Змея за пазухой

– Нико? Это ты?

– А то кто же.

– Что, опять попал в переплет?

– Угадал. Только не в тот, о каком ты мог подумать. Алекс, мне нужно с тобой встретиться. Срочно. И в неформальной обстановке.

– Момент… Посмотрю в свои записи. В семь вечера тебя устроит?

– Вполне.

– Где?

– Где угодно. Но лучше там, где тебя не знают.

– Тогда в «шалмане». Я не был там сто лет. Помнишь?

– Конечно. А что, он до сих пор функционирует?

– Еще как. Удачливое место так просто не бросают.

– Что ж, вспомним молодость…

«Шалманом» детдомовская босота называла пивбар, ютившийся на задворках центрального рынка. В отличие от других заведений подобного рода, которые мальцов не подпускали к стойке и на пушечный выстрел, в «шалмане» можно было заказать бокал-другой пива, вяленую рыбешку и солидно расположиться за столиком – где-нибудь в углу, подальше от нескромных глаз.

В пивбаре разрешалось курить, и детдомовские пацаны смолили сигареты до тошноты, представляя себя взрослыми. Что самое удивительное, на них никто не обращал внимания и не пытался учить уму-разуму – «шалман» был по-настоящему демократичен. Может, потому, что публика в нем собиралась пестрая, в основном оторви и выбрось, поэтому все вели себя вежливо, предупредительно, стараясь не наступить на чью-нибудь больную мозоль, иначе можно было без лишних разговоров получить «перо» в бок.

Ровно в семь Никита подъехал к бару на такси. Еще два дня назад он не мог позволить себе такой роскоши, пришел бы пешком, благо «шалман» находился не очень далеко от его дома, но теперь, с высоты своего изменившегося материального положения, Никита уже смотрел на жизнь по-иному. «Хорошо иметь домик в деревне!» – вспомнил он навязчивую рекламу, открывая дверь пивбара. И ухмыльнулся. Действительно, как хорошо получить наследство в миллион долларов. Везет же дуракам и пьяницам…

Нужно отметить, что бар трудно было узнать. Внешне он вроде и не сильно изменился, разве что поменяли вывеску и входную дверь да вместо замусоренных дорожек, оплетавших бар снаружи, владелец «шалмана» положил тротуарную плитку, обустроил скамейки и посадил декоративный кустарник. А внутри везде сверкал хром и никель, общепитовских столов с пластиковыми столешницами не было и в помине – их заменили солидные, дубовые, – но курить можно было по-прежнему. Правда, теперь дым не стоял столбом, потому что в баре был мощный вытяжной вентилятор.

Никите пришлось немного подождать – Алекс опаздывал. Он занял столик на двоих в дальнем конце пивбара и наслаждался отменным пивом. Впрочем, и раньше «шалман» отличался тем, что пиво в нем никогда не бодяжили – это было опасно для жизни бармена. Он мог недолить по «Марусин поясок», на это смотрели снисходительно – каждый зарабатывает деньги, как может, – но разбавлять водой столь ценный продукт считалось преступлением против человечества.

Однажды Никите довелось наблюдать, как учили уму-разуму нового бармена. Его заставили выпить один за другим десять бокалов разбодяженного пойла, для убедительности приставив нож к горлу. Как бармен не лопнул, непонятно. Наверное, от страха его желудок стал безразмерным.

Алекс пришел в половине восьмого.

– Извини, брат, служба, – сказал он покаянно, усаживаясь напротив Никиты.

Подождав, пока официант сервирует стол (Никита заказал бутерброды с семгой и вяленую воблу), Алекс сказал, одним махом осушив бокал:

– Ух, хорошо! – Он взял бутерброд и принялся жадно жевать. – Это ты здорово придумал насчет бутербродов – я страшно голодный. Некогда было пообедать. Чай с сухариками и сигареты – вот и весь мой обед. У нас комиссия из министерства свирепствует – ментов переводят в разряд полицейских. С командным составом уже определились, теперь взялись за рядовых. Как бы мне не потерять своих парней…

– Неужто и у сыщиков рыльце в пуху?

– Не так чтобы очень… Но чем черт не шутит. Так что там у тебя за проблема нарисовалась?

– Алекс, почему закрыли дело Олега Колоскова?

Кривицкий неожиданно поперхнулся и поторопился отхлебнуть несколько глотков пива, чтобы пробить комок, образовавшийся в горле.

– На то были веские основания, – после некоторой паузы осторожно ответил Кривицкий. – А почему ты спрашиваешь?

– Хотя бы потому, что он мой друг… пусть и бывший.

– Ну уж – друг… – Кривицкий ухмыльнулся.

– Что было, то прошло. Но он наш, Алекс, детдомовский. И этим все сказано. Кто это дело вел, твой отдел?

– Да. Он был чересчур большой шишкой, чтобы отдать дело на откуп районному отделению угрозыска. Но я как раз был в командировке, когда Олег приказал всем долго жить. Однако с материалами по делу ознакомился и не нашел ни единой зацепки, которая оспаривала бы версию о самоубийстве. Разве что… – Тут Кривицкий запнулся, немного подумал и продолжил: – Выстрел был произведен в висок, с близкого расстояния, но с левой стороны.

