Большая ловитва

А еще дирхем и резану – в оплату за проживание на постоялом дворе и за ежедневный аристон, означающий, по-нашему, утренний перекус; прочие трапезы, уж не обессудь, оплачивай за свои!

И когда восстановил он в памяти все, что высказал тогда в адрес Путяты с большим и искренним чувством, и как веселился от сего до колик Шуй, зело огорчился, что и средства от продажи воска-конфиската, отложенные на часть обратного пути, хранил все в той же мошне, экспроприированной, а вместо них остались одни печали, кои уж не на что было утолить…

XXII

А взять того бывалого ловчего, рухнувшего в яму с кольями? Любой охотник, разумный и опытный, всегда осторожен наособицу, когда не вполне в себе. Может, сей помешал кому-то, поперек встал?

Молчан и не ведал, что истинно встал! Причем, Высшему совету старейшин Земли вятичей, заочно приговорившему Бахаря к тому, что обозначалась в тех же краях чрез тыщу без малого лет «высшей мерой социальной защиты».

И когда дошла очередь до него, а в приговоре, вынесенном за преступления против мирного населения, он значился под номером «единодесять», Путята-Хмара, внедрявшийся тогда в младшую княжескую охоту и проходивший серию испытаний на пригодность, получил особое задание. Присмотреться к Бахарю, добиться, дабы проникся тот симпатией к способному в ловитве северянину, испытуемому, а вслед заручиться его доверием и выведать подходы к нему до прибытия ликвидатора.

Однако не понадобился штатный профессионал!

В ходе полевых испытаний Хмара, выполняя тот приказ, присмотрелся к ловчему и сразу определил по сизоватому носу: вельми охоч тот до хмельного зелья! И когда Бахарь, проверив его способности по установке капканов и самострелов, высоко оценил их, высказал Хмара на радостях:

– Эх, хлебнуть бы вечером доброго меда от похвалы таковой! Ведь праздник в душе моей!

– А я сегодня точно его хлебну! Друга моего переводят в старшую охоту, отмечать будем, и я позван! – не без бахвальства поделился Бахарь, бывалый.

Хмара, прекрасно знавший, что будет сим вечером, понеже весть о переводе ловчего Витони в старшую охоту дошла даже до испытуемых, к тому и вел. И молвил он с заметным сокрушением:

– Мед и сам имею вареный, что токмо ставленому и уступает. Цельный бочонок! Еще в Чернигове купил на рынке. С тех пор и вожу с собой. Ведь не с кем! А одному – нет интереса…

Да, любо, когда с друзьями! Не то, что у меня!

– Точно ли цельный? – живо заинтересовался Бахарь.

– Не початый! – заверил Хмара. И признался, зримо смутившись, и даже ланиты его отчасти стали пунцовыми:

– Мечталось мне: раскупорю его для того, кто самый умелый во всей младшей охоте. Загадал даже: опробовать мед днесь, ежели испытание выдержу!

Не ведал токмо, якоже подступиться. Опасался: отказ получу. Робел. А теперь оказалось: невмочь ему…

– Да кто же сей самый умелый? – буквально вскричал заинтригованный ловчий, напрашиваясь на верный ответ.

И не напрасно надеялся он!

Вслед, снисходительно поблагодарив за ответ тот, однако яро возгордившись в душе, Бахарь перешел к главному. И осведомился, с чего решил испытуемый, что невмочь ему? Отнюдь! Ведь пиршество завершится еще до полуночи, а даде и продолжить не грех…

И подлинно воссиял Хмара!

Аж встрепенулся весь:

– Да я! Да тогда! Да хоть сразу!

– Не поспешай! Погодь! – остудил его младой пыл рассудительный ловчий. – В полночь и присядем.

Скрытно отойдешь от вашей стоянки с кущами шагов на седмьдесят, там и дожидайся. Да прихвати, опричь бочонка, холстину, дабы расстелить на траве. А две чары я с пира прихвачу…

На том и порешили. А в полночь, соответствуя уговору, приступили.

Полевой их лагерь состоял из нескольких бревенчатых строений, где квартировали проверяющие из ловчих и их обслуга, и отстоящих в отдалении шалашей, уязвимых для лесного гнуса и ночной прохлады, где попарно располагались соискатели.

При убывании владельца бочонка меда из шалаша, его крепко спящий сосед, приметный раскатистым храпом, и не услышал, ведь Хмара был обучен ступать совершенно бесшумно.

И отойдя изрядно в сторону, к густым кустам, а был обучен и видеть в темноте, аки филин, он, сноровисто, орудуя ножом длинным и выгребая землю десницей и шуйцей, начал откапывать искомый бочонок. Его скрытно доставил намедни и закопал в месте, загодя указанном Хмарой, посланец от Любослава в час, когда все соискатели мест в младшей княжеской охоте и проверяющие убыли на очередные испытания, а немногая обслуга занята была стряпней. А потом пришлось еще и круг сделать, дабы незамеченным никем добраться до приблизительного места намеченной встречи. Едва успел!

И еще не отдышавшись толком, заметил, что возник, несколько пошатываясь, Бахарь, аналогично умелый в бесшумной ходьбе, не уступая Хмаре и в ночной зоркости.

