон резко осунувшейся внучке Людмилы Николаевны пришлось остаться на некоторое время с бабушкой, а я обещал им звонить каждый день и справляться об их состоянии.

Есть от чего беспокоиться

Тяжело было возвращаться домой после похорон. Одиночество явно становилось моим спутником, и от осознания того на душе становилось холодно и неуютно. Я не мог объяснить своё настроение подходящими словами, было лишь ощущение, что я пропадаю, падая в глубокую, бездонную пропасть.

В квартире стояла настолько полная тишина, что казалось, звенит в ушах. Я без дела прошелся по пустым комнатам, включил и выключил телевизор. На душе было горько и муторно, срочно нужно было с кем-то поговорить, и я набрал номер Виктора. Однако его телефон молчал, и тогда я позвонил Владу:

– Привет, извини за поздний звонок, как вы добрались? – Мы все были на похоронах Павла и расстались не так уж давно.

– Стасон, какие могут быть извинения, настроение отвратительное, не знаем, куда себя деть. Как ты посмотришь, если мы сейчас заедем к тебе, не сочти только это за навязчивость, но завтра выходной, так может, и нейтрализуем подобающим образом сегодняшний день?

– Ну, вот! Это же отличная мысль. У меня совершенно нет желания находиться дома одному, а выдвигаться куда-либо нет сил. Когда вас ждать?

– Я уже паркую машину, пять минут на вызов такси, двадцать на дорогу, значит, жди нас через полчаса.

Сил на внешний марафет квартиры не было, хотя ей явно требовалась генеральная уборка. Я лишь загрузил пару чашек и тарелок в посудомоечную машину, создавая никому не нужную видимость порядка, после чего направился в гостиную и уселся в кресло.

– Привет, Бака! – поздоровался я с куклой, как с тем же членом семьи. Поздоровался и удивился сам себе. Я ведь напрочь забыл о Баке, как-то умудрялся не замечать его с того самого дня, когда Людмила Николаевна поведала мне о смерти Павла, а сейчас, надо же, даже обрадовался сидящему у телевизора уродцу. Раздавшийся звонок домофона выдернул меня из состояния задумчивого удивления.

– Владька, ты?

– Мы. – Ответил Влад, и я нажал на кнопку домофона.

Через минуту Влад и его жена Тамара с грустными лицами стояли у меня на пороге.

– Хорошо, что приехали! – со вздохом облегчения произнес я. – Заходите. Только извините, но кроме вареной колбасы, черного хлеба и чая у меня ничего нет.

– Стас, да не суетись ты, мы приехали для моральной поддержи, а не ради нарядного стола. Давай-ка просто посидим, поболтаем.

– Конечно, проходите, – постарался улыбнуться я, освобождая проход.

Ребята прошли на кухню, а меня посетила довольно грустная мысль, что мы давно уже не собирались просто так, почему-то даже по праздникам, и поводом для нашей встречи сейчас стала неожиданная смерть Павла. Подобное соображение, признаться, не способствовало поднятию настроения, поэтому, пока Томка накрывала так называемый символический стол, мы все больше молчали. В определенном смысле, наша встреча явилась продолжением поминок.

Мы вспоминали Пашку, рассуждали о бренности жизни на грешной земле, о том, что часто не успеваем сказать друг другу такие простые, но столь необходимые слова. Пили мы мало, в основном коньяк из моих старых запасов. Я не курил, а ребята, дабы не будить во мне никотиновое голодание, время от времени выходили на лестничную клетку. Так прошло более двух часов, на улице была уже глубокая ночь, и мои друзья засобирались домой. Пока Тамара мыла и убирала посуду после нашего скромного застолья, Влад вышел перекурить на лестничную клетку, а я составил ему компанию.

– Влад, мне Людмила Николаевна сегодня отдала Пашкин ноутбук. Чёрт побери, я забыл его в машине, на сиденье, – вспомнил вдруг я, выглядывая через окно на припаркованные у подъезда автомобили. – Если тебе не сложно, может, ты спустишься и заберешь компьютер, а то хулиганье, не будь оно помянуто к ночи, вдруг, ненароком вскроет тачку.

