Вера и рыцарь ее сердца. Книга пятая. Седьмое небо

Вера и рыцарь ее сердца. Книга пятая. Седьмое небо
Владимир Де Ланге

Почему люди верят поговорке, которая утверждает, что там хорошо, где нас нет? Потому что то, что другим хорошо, нам обычно поперек горла. Но кого удержит народная мудрость от любопытства, что, может быть, там, где другим хорошо, нам станет еще лучше!? Но не любопытство руководило Верой, когда она отправилась искать свое место под солнцем, а банальная нужда. Этот путь не имел дороги назад, на этом пути искал Веру рыцарь ее сердца, обманывался и начинал поиск заново.

Часть 1

Глава 1

– Мама, ну и зачем ты купила эту вонючую рыбу? Ты это нарочно? Я рыбий запах на дух не переношу! … Зачем покупать рыбу, да, еще «свежемороженые» спинки минтая, когда можно купить фарш и сделать котлетки!

– Так, дочь моя на переправе, за килограмм спинок минтая я заплатила всего 4 рубля, это было все мое состояние на сегодняшний день. А мясной фарш на 4 рубля никто тебе и не продаст, фарш не отпускают чайными ложками. Главное, что наедимся до отвала, как папа Карло с Буратино. Представь себе, что мы с тобой нищие голодранцы, а тут, на тебе, крыша над головой, постель мягкая, и на ужин – рыба в собственном соку!

– А я не хочу представлять! Мы уже и так, как голодранцы, три дня мы едим рис с квашенной капустой, а теперь на рыбьи потроха переключились! Я ужинать не буду, не хватало мне рыбьей костью подавиться! Таня тоже на сеновале Витьку сеном кормила, он у нее теленочком был, а мне потом пришлось его скрутить по рукам и по ногам, чтоб не рыпался, пока ты соломину из его горла вытаскивала. Нет, уж, увольте, лучше голодной спать ложиться.

– Минтай без костей! – прокричала Вера вслед уходящей из кухни дочери, и поспешила в себе зал, чтобы быстренько переодеться и заняться ужином. Она устала и очень хотела есть, а голодному на обиды чихать!

Спинки минтая, протушенные в сковородке с остатками подсолнечного масла, были уже на вид умопомрачительно вкусны. Как ей сегодня повезло, купить целый килограмм минтая всего за 4 рубля! Если бы удалось и «зайцем» проехать в автобусе, то к рыбе подавался бы и ломоть хлеба, но и без хлеба ужин намечался сытный и дешевый.

Рыбный деликатес Вера ела без всяких приличий, прямо со сковородки, потому что дочь ужинать отказалась и свое слово держала.

Почувствовав приятную сытость, женщина накрыла сковороду тарелкой и положила на нее тот единственный ломтик хлеба, который затерялся в хлебнице, и, перемыв посуду, она отправилась на боковую. Проходя мимо двери Катиной спальни Вера бросила через плечо фразу, которая имела целью освежить память дочери.

– Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала.

Раскладной диван скрипел нещадно, поэтому она старалась как можно быстрее уснуть и как можно меньше ворочаться под одеялом, но разве заставишь тяжкие думы не ворочаться в голове, когда они тревожили память и задавали вопросы, требуя ответов.

Вера сбежала из Андрюшина с хорошим запасом жизненного опыта, поэтому была уверена, что дважды не наступит на одни и те же вилы, ибо отучилась лезть на рожон.

В Калининграде ее житие-бытие напоминало заезженную пластинку, которая крутилась вхолостую, и менялись только даты в календаре.

Калининград имел свою историю, которая уже завершилась, а новая еще не началась, люди сторонились друг друга, как пришедшие из других земель. Приезжему человеку могло показаться, что по улицам города ходят не живые люди, а их бездушные копии, даже собаки в подворотнях подозрительно посматривают на своих четвероногих сородичей. Главное, что такое безразличие горожан друг к другу никого не удивляет.

Вера тоже не собиралась открывать кому-либо свое сердце, хотя это никого не удивляло, никого не интересовала ее судьба и причины ее переезда на западную окраину России из Сибири.

Чтобы городская жизнь не затянула ее на мель полного отчуждения, надо было срочно бросать якорь, а ее якорем должна быть работа! На работу Вера вышла уже на второй день после приезда в Калининград. В пригородном городке Гурьевске нуждались в педиатрах, поэтому она не отказалась обслуживать сразу два педиатрических участка. Привычный труд приносил ей то удовлетворение жизнью, без которого начинается у одиноких женщин тоска, но тоска наступала у Вера не от работы, а от погоды и от неприязни к главному бухгалтеру.

