Перекрестка поворот

– Не будут, – уверенно сказал С. А. – Эта компания сидит у многих в печенках. Если они исчезнут, все будут только рады.

Марина согласно кивнула.

– Где рыбачат?

– На Нижнем озере. Там лед, гора в снегу, долина. Каждый след виден. Каждый человек.

– Не впервой, – сказал С. А.

Он опять взглянул на распухшую руку, пошевелил пальцами, сморщился от боли.

– Делай, что они говорят. Пиши канадцу, чтобы не вызвать подозрения. Любезничай с Лехой. Короче, будь паинькой.

Потом встал и направился в выходу из квартиры.

– Встречаться на людях не будем, – он остановился у дверей. – Не надо гусей злить. Связь по телефону.

– У Лехи пятеро детей, – вдруг сказала Марина. – Его старшая дочь выходит замуж, – и не зная зачем, добавила: – Стихи пишет.

– У тебя тоже дочь, – пожал плечами С. А. – И у меня была. Давай думать о них.

Глава 8

Джек посмотрел на часы. Окей, есть шанс быть первым в бассейне. Три раза в неделю перед работой он плавал. Пять «лэпов»[41 - От англ. lap – зд. расстояние от одного края бассейна до другого.] баттерфляем, десяток кролем и еще пять брассом. В общей сложности полкилометра, немного, но форму поддерживает.

Тихонько вернулся в спальню, достал из комода плавательные трусы и принялся их натягивать, запутался в штанине, чуть не упал. Фу-ты, елки-моталки, в плавки р-р-раз и все, а тут…

Вспомнил, как однажды явился в бассейн в узких плавках-чайках. Приятель-канадец, вырядившийся в длинные, почти до колен, трусищи, критически посмотрел на него.

– Знаешь, Джек, – сказал приятель, – это, конечно, не проблема, но только в таких плавочках у нас геи ходят.

– Да? – смутился он и помчался в магазинчик при бассейне покупать широченные плавательные «транки». Сейчас бы не побежал. Пусть думают все, что хотят, какое ему дело?

Джек завязал на поясе веревочку, вышел в прихожую и посмотрелся в зеркало. Плечи широкие, руки жилистые, живот подтянут. На правом колене, как раз посередине, ромбик старого шрама.

Утопающий хватается за соломинку. Ага, такая поговорка. Или пословица? Кто его знает? Но вот то, что хватается – точно. И не только за соломинку.

Он прислонился к стене, откинул назад голову и глубоко задышал: вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох…

* * *

В десять лет Жека не умел плавать. Не умел совсем-совсем, единственный в целом классе, во дворе, а в тот день, казалось, и на всем пляже. Пацаны-оторвы ныряли на глубине, обрывали с каменистого дна морскую траву, похожую на мочало, швыряли ее в разбегавшихся с визгом девчонок, бросались размашистыми саженками наперегонки. Никто не учил их держаться на воде. И плавать тоже не учил. Все и ко всем пришло само собой. Вот и Жека был уверен, что к нему тоже придет, но… ничего не приходило.

Однажды мама сказала отцу, что надо бы сына плавать научить, а то отпускать на пляж с мальчишками страшновато. Сидеть же летом дома, дожидаясь родительского выходного, тоже не годилось.

Отец удивился, что сын не умеет плавать, ведь его самого тоже никто не учил.

– Хорошо, – сказал он, ухмыльнувшись, – научится на рыбалке.

Жека, услышав разговор, подпрыгнул от восторга. Рыбалку он любил, а рыбалку с лодки, посреди моря, когда удили ставриду на самодурку из привязанных к крючкам цветных перышек, просто обожал. Белые баркасы и ялы выходили к горловине бухты, кучковались, словно присевшие отдохнуть чайки, покачивались на легкой волне, плескавшейся о чуть зацветшие, давно не крашеные борта. От воды пахло йодом, а легкий бриз приносил со степного берега бухты горьковатый дух полыни. Рыбаки забрасывали удочки и начинали тягать ставридку гроздьями, искрящимися в солнечных лучах.

Отец к рыбалке относился спокойно. У него не было особого нюха на места, где рыба непременно бы клевала; он плохо разбирался в рыбачьих снастях и понятия не имел, на какую наживку лучше брать ерша, на что идет кефаль, а что предпочитает камбала. Сколотить для сына рыбачий сундучок с отделениями для крючков, лески, грузиков и блесен или провозиться целый день, разбирая и снова собирая допотопный дизель, казалось ему куда интереснее, чем болтаться целый день на гоняющихся друг за другом волнах.

Тем не менее, раза три-четыре за лето отец обязательно выходил в море. У него был крутобокий неповоротливый баркас, переделанный из спасательной лодки списанного и порезанного на металл океанского траулера. Не взять такую лодку, да еще задарма, ему, главному механику рыбколхоза, показалось глупо, хотя и брать особых причин тоже не было. Разве только иметь легальную отговорку перед женой, чтобы проводить выходные на причале, ковыряясь в сарае, отведенном для лодочного оборудования, да выпивая с рыбаками, вернувшимися с путины.

