Змея за пазухой

Кривицкий саркастически ухмыльнулся и ответил:

– Как ты это себе представляешь? Там живут многие городские боссы – чиновники и крутые бизнесмены. К ним не подъедешь и на хромой козе. Тем более – без соответствующих фактов. Хотя конечно же следователь – тут нужно отдать ему должное – опросил всех тех, кто в момент убийства находился дома. Это в основном пожилые люди. И наконец, последнее: богатые сами мараться не будут. У них есть все возможности, чтобы нанять профессионального исполнителя заказов. Естественно, не напрямую, а через посредников.

Никита тяжело вздохнул и допил пиво.

– Все выходит на то, – сказал он, – что Полина устроила мне местечко в артели «Напрасный труд». Понимаешь, Алекс, я не мог ей отказать, не имел права, но ты почти убедил меня, что дело дохлое, и теперь я как тот витязь на распутье: направо пойдешь – коня потеряешь, налево пойдешь – денег лишишься, прямо пойдешь – головы не сносишь. В общем, куда ни кинь, везде клин.

– Вот и ладушки! – обрадовался Кривицкий. – У меня есть предложение похерить этот вопрос окончательно, а чтобы избавить тебя от угрызений совести, предлагаю съездить в воскресенье на природу.

– Шашлык, хорошее вино, веселые девочки с минимумом интеллекта, не обремененные высоким образованием и такими глупыми условностями, как стыд…

– Какой ты догадливый! – Кривицкий хохотнул.

– Нет, Алекс, извини, не могу я… – Никита закурил и мрачно уставился в стол.

– Что именно ты не можешь? – остро посмотрел на него Кривицкий.

– Бросить это дело, – после некоторой паузы ответил Никита. – Я обещал. Понимаешь, поначалу я и впрямь хотел изобразить бурную деятельность, чтобы потом сказать Полине: «Извини, дорогуша, я сделал все, что было в моих силах, но следователь прав – Олег сам наложил на себя руки». Однако после осмотра квартиры я уже так не думаю. Надо разобраться, Алекс, надо!

– Да пошел ты!.. – Кривицкий потянулся за деньгами, чтобы расплатиться и уйти.

– Погоди! – схватил его Никита за рукав. – Не горячись. У меня есть дельное предложение. Я один буду заниматься этим вопросом, без привлечения твоей службы. Ты останешься в стороне. Выгорит у меня дело – все лавры достанутся тебе, не выгорит – что ж, набью себе еще несколько лишних шишек, всего лишь.

– Ну ты и баран… – буркнул Кривицкий, остывая. – Упрямая скотинка… Ладно, если хочешь приключений на свою задницу – милости прошу к нашему шалашу. Узнаешь, сладок ли хлеб мента. Действуй. Ежели что, можешь надеяться на мою помощь. Это я твердо обещаю. Но только в частном порядке!

– Ловлю тебя на слове. Мне нужна копия дела и видеоматериалы.

Кривицкий немного поколебался, а затем ответил:

– Конечно, это служебное преступление… но что не сделаешь для старого друга. Только учти, если попадешься кому-нибудь с этими бумагами, не вздумай сослаться на меня!

– Заметано. Я буду нем, как печка, – ответил Никита словами одного из персонажей старого фильма.

Напряжение за столом спало. Они вновь заказали по бокалу пива, и дружеская пирушка покатилась своим чередом, легко и непринужденно, не отягощенная никакими коллизиями, лишь приправленная терпким, ностальгическим ароматом воспоминаний о неласковом детстве.

Глава 3

МАМКА

Никита ехал навестить Домну Никифоровну. Она жила на окраине города в небольшом домике с садом и огородом. «Ауди» шла ровно, мягко, и Никита невольно поддался эйфории езды на хорошей машине. До этого ему доводилось водить в основном военную технику (если не считать редких поездок на машинах сослуживцев; впрочем, это были в основном «Нивы» и «Лады»), поэтому стремительная «ауди» казалась ему по сравнению с УАЗом суперсовременным истребителем, которого опустили на землю, но не лишили скоростных качеств.

Домна Никифоровна была живым талисманом детдома. Дети ее просто обожали, потому как она относилась ко всем, даже самым отчаянным бузотерам, словно родная мать – бывало, что и строго, но неизменно с любовью. Домна Никифоровна заведовала кухней, и нужно сказать, что при ней никто из поваров и кухонных работников не смел взять себе даже грамма тех продуктов, которые отпускались на питание воспитанникам. Однажды дошло до того, что она практически в одиночку выступила против нового директора детского дома, который перепутал личное с общественным и посчитал детдомовскую продуктовую кладовую за свою собственность. Ее за это даже уволили, но уже наступали времена перемен, и воспитанники устроили такую бучу, что вороватого директора убрали в течение двух дней, а Домну Никифоровну вернули на прежнее место.

Никита не видел Домну Никифоровну без малого пятнадцать лет. Она уже ушла на пенсию и теперь в основном ковырялась в саду и огороде, редко покидая свою уютную обитель только для того, чтобы сходить в магазин или больницу. У Домны Никифоровны сильно болели ноги. Ведь она большую часть своей жизни провела стоя на холодном кафельном полу кухни. Это все поведал ему Алекс Кривицкий.

Домна Никифоровна поливала цветы. В них она знала толк, поэтому ее палисадник казался выставкой цветов, столько здесь было разных видов, даже экзотических.

– Домна Никифоровна! – позвал Никита из-за калитки.

Старушка подняла голову, долго всматривалась в Никиту, а затем сокрушенно покачала головой, полезла в карман фартука, нашла очки в большой роговой оправе и водрузила их на нос.

