Жизнь, нарисованная небом

– Надо было тризну справит?.. – расстроенно подумал он. Как в дверь постучали и голосом отца велели открыть. Филипп решил не отвечать. На всякий случай, он, для пущей надёжности, ещё, подпёр массивную дверь ломом.

Но привидение постучало вновь. И после этого, не останавливаясь, гремело и гремело. Требования впустить его, звучали всё интенсивней. Звучали они невнятно. Но Филипп, по какому-то интуитивному пониманию улавливал их суть. Прислонившись к дверному глазку, он наблюдал, что происходит снаружи.

– Я сильно замёрз и больше не могу сидеть в могиле, – расслышал он. При этом оборотень усиленно тряс головой. Работал желваками. И строил разного рода рожи. Скорее всего, гримасничал он из желания согреться, нежели напугать кого-то. Филипп видел, как в свете луны и под завывание разгулявшейся на ночь метели, заиндевелое аморфное существо, покачивалось, испуская еле уловимое фразы, наполненные возмущением и негодованием.

– У нас с бессерком закончился настой, – опять изрекло приведение, но на этот раз более членораздельно.

До этого, речь ночного гостя была почти, что не внятной. Это нагоняло дополнительного страха, именно от своей неясности. За дверью, принялись переговариваться.

– Он не один, – рассудил Филипп. Промелькнувшая мысль в голове не внесла, каких-бы то ни было, дополнений к его действиям. Он остался при своём мнении: «Пришельцев в дом не пускать!»

Оборотни продолжали говорить на, должно быть, понятном, только им языке. Филипп, из услышанного, не понял ничего. Гости, видя, что на предложения открыть, ответа не следует, принялись ломиться. Эти требовательные действия всё нарастали и нарастали, что ещё больше приводили сына в ужас. Тяжеленая дверь, на крепких кованых засовах, вот-вот должна была сорваться с петель. Когда действия за дверью стихли, и привидения исчезли, хозяин отошёл от глазка. Он направился к окну – посмотреть, что же происходит во дворе. Он прислонился к матовой плёнке бычьего пузыря, в желании прояснить происходящую ситуацию. Как, холодные, цепкие руки сжали его за горло и начали душить. Сквозь прорванное отверстие окна, Филиппа обдало холодом. В проём разрушенного небольшого оконца ворвался такой силы стремительный пронизывающий ветер и закружил по дому. С закоченевших рук нападавшего вурдалака срывался иней, и он, в воздушном потоке, продолжал кружиться по комнате, вместе с метелью. Заиндевелые руки всё сильнее и сильнее сдавливали хозяину шею.

Нападавший оборотень хрипел. Что-то требовал. Но, он, закоченел от мороза и от обильных возливай, сильно воздействующих препаратов, и не мог выразить ничего вразумительного. Недельное пьянство сказалось на его нервной системе. Речь его была наполнена одними не членораздельными междометиями и негодованием. Суть негодования Филипп уловить не мог, но накал возмущения чувствовал на своей глотке.

– Где, мой настой, – наконец то выговорил нападавший, – мы с бессерком пришли за добавкой.

За спиною ночного гостя хозяин отчётливо увидел лицо похороненного. Того самого бессерка, который должен был лежать в могиле.

Усопший, услышав, что речь идёт о нем, решил поздороваться с сыном своего нового приятеля и принялся кивать и улыбаться, своим опухшим лицом, больше похожим на злую, разбойничью рожу. И чем больше он таял в любезности, выглядывая из-за туловища своего нового друга, тем ужаснее становилось у Филиппа внутри. Когда его лицо приблизилось совсем близко «Скряга» отстранился от него с такой неимоверной скоростью, что втащил за собой в дом, через узкое окно отца и невероятно вежливого бессерка «Бесстрашного и Неуязвимого». И заорал, при этом, с такой бешеной силой, что испугался сам.

Это он, наконец, то вырвался из оцепеневших рук папаши. И издал, такой душераздирающий вопль, что горшки, стоящие на полках закачались и рухнули на пол, рассыпавшись на множество осколков.

Гости тут же куда-то скрылись, давая возможность ему отдышаться.

