Последний отзыв
По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Следы прошлого, или Московские тайны
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Следы прошлого, или Московские тайны
Виталий Борисов
Александр Орлов
В последнее время в Первопрестольной стали твориться очень нехорошие и престранные дела: в разных районах города с завидной регулярностью стали находить трупы с очевидностью убитых москвичей…
Следы прошлого, или Московские тайны
Виталий Борисов
Александр Орлов
Дизайнер обложки Надежда Орлова
© Виталий Борисов, 2018
© Александр Орлов, 2018
© Надежда Орлова, дизайн обложки, 2018
ISBN 978-5-4483-8419-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Часть 1. Странное дело
Было далеко за полночь. Один фонарь только озарял капризно улицу и бросал какой-то страшный блеск на каменные домы и оставлял во мраке деревянные…
Н. В. Гоголь («Страшная рука»)
Как страшно… когда все чувствует двенадцать часов, когда отдаленный будочник спит, когда кошки, бессмысленные кошки, одни спеваются и бодрствуют! Но человек знает, что они не дадут сигнала и не поймут его несчастья, если внезапно будет атакован он мошенниками, выскочившими из этого темного переулка, который распростер к нему свои мрачные объятия.
Н. В. Гоголь («Фонарь умирал»)
Глава 1. Визит незнакомца
Отставной генерал-майор Сидор Терентьевич Сырцов 2-й – тучный, приземистый старик в поношенном сюртуке и полинялой от времени фуражке без кокарды, вышел не спеша ранним утром второй половины августа 1894 года на веранду своей усадьбы, расположенной на высоком берегу Волги.
Было прохладно. Солнце уже встало, но над волжским простором, раскинувшимся под косогором, еще стояла густая туманная дымка, из которой до ушей Сидора Терентьевича доносились то гулкие гудки пароходов, то брань грузчиков с пристани.
Оглядевшись и что-то недовольно пробурчав себе под нос, Сидор Терентьевич прошагал к легкому плетеному столику у края веранды, несмотря на ранние часы уже сервированному к завтраку. Он отодвинул стоящее рядом кресло и с кряхтением опустил в него свое грузное тело. Шумно вздохнув, он снял фуражку, любовно разгладил рукой свои седые усы и редкие, по прихоти лет, бакенбарды, оправил сюртук, и только после этого приглушенно крикнул:
– Маланья, неси самовар!
Словно только и ожидая этого сигнала, с лестницы, снизу, выплыла дородная фигура молодой девки с дымящимся самоваром в руках. Она грациозно, стараясь всеми силами походить на виденных ею где-то барышень из света, прошествовала к столу и бухнула самовар на подставку посреди стола. Легкий столик качнулся под его тяжестью и генерал, дернувшись непроизвольно в сторону, наградил девку грозным взглядом.
– Доброе утречко, Сидор Терентьевич! – нараспев произнесла девка, отступив от стола и улыбаясь во весь рот. – Хорошо ли почивать изволили?
Сырцов скосил на нее взгляд и недовольно буркнул:
– У, дура! – Туда же, в барышни норовит! – и прибавил снова со смаком – Дура!
Улыбка на лице девки разом потухла и сменилась презрительной гримаской.
– Ну, уж и не дурей некоторых! Я, чай, и не в таких домах-то работала. И баринов настоящих повидала, да уж!
– Маланья! – сурово поднял бровь генерал. – Выпорю!
– А и выпорите, все при своем останусь. Вот! А то и уйтить могу. Меня давеча к Григорьевым звали. У их-то барин молодой… Что как и вправду уйду? Кто вам будет чай-то подавать? Кто, а?
Она остановилась перед ним в позе гладиатора-победителя на арене римского цирка.
– Ладно, уймись! – уже более дружелюбно произнес Сырцов, махнув на нее рукой, – Сходи-ка лучше, побуди барыню. Пора уж.
Он прикрыл глаза, стараясь погасить набиравшее силу раздражение. Причины на то были немаловажные: день предстоял суетной!
Который уже год, с той самой поры, как вышел Сидор Терентьевич в отставку, в конце лета он, вместе со своей благоверной, после нудных, муторных и, казалось, нескончаемых сборов отправлялся в дальние края – гостевать к дочери в Петербург.
