Большая ловитва

А и верно! – когда в меню лишь «ню», вовек никому не насытиться…

Для дебюта на стезе наивысшего чувства махровый сводник предложил Молчану искусницу именем Гликерия, означающим «сладкая».

И не утаил, что есть в ней и некий изъян. Посему и предлагает оную, беря всего два милиарисия за содействие.

– А изъян-то каков? – незамедлительно справился заказчик, заподозрив подвох.

– Глуповата она! – признался Фома. – И ковыряет в носу в самый неподходящий миг – на вершине страсти, когда самый венец ее, а по-нашему, апофеоз. Никак не отучить Гликерию от таковой дурости!

Однако, ежели не отворять свои вежды, приближаясь к запредельному блаженству, невоспитанность сию можно и не заметить.

Молчан – призадумался. Женскую глупость всегда полагал он вполне допустимой, а в чем-то и предпочтительной, супротив женской премудрости. Однако озвученная привычка будущей любимой, предложенной посредником, не вдохновила его, отнюдь! И по ассоциации вспомнив о скверном обычае Афинаиды, уточнил он, на всякий случай, посещает ли оная Гликерия термы.

Мысленно ухмыльнувшись на подобную злопамятность, Фома заверил: посещает! – через каждые, почти, две недели, и в целом не реже, чем три раза за лето. А нижнюю рубашку свою меняет еще чаще!

И даже – время от времени – ополаскивается по месту жительства.

Тем самым проявил он низменное коварство, ибо не сомневался, будто бы неумышленно прибавив в дефектную ведомость Гликерии и малую опрятность, что получит от денежного клиента незамедлительный отказ. И мигом затребует тот иную возлюбленную!

А четыре милиарисия – вдвое от двух!

И восторжествовало коварство бывалого сводника! Неискушенный в подобных каверзах Молчан наотрез отказался вкушать блаженство с невоспитанной и неряшливой!

– Что ж, – изобразил Фома огорчение. – Когда не люба тебе Гликерия, буду уговаривать Агату: допускаю, что снизойдет. Сия наделена достойными манерами, а сморкаясь, вся деликатная, прижимает к носу рукав туники своей, им же и утираясь. Из терм ее и силком не выгонишь! Агату и дурой не назвать!

Все же не утаю: невозможно полное совершенство всего за четыре милиарисия посреднику!

Совершенство начинается – заметь, лишь начинается, с комиссионных в четыре солида, что в двенадесять раз боле…

«Спятил он, что ль? – подумал Молчан, уже протезвев, а вместе с тем и впав в недостойное лукавство пред самим собой. – Зачем мне начальное совершенство за неподъемную цену?! Всего ведь и хочу: ознакомиться с потаенными нравами ромеек, дабы не оплошать с ними впредь, выведав ноне все их повадки, хитрые. Не по ликам одним надлежит знать врагинь из чуждой державы, а и по телам их! Для первого же ознакомления и оная сгодится!»

Вслед огласил, что согласен, ради дружбы с Фомой, на Агату…

XX

В самом деле, экс-резидент в Киеве подкинул подсказок для догадок боле, чем перстов на длани.

Зачиная рассказ свой, упомянул он, что Булгак – то ли намеренно, по злобе, то ли по рассеянности – наступил ему сапогом на лапоть на входе в черниговский детинец. И вроде бы, совершенно ни к чему добавил Путята о себе и Булгаке: «Сверстники мы».

Могло ли статься, что ему, в обличье Хмары, до крайности нужно было свести знакомство с кем-то из нижних по чину обитателей детинца, и удобнее всего – со сверстником?

Вполне! Тогда, в интересах дела, не жалко и лапоть подставить под сапог. И познакомиться дале, не обойдясь вначале без крепкого словца, и не одного, тем самым избежав подозрения в недобром умысле, тайном. Понеже сквернословов, буянов и не просыхающих забулдыг никто и не заподозрит, что лазутчики они иноземные!

Могло ли быть так, что младшему челядинцу Булгаку поручили отследить прибывшего в Чернигов сверстника его – северянина Хмару, дабы наверняка выведать, кто таков?

Даже сомневаться незачем! Тогда, в интересах дела, не грех и изобразить оплошку с лаптем. И аналогично познакомиться, ано не обойдясь вначале без крепкого словца, и не одного…

Допустимо, что задание на подвиг выведывания, скрытого, исходило лишь от начальствующих над Хмарой, а начальствующие над Булгаком хлопали ушами.

Допустимо и прямо противоположное. (Молчан, размышляя о сем, не знал: Хмару в Чернигове именно заподозрили, что не северянин он, за коего себя выдает). Однако, не менее вероятно, что оба сверстника солидарно, пусть и не ведая о том, оправдали высокое доверие руководства!

А череда кончин при наборе во младшую княжескую охоту?

Один скорый труп на ином! – словно, листопад поздней осенью. С чего бы сие?