– Конечно, без проблем, давай ключи.

Вернувшись с улицы через пару минут и вручая мне ноутбук Влад спросил :

– Что собираешься с ним делать?

– Не знаю, мне он абсолютно не нужен, но спорить со старым человеком не хотелось Может, вернуть его Ольге?

– Думаю, не стоит, это все же воля Людмилы Николаевны, ей будет приятно, что компьютер у тебя. Надо посмотреть, что в нем, может нам пригодятся какие-нибудь документы, Пашка-то с ноутбуком вообще не расставался.

– Предполагаешь, что все же надо в него заглянуть? Ну, возможно, ты и прав, – согласился я и подумал, что как-нибудь, если выпадет подходящий случай, покопаюсь в компьютере Павла.

Мы распрощались, и я отправился спать. День, что и говорить, выдался не из легких, и полноценный отдых был просто необходим. Ночь прошла на удивление спокойно, мне не снились кошмары, я не шарахался по квартире от бессонницы, а мой организм торопливо набирался сил и готовился к новому дню и новым событиям.

Субботнее утро началось прекрасно. Солнце требовательно разбудило меня, заглянув в окно, я проснулся бодрым, и, несмотря на вчерашние грустные события, настроение было хорошим. Сегодня я, наконец-то, собрался съездить в больницу к Дине. Всю неделю я был занят похоронными делами, ничего не успевал, и к моему великому сожалению не смог ни разу выбраться к ней. Я лишь каждый день созванивался с Сергеем и расспрашивал его о Динином состоянии. И вот, два дня назад Сергей сообщил мне долгожданную новость о том, что моя подруга, а его жена, пришла в сознание. Поначалу к ней, естественно, никого, кроме Сергея не пускали, и впервые за все это время я был этому даже рад, потому как выбраться все равно бы не смог. Но сегодня у меня было негласное разрешение на визит, поэтому, умывшись и наскоро позавтракав, я помчался в больницу, не забыв по дороге заскочить на рынок и купить у старушек-огородниц огромный букет пионов, любимых Дининых цветов. Июнь, месяц расцвета пионов, стоял в разгаре, Дина обожала этот месяц. И хотя всюду считается, что пионы – цветы весенние, в нашем городе они появляются лишь в самом конце мая и продаются в течение всего июня. К тому же, эти прекрасные растения символизируют пробуждение жизни, что было на сегодня весьма актуальным для Дины.

Мне вспомнился древний миф, рассказанный моей подругой об этом цветке. Якобы он получил свое название в честь молодого врача Пеона, который отваром и каплями из бутонов этих цветов излечивал всевозможные болезни. Удалось излечить ему и бога подземного царства Аида от ран, нанесенных тому Гераклом. Учитель Пеона Эскулап, бог врачевания, узнав о заслугах молодого человека, позавидовал ученику и решил отравить Пеона. Но Аид, в качестве награды, превратил юношу в прекрасный цветок, который и получил его имя. Помнится, я все время спорил с Динкой о сомнительности подобной награды, а она смеялась своим дивным смехом и говорила, что тоже хотела бы стать цветком. Боже, как давно это было, как будто в другой жизни…

Минул уже почти месяц со дня трагедии, произошедшей с Диной. После услышанных от Сергея слов «пришла в сознание», я ожидал, что мы сможем с ней поговорить. Но… выглядела Динка ужасно! Жутко похудела, она ведь не могла питаться сама, ее кормили через капельницу, организм сильно ослаб и принимал лишь малую часть того, что вливали ей искусственным путем. Она и сейчас была опутана различными трубками, и из-за разрыва бронхов дышала через аппарат искусственной вентиляции легких. Сколько предстояло ей лежать здесь с этими трубками, было известно одному Богу.