Дочь их, Полина, жила безбедно и бездетно замужем за юристом, который был довольно еще молод, но – моден, имел уже собственный выезд и дом на Васильевском, выписывал газеты аж из Парижа и снимал ложу в театре.
Не любил Сидор Терентьевич своего зятя. Дочь, впрочем, тоже. Тяготился и столичным гамом, и тоскливо-мучительными для него семейными вечерами с непременным Винтом и бестолковыми разговорами. И особенно поездками в театр. Посетив там неоднократно буфет, он дремал, аплодировал невпопад, сердился то и дело и, не дождавшись времени, собирался уезжать, с затаенной и несбыточной надеждой, что спутники его останутся. Но они каждый раз послушно следовали за ним. Досадуя на то, Сидор Терентьевич брюзжал всю дорогу и уже дома, потребовав коньяку, пыхтел своей трубкой и, злорадствуя, изводил домочадцев мелочными придирками.
Случалось, впрочем, что бритое чело генерала вдруг неожиданно прояснялось. Он начинал говорить медленно и раздумчиво, отвечал спокойно, с непривычной щедростью одаривал целковыми прислугу, а в глазах его сквозило выражение несколько даже мечтательное. Это все настолько не соответствовало его обычному сурово-солидному облику, что тревожило домашних, а лакей Прохор, старый вояка, иной раз прямо-таки столбенел и долго, бывало, глядел генералу вослед, раскрыв рот и качая значительно головой.
Была у Сидора Терентьевича тайна. Каждый раз на обратном пути он, выдумав неотложное дело, заезжал на недельку-другую в Москву, где снимал уже четвертый год мансарду в древнем домишке в одном из сретенских переулков.
Там, неприметный среди московских обывателей, он оживал, словно молодел лет этак на двадцать. Толкался на Сухаревке, бродил длинными осенними вечерами безлюдными, с недоброй славой, переулками. А если когда встречался ему на пути незамеченный днем кабачок или бедный трактиришко, из тех, в которых столовались обыкновенно извозчики, Сидор Терентьевич довольно крякал и не упускал случая зайти и подкрепиться рюмочкой Смирновской. Потому как относился к этому напитку с одобрением. Не дурак был выпить Сидор Терентьевич.
Впрочем, справедливости ради отметим, что заведений более приличных он тоже вниманием своим не обделял. Бывал у Тестова и в милом его сердцу «Саратове», а то и в «Славянском базаре» придет, бывало, фантазия отобедать. Что же – отобедает и в «Славянском базаре». Ну а коли уж встретит его превосходительство по случаю какого-нибудь старинного знакомого по Турецкой ли кампании или другой какой доблестной оказии, тут уж, как говорится, и воспоминания, и Смирновская – все вперемежку! И распахнется тогда душа Сидора Терентьевича во всю свою волжскую ширь, и пустится наш герой с такой родственной душой, каким-нибудь отставным же «благородием», во все грехи – по возрасту и здоровью для него уже тяжкие, так что, бывает, найдет себя поутру в самом непредвиденном месте… Однако нужно заметить, что Сидор Терентьевич был человеком положительным и приключений таких специально не искал. Даже осуждал нелицеприятно впоследствии, мучимый изжогой и совестью.
Но всему приходит конец. И с первыми заморозками, вослед пролетающим мимо птичьим стаям, возвращался домой и Сидор Терентьевич. Дома его уже ждали: жена, Анастасия Ивановна, доставленная к тому времени из столицы в сохранности старательным и заботливым Прохором и разумом скорбной Маланьей… И снова тянулись неразличимо серые дни тусклой, бессмысленной, какой-то даже растительной жизни.
Так продолжалось уже много лет. Привычный порядок был нарушен лишь однажды: прошлым летом, узнав о болезни Полины, Анастасия Ивановна заспешила к дочери, и наш герой, сопроводив свою благоверную в Северную столицу и, как водится, не задержавшись там надолго, оказался в Москве тремя неделями ранее обычного. Его пребывание в Первопрестольной в тот раз тоже было непродолжительным, так что в итоге Сидор Терентьевич оказался дома едва ли не раньше жены, чем немало ее удивил.