Меж тем, попадание в оную охоту – с дармовой кормежкой трижды в день, не считая приварка из отборной дичи, неплохим жалованием из княжеской казны и частью от добычи от княжьей ловитвы – рассматривалось тогда, и Молчан ведал о том из рассказов Путяты, как вельми удачный зачин для дальнейшего продвижения по службе.

Основательно отличившись в малой охоте, можно было надеяться на переход в старшую, где куда выше и жалованье, и почет. Порой сам князь похвалит и пожалует от щедрот своих! И те, кто особо зарекомендовали себя и там, заручившись и поддержкой какого-либо важного чина, могли попасть даже в младшую княжескую дружину! – с изрядными возможностями для крайне полезных знакомств и связей, не токмо любострастного свойства.

Особливо успешные в исполнении служебных обязанностей, либо самые удачливые в связях оказывались со временем в старшей княжеской дружине, откуда, при самом благоприятном стечении обстоятельств, открывалась дорога в ближних круг избранных воевод.

А начиналось с попадания в младшую княжескую охоту…

Мудрено ли, что поступающих оказалось тридевять на каждую из немногих вакансий!

Протекцию Хмаре составил, при зачислении его в соискатели, некто с большими связями, имя и чин коего он будто бы запамятовал, что суть явная лжа. И навряд ли сей некто не оставался в неведении, кем доподлинно является Хмара. Очевидно, что и помогал в прохождении испытаний в ловитве – возможно, располагая содействием кого-то из проверяющих ловчих.

Пособлял ли он вятичу, внедряемому, и в устранении конкурентов его? На предварительном умственном следствии, Молчан не усмотрел сего, а касательно составления заключения эмоционально выговорил самому себе: «Не до того сей час! В дозоре я! Время бдеть!»

Вслед укрепился он в непрерывном бдении, четко осознавая особую важность караульной службы в походно-полевых условиях. Гнал прочь все сторонние мысли и не отвлекался, прибегая к огниву! Поелику лишь через семь веков, по инициативе государя Петра Алексеевича, на Руси начнется новомодное курение табака, завезенного Колумбом в Европу, наряду с картофелем, томатами и сифилисом…

Молчан исполнял бы свой дозорный долг до самой зари и позде, бдя и не размениваясь на иное, как вдруг налетела мшица, неисчислимая, обнаружив его сквозь темь.

И вступил он в неравный бой с невидимым ворогом. Руце его не успевали хлопать по собственным челу, вые, зашею и ланитам.

А все ж одолеть лесной гнус не под силу даже былинным богатырям – не поможет и меч-кладенец!

«Досадовать буду, аще мшица, подлая, токмо меня жрет», – безо всякого сердоболия к соратникам эгоистично озаботился Молчан, вовсю отбиваясь, однако начиная уже выдыхаться.

И с явным облегчением в душе услышал, как одесную и ошую раздались и иные хлопки, что непреложно означало: мшица выявила и остальных, и ночные налетчики, пикирующие с разных направлений, разделились на седмь.

Молчан не вел счета, елико продолжалось пиршество крылатых кровопийц. Однако, когда нежданный порыв ветра отчасти развеял их, начинало светлеть.

Никто и не спал уже. Лишь ворочались, почесываясь.

Ночной дозор подходил к концу, отпала потребность в прежнем бдении, и открылась возможность еще раз осмыслить причины злосчастий средь тех, кто вожделел зачисления в младшую княжескую охоту.

Яснее ясного, что было невозможно предъявить коварный умысел вепрю. Не говоря уже о медведе, вконец озверевшем на цепи от каждодневного притравливания на нем злобных псов, каждый из коих мало уступал в холке теленку-переростку. Однако два утопленника, на радость водяному и русалкам, уже вызывали сомнения! Пущай и не обучены были плавать, однако могли же они, держась за дно перевернутой лодки своей, как-то догрести до берега, раз уж веслами умели!

Еще подозрительней выглядело смертоубийство с древа. Допущение, что соискатель, знающий некоторый толк в охоте, не разглядел допрежь повреждения толстой ветви, Молчан отвергал напрочь. Вот ежели подрезали ту ветвь, примерно до половины – снизу и незаметно, тогда понятно сие!

Что до нечаянной, якобы, смерти при выгоне косули, то налицо таковая кривда, что и опровергать смешно!

У Молчана не вызывало сомнений, что лучник, целясь и стреляя с ближней дистанции, может попасть в загонщика лишь тогда, когда сам того захочет. Да и Путята дал явный намек, что был настоящей он целью…

XXI

Когда в побитой главе Молчана окончательно прояснилось, поступил ему сигнал от самой смекалистой в ней извилины: надобно срочно сворачивать-валить в какой-либо проулок, ближний! Иначе – может запросто столкнуться со стражниками дневной виглы, и мало ему не покажется…