– И что это значит?

– А то, что Олег не был левшой. Тем не менее направление пулевого канала находится в пределах допустимого. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я толкую.

– Понимаю. Стрелял Олег, а не кто-то другой. Но почему с левой руки? И почему следствие не обратило должного внимания на этот момент?

– Почему, почему… Да мало ли что могло взбрести в голову человеку, который в состоянии стресса находится на грани жизни и смерти? Может, в момент выстрела он держал в правой руке фотографию Полины и дочери – она валялась на полу рядом с телом. И потом, дверь была закрыта на засов. А окна с зимы не открывались – Олег терпеть не мог уличного шума, он любил тишину и чистый кондиционированный воздух. Так, по крайней мере, утверждала Полина. Ну и что должен думать в такой ситуации опер или следователь? Напрашивалась только одна версия – самоубийство.

– А вот в этом я не уверен. И Полина, кстати, тоже.

– Ну, ей и положено сомневаться. Она утверждает, что у Олега не было причин для самоубийства. Но ты-то каким боком в этом деле засветился? Только не говори, что он как был твоим другом, так им и остался! И ты хочешь добиться справедливости, потому что Олег хороший человек и тебе его жалко. Эти мантры можно изрекать разве что на поминках. Мы с тобой далеко не мальчики, и что такое настоящая дружба, нам хорошо известно.

– Дело не в дружбе… – Никита немного поколебался, но все же решился: – Перед смертью Олег написал мне письмо, своего рода завещание, в котором сообщил, что его заказали. Кто именно – не назвал. Может, и сам не знал. Он просил помочь Полине и дочери выехать за рубеж. Олег предполагал, что и на них откроют охоту.

Про кредитную карточку и миллион долларов он благоразумно промолчал.

– Так помоги – и дело с концом, – сказал Алекс. – Я тоже могу посодействовать.

– Полина наотрез отказалась уезжать. Она надеется на свою охрану. Что конечно же глупо. Но женщина – как норовистая кобылка: уж если попала ей вожжа под хвост, то ее не остановишь. Полина попросила меня, чтобы я попытался найти убийцу. А еще лучше – заказчика. Она не верит, что Олег мог покончить с собой. Ничто не предвещало столь трагического конца.

– Хочешь поиграть в частного детектива? – Алекс хмуро осклабился. – Ну и дурак ты, Нико. Ты хоть понимаешь, в какую кашу хочешь влезть? Эти богатеи живут как пауки в банке. То, что они жрут друг друга, – пусть их. Но они очень не любят, когда на их кухню заглядывают чужаки. Если ты сунешься в это дело, можешь считать тебя покойником.

– Боишься, что смогу кое-что откопать и твой отдел получит жирный, аппетитный «висяк»?

– А хотя бы и так! – огрызнулся Кривицкий. – Но я уверен, что в этом деле все чисто. Двух мнений быть не может: Олег покончил жизнь самоубийством. Все с этим согласны – и милиция, и прокуратура. Что еще нужно?

– Нужно было всего лишь более тщательно осмотреть место происшествия! – резко ответил Никита и рассказал Алексу про засов. – Я взял с собой образец шпагата и ворсинки, которые находились в замочных скважинах. Нужно отдать их на экспертизу.

Кривицкий посмотрел на Никиту с мученическим видом и приложился к бокалу. Видимо, он хотел выиграть время, потому что пил длинными, медленными глотками, глядя куда-то в сторону. А затем, мрачно глядя на Никиту, заговорил:

– Скажи мне, что я сделал тебе плохого?! Ты хоть понимаешь, какая каша заварится, если мне придется открыть дело по-новому? Да меня сожрут с потрохами! То, что мое начальство начнет мочиться кипятком, и ежу понятно. Притом на мою башку. Но ведь в городе есть богатые люди, которым очень не нравится, когда убивают таких, как они. В том числе и среди чиновников. И пусть Олег для некоторых из них был злейшим врагом, но большой бизнес, который любит, как известно, тишину, не успокоится, пока не найдут убийцу и, главное, заказчика. И козлом отпущения во всей этой истории сделают меня, потому как заказуха раскрывается очень редко. Тем более что следы преступления – если оно было; я пока в это не верю, не верю, и все тут! – давно остыли, и теперь нужен не просто профессионализм, а потрясающее везение. Ну а менты – может, ты этого не знаешь – к разряду везунчиков не относятся. Это работяги, чернорабочие, которые горбатятся на своей грязной работе денно и нощно и чаще всего, вместо благодарности, получают лишь плевки «благодарных» граждан в свою сторону и выговоры от начальства.

– Я сейчас заплачу над твоей тяжкой судьбиной…

– Ладно, допустим, в твоих домыслах – да, домыслах! – есть рациональное зерно. Но скажи мне тогда: кто убил Олега? У нас есть видеозапись камер наблюдения за домом с двух разных точек, которая подтверждает, что в момент убийства никто чужой в подъезд не входил и не выходил из него. Только свои, жильцы.

– Значит, нужно шерстить жильцов, – упрямо боднул головой Никита.