Анастасия Ивановна о чем-то, верно, догадывалась. Но, уставшая от бесконечных придирок, встречала его отлучку с облегчением. Тем паче приезжал домой Сидор Терентьевич добродушным и даже ласковым. Будто нашкодивший и сознающий свою вину ребенок.
Позднее предосеннее солнце заискрилось в стоящем напротив чайном стакане, блеснуло сквозь опущенные веки. «Жарко будет», – подумалось ему. Потом мысли Сидора Терентьевича лениво качнулись куда-то в сторону. Вспомнил почему-то Самару, где был в позапрошлом году, покупал лошадей и повздорил с барышником. К чему-то возникла в памяти фигура тамошнего помощника присяжного поверенного – плешивого молодого человека «с дурным глазом»… Он стал подремывать.
– А взаправду, Сидор Терентьевич, говорят, будто скоро мировая катаклизма приключиться должна? – вернул его к действительности резкий голос Маланьи. Генерал тряхнул головой, вперил вперед себя непонимающий со сна взгляд.
– Ты тут еще? Ей-ей, выпорю!
Тут только Сидор Терентьевич вполне очнулся от дремы и увидел вдруг, что Маланья не одна, а рядом с ней стоит… мужик не мужик, вроде и не из приказчиков, и не то чтобы «из благородных»… Так скажем: стоит некий субъект неизвестного звания, к тому же наружности престранной!
– Кто таков? – прошипел Сидор Терентьевич сквозь зубы и с некоторой даже угрозой. Но так как субъект неизвестного звания продолжал безмолвно стоять свечкой и смотреть на него, будто и не слыша вопроса, генерал еще раз встряхнул головой, оперся кулаками о стол и, тяжело приподнявшись, рявкнул командирским рыком прямо в лицо незнакомцу:
– Кто таков, спрашиваю, что нужно?!
Незнакомец полез было рукой в карман, но затем снова замер. Генерал, рассерженный непослушанием или нерасторопностью визитера, вышел из-за стола и, заложив руки за спину, стал приближаться к своему молчаливому гостю. Того это обстоятельство, видимо, совсем не испугало, он даже бровью не повел, губы его оставались сжатыми, даже дыхания его не было слышно, точно он обратился в мертвого.
Виталий Борисов
Александр Орлов
В последнее время в Первопрестольной стали твориться очень нехорошие и престранные дела: в разных районах города с завидной регулярностью стали находить трупы с очевидностью убитых москвичей…
Следы прошлого, или Московские тайны
Виталий Борисов
Александр Орлов
Дизайнер обложки Надежда Орлова
© Виталий Борисов, 2018
© Александр Орлов, 2018
© Надежда Орлова, дизайн обложки, 2018
ISBN 978-5-4483-8419-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Часть 1. Странное дело
Было далеко за полночь. Один фонарь только озарял капризно улицу и бросал какой-то страшный блеск на каменные домы и оставлял во мраке деревянные…
Н. В. Гоголь («Страшная рука»)
Как страшно… когда все чувствует двенадцать часов, когда отдаленный будочник спит, когда кошки, бессмысленные кошки, одни спеваются и бодрствуют! Но человек знает, что они не дадут сигнала и не поймут его несчастья, если внезапно будет атакован он мошенниками, выскочившими из этого темного переулка, который распростер к нему свои мрачные объятия.
Н. В. Гоголь («Фонарь умирал»)
Глава 1. Визит незнакомца
Отставной генерал-майор Сидор Терентьевич Сырцов 2-й – тучный, приземистый старик в поношенном сюртуке и полинялой от времени фуражке без кокарды, вышел не спеша ранним утром второй половины августа 1894 года на веранду своей усадьбы, расположенной на высоком берегу Волги.
Было прохладно. Солнце уже встало, но над волжским простором, раскинувшимся под косогором, еще стояла густая туманная дымка, из которой до ушей Сидора Терентьевича доносились то гулкие гудки пароходов, то брань грузчиков с пристани.
Оглядевшись и что-то недовольно пробурчав себе под нос, Сидор Терентьевич прошагал к легкому плетеному столику у края веранды, несмотря на ранние часы уже сервированному к завтраку. Он отодвинул стоящее рядом кресло и с кряхтением опустил в него свое грузное тело. Шумно вздохнув, он снял фуражку, любовно разгладил рукой свои седые усы и редкие, по прихоти лет, бакенбарды, оправил сюртук, и только после этого приглушенно крикнул:
– Маланья, неси самовар!