Жека, наоборот, ждал каждого выхода в море, как дня рождения, каникул или Нового года. Готовился, упрашивал маму купить новую леску, ловил на мелководье усиков для наживки, привязывал перышки-самодурки на крючки. Жека гордился их тихоходной посудиной со слабосильным дизелем и представлял ее броненосцем среди яликов-миноносцев и шаланд-крейсеров.

За несколько дней до воскресенья Жека приготовил старенький спиннинг, несколько поводков с гирляндами крючков, отлил свинцовые грузики про запас, починил самодельный садок. А еще сбегал на причал рыбколхоза, потолкался среди рыбаков, возвращавшихся с лова на зеленых фелюгах с высокими рубками, похожими на скворечники.

– А ставрида идет? – заглядывал он в морщинистые, высушенные ветром лица.

– Идет, пацан, – смеялись рыбаки. – Все ловится. Даже из бухты не надо выходить.

К фелюгам подкатывали грузовики, и рыбаки клацали замками, открывая их борта. Двое из них неловко взбирались в кузов, а остальные строились цепочкой и передавали ящики с мокрой, переливающейся на солнце, еще живой и трепещущей ставридой и килькой. Жека зажмуривался, втягивал носом запах капроновых сетей, солярки, рыбы и расплывался в блаженной улыбке.

В воскресенье, когда солнце только-только блеснуло раскаленным краем из-за скалистого берега, Жека с отцом были готовы к отплытию. Дрожащий от колючей прохлады, Жека нахохлился на носу баркаса. Одной рукой он держался за край банки, а в другой сжимал удочку.

Баркас отвалил от причальной стенки. Отец вставил длинные весла в уключины и, наваливаясь всем телом, стал выводить лодку на открытую воду. Справа проползали помятые, точно у боксеров, носы пришвартованных друг к дружке СЧС-ов[42 - СЧС – средний черноморский сейнер.]. Из облупившихся до оранжевой грунтовки клюзов торчали клыкастые якоря, придававшие сейнерам вид своры гончих, готовых броситься за добычей. Слева стеной поднималась корма океанского траулера. Чтобы прочитать название, Жеке пришлось высоко задрать голову: «Мыс Доброй Надежды».

– А где они ловят? – спросил Жека.

– В Южной Атлантике, – ответил отец. – На Джорджес-банке, под Намибией, у Мальвинских островов.

– В Южной Атлантике, – чуть слышно повторил Жека, точно перебирая драгоценности, – на Джорджес-банке…

Он улыбнулся и набрал полную грудь солоноватого, прозрачного, дурманящего свежестью воздуха. Впереди показался красный буек, отмечавший фарватер. Его оседлала большая чайка и, склонив голову набок, с любопытством поглядывала на приближавшийся баркас. Потом оттолкнулась от запрыгавшего под ней буйка, распахнула длинные крылья и, пронзительно крикнув, заскользила над самой водой, едва не касаясь своего отражения.

– Буек, – повернулся к отцу Жека.

Он увидел, что вслед за ними одна за другой отваливали от причала лодки и шли на веслах к чистой воде.

– Будем заводиться? – спросил Жека. Ему хотелось, чтобы их тихоход скорее проснулся, застучал дизелем и вышел из порта первым.

– Попробуем, – ответил отец.

Он не высушил весла, а оставил их наполовину в воде, отчего они казались переломленными посередине. Неловко перелезая через банки, отец переместился на корму и там склонился над двигателем. Ухватился за ручку, похожую на крутилку у старых машин, и, чуть покачав ее, резко провернул. Двигатель не отозвался.

– Епсель-мопсель, – выругался отец и крутанул ручку еще раз, а потом еще. Двигатель не реагировал.

– Едрит твою за ногу, – разозлился отец, снял деревянный кожух и полез внутрь агрегата.

Баркас сонно покачивался на легкой зыби, и его постепенно сносило к заросшему камышом мелководью.

Отец оторвался от дизеля, хмуро глянул на приближающиеся камыши и вытер жирные от машинного масла руки ветошью. Потом, опять неловко перелезая через банки, подобрался к веслам. Жека смотрел на отцовскую спину, видел, как вздувались мышцы на его плечах, когда он разворачивал баркас, а потом, охая от напряжения, двигал тяжеленными веслами и возвращал лодку к бую.

Следовавшие за ними ялики давно прошли мимо и скрылись за молом на выходе из порта. Скорее всего, они уже подходили к месту рыбалки, и Жека представлял, как свежий, ничем не сдерживаемый ветер солено обдувал лица рыбаков, как они возбужденно переговаривались, привязывая поводки к лескам, как, поплевав на крючки, готовились забросить удочки.

– Не заводится? – спросил он отца, когда тот опять склонился, точно хирург в операционной, над молчаливым дизелем.