– Никошка! – Домна Никифоровна всплеснула руками. – Ты ли это?!

– Я, Мамка, я…

В детдоме ее с незапамятных времен прозвали Мамкой, и Никита вымолвил это прозвище совершенно машинально. А его она почему-то кликала Никошкой. Некоторые шутники даже подтрунивали над ним, взяв за основу «Приключения Буратино», очень популярный в те годы детский фильм: «Кто же он? Ни кот, ни кошка… Ну конечно же Никошка! Ни-кош-ка! Ни-кош-ка!» Сначала Никита сердился, а потом привык и перестал обращать внимание на шалости детдомовцев. Спустя год или два все забыли это прозвище, и он стал для всех просто Нико, лишь Домна Никифоровна продолжала звать его Никошкой.

– Дак что же ты торчишь-то на улице?! Заходи…

Они обнялись, и только вблизи Никита понял, как сильно сдала Мамка. Она здорово похудела и как будто стала ниже на голову. Поредели и ее пышные волосы, стали совсем седыми, на лице появились новые морщинки, только голубые глаза не поблекли от старости, по-прежнему светились, как два сапфира. Возможно, потому, что их омыли набежавшие слезы.

– Вот радость-то… Живой… – Старушка ощупывала его, словно не веря своим глазам.

– А почему я должен быть мертвым? – прямо спросил Никита.

– Ну как же… Полиночка мне говорила, что ты погиб.

Домна Никифоровна знала про их отношения. Она вообще знала тайны практически всех детдомовцев. Они приходили плакаться ей в жилетку и просить совета даже будучи совсем взрослыми. Поэтому Никита и приехал к старушке – она была кладезь информации. Сейчас он стоял перед ней и ругал себя последними словами, что до сих пор не удосужился навестить ее раньше.

– Слухи о моей смерти были несколько преждевременными, – сухо сказал Никита, не вдаваясь в подробности.

Похоже, Полина, чтобы как-то оправдаться перед Мамкой, пустила эту утку, которая вполне могла оказаться правдой. После училища Никита сам попросился в горячую точку и лез под пули как одержимый. Вскоре с ним стали бояться ходить в поиск, потому что Никита пер буром даже там, где этого не требовалось. Наверное, он хотел умереть, чтобы избавиться от постоянных мыслей о предательстве Полины, хотя и не признавался в этом даже самому себе. Все изменилось лишь после того, как он, прикрывая отход разведгруппы, в одиночку продержался целых два часа против полусотни ваххабитов и даже не был серьезно ранен; несколько царапин не в счет. С той поры все утвердились во мнении, что лейтенант Измайлов – счастливчик, а значит, с ним можно идти хоть в сам ад.

Впрочем, Полина могла и ошибиться. Видимо, каким-то образом до нее дошли слухи о том, что Никита пропал без вести. Был в его воинской биографии такой случай. Чтобы отвлечь преследователей, он увел их в сторону, противоположную той, куда ушла изрядно потрепанная разведгруппа. А затем около полумесяца плутал по горам, потому как все тропы в нужном направлении были перекрыты бандитами, пока наконец не вышел к своим, изможденный до предела и с незажившей раной. Никиту уже почти похоронили.

Домна Никифоровна смутилась и, покаянно опустив голову, пригласила его в дом. Он был небольшим, но очень уютным. Так уж случилось, что своих детей Мамка не прижила (ее муж-водитель погиб в автокатастрофе, и Домна Никифоровна больше замуж так и не вышла), поэтому всю свою нерастраченную материнскую любовь она обратила на воспитанников детдома и на обихаживание домашнего очага. Все комнаты в доме были чистенькие, яркие, без лишнего барахла и безделушек. Только картины по стенам, и Никита знал, кто их автор – бывший детдомовец, а ныне известнейший художник, который выставлялся в лучших музеях мира. Каждая из его работ стоила дороже дома, в котором жила Мамка. Картины были подарками. На одной из них художник нарисовал саму Домну Никифоровну в простенькой ситцевой кофточке в цветочек. Только художник изобразил ее совсем молодой, – наверное, такой, какой она была в его детдомовские годы. Никита помнил Мамку уже в преклонных годах.

В доме пахло свежескошенным сеном, яблоками и парным молоком. Домна Никифоровна безо всяких церемоний усадила Никиту за стол, чтобы угостить чаем, очень вкусными ватрушками и вареньем.

– Ты Полинку видел? – осторожно спросила старушка, когда Никита допил чай.

– Имел честь… случайно… – соврал Никита.

– Не обижайся на девочку, она всего лишь слабая женщина. Ошибиться может каждый. У Полинки сейчас горе, такое горе…

– Это ее проблемы, – жестко ответил Никита.

– А ты сильно изменился… – Домна Никифоровна осуждающе покачала головой. – Раньше был куда добрее.

– Раньше я был телком, который, кроме яслей с сеном, ничего не видел. Встреча с реалиями жизни быстро привела меня в чувство. Есть такое выражение – кому война, а кому мать родна. Пока я землю зубами грыз, защищая Отечество, кое-кто торговал им налево и направо, составив при этом целое состояние. Но по счетам все равно приходится платить. Рано или поздно. Вот Олег и заплатил.

– Нехорошо так говорить… царствие ему небесное… – Мамка перекрестилась на икону в красном углу горницы.

– А хорошо увести у меня любимую девушку?! Или похоронить раньше времени, как это сделала Полина?!

– Нужно уметь прощать…

– Бог простит. А мне они безразличны – что Олег, что Полина. Былое давно быльем поросло.