Словно только и ожидая этого сигнала, с лестницы, снизу, выплыла дородная фигура молодой девки с дымящимся самоваром в руках. Она грациозно, стараясь всеми силами походить на виденных ею где-то барышень из света, прошествовала к столу и бухнула самовар на подставку посреди стола. Легкий столик качнулся под его тяжестью и генерал, дернувшись непроизвольно в сторону, наградил девку грозным взглядом.
– Доброе утречко, Сидор Терентьевич! – нараспев произнесла девка, отступив от стола и улыбаясь во весь рот. – Хорошо ли почивать изволили?
Сырцов скосил на нее взгляд и недовольно буркнул:
– У, дура! – Туда же, в барышни норовит! – и прибавил снова со смаком – Дура!
Улыбка на лице девки разом потухла и сменилась презрительной гримаской.
– Ну, уж и не дурей некоторых! Я, чай, и не в таких домах-то работала. И баринов настоящих повидала, да уж!
– Маланья! – сурово поднял бровь генерал. – Выпорю!
– А и выпорите, все при своем останусь. Вот! А то и уйтить могу. Меня давеча к Григорьевым звали. У их-то барин молодой… Что как и вправду уйду? Кто вам будет чай-то подавать? Кто, а?
Она остановилась перед ним в позе гладиатора-победителя на арене римского цирка.
– Ладно, уймись! – уже более дружелюбно произнес Сырцов, махнув на нее рукой, – Сходи-ка лучше, побуди барыню. Пора уж.
Он прикрыл глаза, стараясь погасить набиравшее силу раздражение. Причины на то были немаловажные: день предстоял суетной!
Который уже год, с той самой поры, как вышел Сидор Терентьевич в отставку, в конце лета он, вместе со своей благоверной, после нудных, муторных и, казалось, нескончаемых сборов отправлялся в дальние края – гостевать к дочери в Петербург.
Дочь их, Полина, жила безбедно и бездетно замужем за юристом, который был довольно еще молод, но – моден, имел уже собственный выезд и дом на Васильевском, выписывал газеты аж из Парижа и снимал ложу в театре.
Не любил Сидор Терентьевич своего зятя. Дочь, впрочем, тоже. Тяготился и столичным гамом, и тоскливо-мучительными для него семейными вечерами с непременным Винтом и бестолковыми разговорами. И особенно поездками в театр. Посетив там неоднократно буфет, он дремал, аплодировал невпопад, сердился то и дело и, не дождавшись времени, собирался уезжать, с затаенной и несбыточной надеждой, что спутники его останутся. Но они каждый раз послушно следовали за ним. Досадуя на то, Сидор Терентьевич брюзжал всю дорогу и уже дома, потребовав коньяку, пыхтел своей трубкой и, злорадствуя, изводил домочадцев мелочными придирками.
Случалось, впрочем, что бритое чело генерала вдруг неожиданно прояснялось. Он начинал говорить медленно и раздумчиво, отвечал спокойно, с непривычной щедростью одаривал целковыми прислугу, а в глазах его сквозило выражение несколько даже мечтательное. Это все настолько не соответствовало его обычному сурово-солидному облику, что тревожило домашних, а лакей Прохор, старый вояка, иной раз прямо-таки столбенел и долго, бывало, глядел генералу вослед, раскрыв рот и качая значительно головой.
Была у Сидора Терентьевича тайна. Каждый раз на обратном пути он, выдумав неотложное дело, заезжал на недельку-другую в Москву, где снимал уже четвертый год мансарду в древнем домишке в одном из сретенских переулков.
Там, неприметный среди московских обывателей, он оживал, словно молодел лет этак на двадцать. Толкался на Сухаревке, бродил длинными осенними вечерами безлюдными, с недоброй славой, переулками. А если когда встречался ему на пути незамеченный днем кабачок или бедный трактиришко, из тех, в которых столовались обыкновенно извозчики, Сидор Терентьевич довольно крякал и не упускал случая зайти и подкрепиться рюмочкой Смирновской. Потому как относился к этому напитку с одобрением. Не дурак был выпить Сидор Терентьевич.