Возвращаясь, к тому самому, трагическому дню погребения «Бесстрашного и Неуязвимого» надо добавить. Когда «Хап» сметал последние комья погребальной земли с гроба, то уже находился под воздействием своих препаратов и не слышал стука изнутри усыпальницы. В его душе играла другая музыка. Не знал он и что сын, испугавшись, уронил верёвку, и убежал, бросив его. Он вскрыл богатую крышку последнего пристанища покойного. И оттуда, выскочило не понятное существо. Привидение с всклоченными, торчащими в разные стороны волосами и ошарашенными глазищами. Интенсивно дыша, покойник отбросил спасителя в сторону, и принялось выбираться из могилы наверх. Но, как, он не старалось ничего из его действий спасательного не выходило. А наоборот – могила осыпалась, грозя их обоих погрести под завалами осыпающейся, обваливающейся почвы. «Хап» врезал неугомонному старателю лопатой по голове. Усопший, тут же, замер. Распластался на рыжей глиняной насыпи, широко раскинув руки. «Хап» видя, что он наконец то угомонился, принялся за исполнение своих обязанностей. Осмотрев погребение, он обнаружил бутылку и ещё, большое количество ей же подобных склянок. Он решил попробовать содержимое внутри этой посуды и остался, очень доволен.

Когда бессерк очнулся, он протянул ему бутылку и стали они пировать вместе. Время от времени, вступая друг с другом в баталии. Мирясь и обнимаясь после. Напившись дружно засыпали, на какое-то время. Так они провели целую неделю и выпили весь приготовленный запас. После чего песни и драки прекратились. Они замёрзли и каким-то образом выбрались наверх. Пошли по селению, в желании подкрепиться чем-то согревающим. Сначала они зашли в дом «Бесстрашного и Неуязвимого». Но там их не пустили. Тогда они пошли по селу. Но, везде, куда бы они ни приходили, им ни кто не хотел принимать. Но, все как один, сходились во мнении, что поступили не хорошо, не справив поминальной тризны по «Хапу». И вот теперь, он пришёл мстить им. И привёл, с собой, ещё и в самом деле, своего друга «Бесстрашного и Неуязвимого». О чём, собственно говоря, и сообщил им на тинге Филипп «Скряга». Бесполезно находившись по деревне, друзья совсем замёрзли. И, тут, «Хап» вспомнил, что у него дома, есть же запас?!! Пусть, и не такого, изумительного зелья, как у «Бесстрашного», но всё же какого-никакого, но напитка. И друзья направились на заимку.

Выпив из запасов «Хапа», ночные гуляки стали плясать. И насильственно заставили Филиппа присоединиться к их веселью. Но скоро они почувствовали слабость настоек. «Хап», сидя в могиле, настолько сильно привык к угощениям покойного, что свои приготовления для него теперь были, как капля в море. Они, не сговариваясь, схватили Филиппа под руки и потащили его, в одной ночной рубахе и босиком, в бушующую метель. Троица поспешала в дом погребённого бессерка. В его сокровенный подвал, к настойкам из мухомора. Филипп мелко, по-бесовски, семенил лапками. Ибо его ноги и превратились в порхающие лапки. Они, скорёхонько-скорёхонько, спешили оторваться от обжигающего холодящего снега. Чтобы пока они пребывали в воздухе, могли, хоть чуть-чуть согреться. Дружки тащили Филиппа, продолжая неистово гнать себя в неугомонном беге. Там их ждала, вожделенная настойка и компаньону поневоле приходилось, почти, что лететь вместе с ними по воздуху.

Вломившись во двор умершего покойника, весёлая ватага принялась стучать в дверь. Но ни кто не хотел им открывать. Надо было предпринимать, какие-то другие действия. Они схватили Филиппа за руки-за ноги и принялись им биться в ставень окна. Заоконок, был на совесть, не поддавался. Филипп неистово орал, проклиная своих узурпаторов. Но и этой активности было недостаточно, створки держались намертво.

Но, это, неистовое человеческое страдание обречённого – вызвало в рядах осаждённых домашних, желание прийти на помощь. Они, все разом, выбежали во двор вооружённые мечами и боевыми топорами. И в этот самый момент, прыткие дружки, бросили окровавленного с разбитой головой Филиппа, и незаметно юркнули в распахнутую настежь дверь. Они, тут же, ринулись в подвал. Через некоторое время там началось веселье. Гости уединённо плясали, не подымаясь наверх.

Хозяева занесли побитого Филиппа в дом. У него были обморожены ноги. Они, не перебивая, выслушали его подробный рассказ. После чего, у них взыграла совесть, что они так мало положили в могилу умершего, так любимого им напитка.

Время от времени из подвала доносилось громкое: «Хай». Бульканье, наполнявшейся жидкости. Чоканье кружек. Кряканье. И не смолкающие песни и пляски. Когда же, дурманящая основа напитка клонила их в сон – наступала относительная тишина. Если не считать храпа и сопения спящих персон. За время сидения в подвале и могиле, они опухли. Хотя и до этого, они не слыли красавцами, а теперь и подавно. Они беспрестанно улыбались. Что-то шептали. Сердились. Хмурили брови. Кривили рты. Добавляя к своим и без того пугающим лицам ужасающие, грозные оскалы. Бурное веселье и забытьё с завидной чередой меняли друг друга.