Бедро ее левой ноги было заключено в аппарат Илизарова, непонятная конструкция из спиц и металлических колец проглядывала сквозь легкое одеяло, а правая рука Дины была загипсована от кисти до предплечья. Мне казалось, что в настоящее время силы ее организма брошены по большей части на поддержание жизни, а какие-то там процессы регенерации пока были для него не столь уж и важными. И именно поэтому, ушибы, синяки и гематомы отступали очень медленно, и тело Дины все еще было покрыто желто-зелеными пятнами. Ее чудесное лицо, в результате глубоких порезов осколками зеркала, было обезображено уродливыми бордовыми шрамами, правый глаз закрывал пластырь, и все, что она могла сделать, так это только поддергивать веком левого, когда давала понять, что слышит меня.

В растерянности я даже не знал, что ей сказать, произнес пару каких-то общих, жизнеутверждающих фраз, пообещал после выписки и выздоровления осуществить её давнюю мечту и свозить в Абхазию. Заграничные поездки были ей давно не в диковинку, а вот Абхазия оставалась некой далекой мечтой. Я говорил ей о том, что нас ожидает много красивых и романтических моментов в жизни, а сам каким-то шестым чувством осознавал, что, скорее всего, никогда и ничего этого уже не будет. Может быть, в силу своей внутренний неуверенности и слова мои звучали фальшиво и неубедительно, и я бессильно смотрел, как по Динкиным щекам изредка скатывались слезинки, старательно поддерживая в себе зыбкую надежду, что это она просто устала от длительной боли и ощущения полной беспомощности. Я держал ее за руку, и не мог ощутить той мощи жизненной энергии, которая всегда исходила от Дины в той, другой жизни, до злополучного падения лифта.

Выходил я из больницы подавленным и расстроенным. Не было чувства радости от состоявшейся встречи, и я был до крайности разочарован Дининым состоянием. Сколько теперь ей потребуется времени на полное восстановление? Лишь бы не опустились руки! Серега в данном случае, выглядел большим оптимистом, это я, наверное, очень спешил. Я устало присел на лавочку в небольшом палисаднике возле травматологического корпуса, и у меня внезапно возникло дикое желание закурить. Не страдал я этим уже много лет, так, баловался когда-то в далекой юности, но с возрастом, можно сказать, легко поборол собственную слабость, однако сейчас нервы явно сдали, и у проходящего мимо студента я стрельнул сигарету и глубоко затянулся.

Да, мы все куда-то спешим, спешим вырасти, завести семью, спешим заработать побольше денег и обрести достаток. А нужно бы встряхнуть самого себя, да задуматься, хоть на мгновенье, ведь всего одна нелепая случайность может остановить наш бег на неделю, на месяц, на годы, а то и оборвать тонкую нить жизни и свести на нет всю эту стремительную гонку в никуда и ни зачем. Не знаю, сколько времени я провел, сидя на этой скамейке и думая о смысле жизни, и вывело меня из ступора лишь непреодолимое желание поговорить с Катей. Я достал мобильный телефон и набрал номер дочери.

– Катёна, как ты, малыш? Ты извини, у меня были на работе неприятности, и я не мог тебе позвонить. Я очень соскучился.

– Папулечка, не страшно. Я тоже очень соскучилась, давай сегодня увидимся. Мама вырывает трубку, поговори с мамой, а потом еще со мной.

– Стас, привет! Я не стала рассказывать Кате, что у тебя случилось, не хочу её травмировать. Как все прошло? – спросила Татьяна.

– Спасибо, все уже позади. Как вы? Какие планы на сегодня? Я хотел бы увидеться с Катюшкой.

– Я собиралась тебе звонить. Завтра отправляю её к родителям. В Екатеринбург едет Олег Борисович, ну ты помнишь, друг отца. Он был здесь в командировке, теперь возвращается домой, он и заберет Катюшку. У меня накопилось много дел, возможно, появится необходимость слетать на пару конференций, у тебя тоже аврал, да и здоровье надо поправлять, поэтому лучше, чтобы Катя месяцок побыла у бабушки с дедушкой. Предлагаю тебе проводить ее, ну, а если хочешь пообщаться сегодня, приезжай к нам.

– Хорошо, я могу уже сейчас приехать, вы где? Дай мне Катю, я договорюсь с ней.