Впрочем, справедливости ради отметим, что заведений более приличных он тоже вниманием своим не обделял. Бывал у Тестова и в милом его сердцу «Саратове», а то и в «Славянском базаре» придет, бывало, фантазия отобедать. Что же – отобедает и в «Славянском базаре». Ну а коли уж встретит его превосходительство по случаю какого-нибудь старинного знакомого по Турецкой ли кампании или другой какой доблестной оказии, тут уж, как говорится, и воспоминания, и Смирновская – все вперемежку! И распахнется тогда душа Сидора Терентьевича во всю свою волжскую ширь, и пустится наш герой с такой родственной душой, каким-нибудь отставным же «благородием», во все грехи – по возрасту и здоровью для него уже тяжкие, так что, бывает, найдет себя поутру в самом непредвиденном месте… Однако нужно заметить, что Сидор Терентьевич был человеком положительным и приключений таких специально не искал. Даже осуждал нелицеприятно впоследствии, мучимый изжогой и совестью.
Но всему приходит конец. И с первыми заморозками, вослед пролетающим мимо птичьим стаям, возвращался домой и Сидор Терентьевич. Дома его уже ждали: жена, Анастасия Ивановна, доставленная к тому времени из столицы в сохранности старательным и заботливым Прохором и разумом скорбной Маланьей… И снова тянулись неразличимо серые дни тусклой, бессмысленной, какой-то даже растительной жизни.
Так продолжалось уже много лет. Привычный порядок был нарушен лишь однажды: прошлым летом, узнав о болезни Полины, Анастасия Ивановна заспешила к дочери, и наш герой, сопроводив свою благоверную в Северную столицу и, как водится, не задержавшись там надолго, оказался в Москве тремя неделями ранее обычного. Его пребывание в Первопрестольной в тот раз тоже было непродолжительным, так что в итоге Сидор Терентьевич оказался дома едва ли не раньше жены, чем немало ее удивил.
Анастасия Ивановна о чем-то, верно, догадывалась. Но, уставшая от бесконечных придирок, встречала его отлучку с облегчением. Тем паче приезжал домой Сидор Терентьевич добродушным и даже ласковым. Будто нашкодивший и сознающий свою вину ребенок.
Позднее предосеннее солнце заискрилось в стоящем напротив чайном стакане, блеснуло сквозь опущенные веки. «Жарко будет», – подумалось ему. Потом мысли Сидора Терентьевича лениво качнулись куда-то в сторону. Вспомнил почему-то Самару, где был в позапрошлом году, покупал лошадей и повздорил с барышником. К чему-то возникла в памяти фигура тамошнего помощника присяжного поверенного – плешивого молодого человека «с дурным глазом»… Он стал подремывать.
– А взаправду, Сидор Терентьевич, говорят, будто скоро мировая катаклизма приключиться должна? – вернул его к действительности резкий голос Маланьи. Генерал тряхнул головой, вперил вперед себя непонимающий со сна взгляд.
– Ты тут еще? Ей-ей, выпорю!
Тут только Сидор Терентьевич вполне очнулся от дремы и увидел вдруг, что Маланья не одна, а рядом с ней стоит… мужик не мужик, вроде и не из приказчиков, и не то чтобы «из благородных»… Так скажем: стоит некий субъект неизвестного звания, к тому же наружности престранной!
– Кто таков? – прошипел Сидор Терентьевич сквозь зубы и с некоторой даже угрозой. Но так как субъект неизвестного звания продолжал безмолвно стоять свечкой и смотреть на него, будто и не слыша вопроса, генерал еще раз встряхнул головой, оперся кулаками о стол и, тяжело приподнявшись, рявкнул командирским рыком прямо в лицо незнакомцу:
– Кто таков, спрашиваю, что нужно?!
Незнакомец полез было рукой в карман, но затем снова замер. Генерал, рассерженный непослушанием или нерасторопностью визитера, вышел из-за стола и, заложив руки за спину, стал приближаться к своему молчаливому гостю. Того это обстоятельство, видимо, совсем не испугало, он даже бровью не повел, губы его оставались сжатыми, даже дыхания его не было слышно, точно он обратился в мертвого.