Днём, все домашние были заняты делами. В горенке оставался лежать, лишь один больной Филипп. Однажды они выкрали его – утащили к себе в подвал. И стали, как можно энергичнее вовлечь его в своё веселье.

– Не буду я больше пить, – отнекивался от них Филипп.

– Не… – тянул хозяин, лукаво посмеиваясь и щуря побитым заплывшим глазом, – препирательств мы не приемлем.

– Не приемлем, Хап?!! – обратился он к другу.

– Верно!.. Неприемлем…

– Давай!!! Давай!!! – и они принялись, кружить Филиппа, да, так, что голова у него закружилась. И он рухнул, как подкошенный. Когда он пришёл в себя, то осторожно, осмотрелся вокруг. Также осторожно, чтобы не разбудить отдыхающую братию, выбрался из подвала, выискивая места, меж разбросанных вещей и бутылок. И пустился домой, ни кому не сообщив об этом.

Дни беспрестанного и беспутного хохота и плясок менялись на часы умилённого забвения и тишины. Проснувшись, обитатели подвала вновь начинали пить. Веселиться. Гоготать и невнятно бормотать. Хозяева дома, уже, даже, стали сомневаться – их ли это родственник?.. Но памятные события, говорили сами за себя – их.

Но однажды, веселье в подвале стихло. И долгое время не возобновлялось. Хозяева осторожно спустились и обнаружили окоченевшее и посиневшее тело бессерка. Рядом с ним в забытые, сидел «Хапа». Родственника в тот же день похоронили. «Хапа» отвели домой, на заимку.

Через какое то время «Хап» и Филипп «Скряга» возобновили своё ремесло. Благо, за время их бездействия, могил накопилось предостаточно. Идя на промысел, отец не доверял сыну. Он был твёрдо убеждён: «Кто тебя предал однажды, предаст и второй раз и третий, сколько бы ты ему шансов не давал исправиться?..». Но, и других вариантов у него не было. Так оно и произошло.

Спустившись в очередную могилу по верёвке, он попал к медведю в лапы. Косолапый обосновал себе в погребении берлогу, опередив под загулявшихся старателей. Он забрался в покойную яму с другого хода, со стороны лога. Взревевший медведь в ночной тишине, так напугал их обоих, что Филипп, опять уронил в яму верёвку и убежал.

«Скряга» получил в свои руки семейный промысел и достояние отца. Но, разрытые Филипом клады и погребения встречали старателя скудостью, истлевшей одеждой и ехидной усмешкой на перекосившихся черепах погребённых.

– Трясти надо живых?!! – Он решил имитировать смерть сильнодействующими отварами на живом Ирвинге Старшем. Это и был его тайный план действий о котором Из не знала.

– Если всё получиться, как задумано, – рассуждал Филипп «Богатый» можно будет применить его и на Хальве.

Филипп смотрел, в остекленевшие глаза конунга и видел своё прибывающее, растущее благосостояние… Инг Ирвинг, не моргая уставился в потолок.

– Надо позаботиться о своём алиби, – подумал Филипп. – Удалюсь я, наверное подальше, от сюда. Чтобы не возникало никаких подозрений в мой адрес.

– Сегодня же инкогнито извещу всех ярлов о погребальной тризне, – решил он, – а сам с Изольдой уеду.

– Из, ты, куда отправила корабли? – спросил Филипп.

– На закупку меха, – ответила дочь.

– Это правильно, – похвалил её отец. – Мех как никогда подскочил в цене?!!

– А, куда?

– Часть в Гардарику!.. Часть к лопарям!

– О!!! – «Скряга» выразил явный восторг. – Дивная будет торговля?!! Нам надо съездить проверить, как идёт закупка?.. Завтра же, наверное, и отправимся?! Ты, как?!!

– Я, за!.. – обрадовалась она возможности сменить обстановку.

– Вот и хорошо!.. Славный у нас вояж получится!!! Я прикажу готовить корабль, – сказал он и вышел.

ГЛАВА V

Глаза они открыли одновременно. Маленькие птички сидели на ветках и смотрели на них, не шелохнувшись. Завораживающая тишина стояла вокруг. Цикады притихли. А величественные Солнце и Луна были скрыты наползающими из-за моря тучами.

– Ах!!.. Вот отчего, притих мир?!! – сказал Ауст. – Должно быть дождю?

Идэн ничего не ответила.

Лёгонький ветерок пробежался по листве, подтверждая прогноз Ауста.

– Бежим! Радость моя, – восторженно обратился он. – А то, мы вымокнем!