Первым пригубил ловчий, поймав таковой смак, что тут же налил себе вторично. И Хмара понял: непременно заручится он его доверием, и выполнить сие задание будет намного проще, чем иное.

В том ином ему предписывалось: под видом несчастного случая ликвидировать тайного агента киевского сыска, своего сверстника, внедряемого в младшую княжескую охоту, будто бы на общих основаниях, и проходившего все положенные испытания.

Он уже и обдумал способ осуществления: незаметно подпилить некую ветвь, толстую, у древа, стоящего в третьем ряду от оленьей тропы. Понятно, что при натуральной охоте использовалась бы вышка с лабазом, находившаяся чуть поодаль. Однако, согласно программе испытаний, проверялись выдержка и терпение соискателей, равно и умение замаскировать себя. Ведь олень по природе своей зело чуток, вельми осторожен, и вспугнет его любой шорох чуть ли не за сотню шагов.

Испытание было двуединым. Вначале надлежало проворно и бесшумно взобраться по заре на одно из дерев по соседству с вышкой. При этом, для проверки ловкости испытуемых, воспрещалось использование древолазных шипов, а высота подъема должна была быть не менее двух-трех ростов, не попадая под олений зрак.

Вслед предстояло, высидев, либо выстояв, дождаться утреннего появления оленя таковым образом, чтобы даже не заподозрил он, проходя мимо, о ближнем присутствии наблюдателя.

Соискателям дозволялось самим выбрать древо для последующего сокрытия в его ветвях. Однако все выбирали токмо одно из шести, росших рядом, ибо нижняя ветвь его была самой удобной, дабы ухватиться за нее и подтянуться.

Выход на задание сие для тайного агента киевского сыска ожидался через два дня…

Меж тем, у основательно захмелевшего Бахаря начал заплетаться язык, и Хмара не сразу разобрал, о чем тот начал сокрушаться вдруг. Пришлось, с надлежащими извинениями самой высокой степени почтительности, переспросить.

Оказалось, сомневался ловчий, сможет ли он поутру найти звериную тропу, где очередной испытуемый оборудовал замаскированную ямную ловушку с острыми кольями на дне.

– А сама-то ловушка– тьфу для мя! – высказал он, горделиво. – Плюнуть, и растереть! Не бывало таковой скрытности, кою не углядел бы!

И точно: не бывало! – несколько зим и лет тому… Однако неизбывная тяга к хмельному, открывшаяся в нем позде участия во главе десятка в войсковом походе князя Святослава в Землю вятичей, необратимо доканчивала ноне его ловчие таланты.

Бахарь уже дошел до стадии, когда стал терять память, и то, что было вечор, не всегда помнил наутро. За пристрастие к медовухе, переходящее в запои, его еще когда выперли из войска, и только благодаря ходатайству сотского, поддержанного и тысяцким, пристроили в малую охоту.

Вот и ноне позабыл он, на каковой из трех нахоженных звериных троп, выделенных для испытаний, выкопана ловушка та. А ведь старший ловчий Тихомир дважды сказал ему, где!

И озарило Хмару! Сообразил он, чем выручить Бахаря, на совести коего, ведал он, множество убийств стариков, детей и женщин, когда состоял десятским в карательном отряде. Ибо сам помогал советами по основательной маскировке той ямы соискателю Любиму, справедливо опасавшемуся за итог сего испытания.

Ведь предыдущее – ловлю зайцев петлями – Любим завалил, поелику те, мчась и жизни радуясь, обнаружили петли на обычном пути своем по причине скверной их маскировки. И не поддались на коварство соискателя, нерадивого! Вследствие чего оказался он на грани отсева. Вот и попросил о совете соискателя Хмару, проходившего все испытания с легкостью, будто подсолнухи лузгал.

И успокоил Хмара Бахаря, сказав, что бестолков испытуемый Любим, коему вот-вот укажут вон, а главное, ленив. И наверняка вырыл яму с кольями там, где копать всего удобнее для лодырей. А из трех звериных троп, отведенных под испытания, подходила для такового токмо одна – пересекающая сосновый лес, небольшой. Причем, легче всего копалось на выходе той тропы из малого бора сего, ведь песчаная почва там. По разумению Хмары, озвученному им ловчему, ленивый Любим рыл именно там. Да вроде бы, и сам говорил о сем днесь, вернувшись из леса, хотя, возможно, высказывал еще вечор.

–Тогда, в начале тропы той, когда остановлюсь близ него и спешусь, и высматривать незачем, – рассудил вслух Бахарь, представив, сколь трудно будет нагибаться ему наутро с похмельной-то главы. – Стану напрягать внимание свое не ране, чем с середины, а допрежь – ни к чему мне…

Замаскированная яма с кольями на дне была вырыта между началом и серединой оной звериной тропы. И Хмара даже пожурил за сие Любима, указав, что лучше бы не полениться ему, а взять подальше.

Однако же и Бахарь поленился. А надо бы смотреть ему под ноги от самого начала тропы той!

Лень – мать всех пороков и многих досрочных кончин…