Отсыревшие от дождей ветры продували одежду насквозь, и от них негде было прохожему укрыться. Вера бегала по участку и постоянно мерзла, поэтому была рада домашнему теплу в бухгалтерии больницы, куда забежала, чтобы оформить свои документы. Войдя в комнату, где пять женщин деловито стучали по клавишам печатных машинок, она даже обрадовалась тому, что главный бухгалтер еще не ознакомился с ее документами и нее было время согреться, сидя на стуле у открытой двери кабинета, из которого отдавала приказы прокуренным голосом невидимая женщина в должности главного бухгалтера.

– Лебедева? … Из Казахстана? … 20 лет медицинского стажа! Карагандинский мединститут? … Диплом с отличием? Все понятно, куплен … Это, что за нашествие казахов на наш город! … Так, Ригана, начисление производить, как начинающему врачу-педиатру!

Веру покоробило это неприкрытое пренебрежение к специалистам из Казахстана! Она выпрямилась, расправила по-бойцовски плечи и заговорила, смотря перед собой.

– Я, Лебедева Вера Владимировна, полноправная гражданка Российской Федерации! Я прошла курсы усовершенствования врачей в городе Тюмени, где мне было присвоено звание врача первой категории!

– Хватит … Войдите!

Вера вошла в кабинет, и чуть не споткнулась на месте. В этот момент она могла бы поверить в реинкарнацию людей. В кресле сидела живая Клавдия Ивановна, которую, как гласили деревенские новости, похоронили два месяца назад! Но, приглядевшись, Вера нашла, что нынешняя Клавдия Ивановна будет моложе и, пожалуй, посердитее умершей. Да, не везло Веры с главными бухгалтерами.

Отстояв свои трудовые льготы в борьбе с несговорчивой главой больничной бухгалтерии, она понимала, что теперь без подсобного хозяйства на зарплату участкового врача со стажем, ей можно сразу пойти по миру с протянутой рукой. Ничего другого не оставалось Вере, как радоваться тому, что Таня и Витя жили с родителями, были сыты и успешно учились в Карагандинской школе.

За их воспитание серьезно взялась мама, а папа оказывал ей посильное содействие.

Верины родители не умели роптать на нужду или на слабость здоровья. Они с радостью помогали своей дочери, чем могли. Взяв на себя ответственность за воспитание внуков, Римма и Володя опять почувствовали себя в строю, а забота о внуках оживляла их пенсионную жизнь. Они были на седьмом небе от счастья, когда видели доверие к ним Витюши и Тани, и радовались их радостями и огорчались их огорчениями.

Вскоре весь окружающий мир для Риммы и Володи преобразился, теперь они стали смотреть на мир глазами своих внуков, и это делало их вновь молодыми людьми. Под их присмотром Верины дети и в учебе, и в поведении стали примером для подражания среди своих сверстников.

С Верой в Калининграде жила только ее старшая дочь Катя, но сводить концы с концами на одну заплату участкового педиатра было трудно.

Конечно, Вера с дочерью могла бы остаться жить у брата, ведь Саша предлагал им поселиться в зале его четырехкомнатной квартиры. Но для Веры было бы тяжко, стеснять своим присутствием своих родственников, тем более, что она не понимала странных отношений между обедневшим Сашей и его женой, между ними и их детьми, которые из милых чад превратились в требовательных барчуков, не имеющих понятие откуда берется хлеб и молоко. Поэтому, если на работу Вера вышла на второй день после приезда, то уже на третий день она нашла себе съемную квартиру в том же городке, где и работала, в Гурьевске.

За эту двух комнатную квартиру Вера заплатила сразу за полгода вперед из той суммы денег, что собрала от продажи дома и своего хозяйства в деревне Андрюшино. Остаток денег после оплаты за квартиру она потратила на Катю, чтобы девочка смогла найти саму себя, утвердиться в новом городе и стать своей среди городской молодежи.

Вера всегда видела свою дочь сильной и волевой личностью. Катя обычно сама строила свои отношения со сверстниками и никогда не нуждалась в маминой опеке. Но бурные события, связанные с переездом в Калининград, открыли для Веры другой образ дочери, образ потерянного подростка, а такое перевоплощение Катюши ставило ее в тупик.

Вовремя их путешествия из Андрюшино в Калининград с Катей происходило что-то неладное. На Московском вокзале она вдруг исчезла в момент выноса вещей из вагона. Сначала Вера разозлилась на дочь и наняла для переноса четырех чемоданов недружелюбного носильщика. Потом на перроне она увидела одинокую фигуру дочери в облаке паровозного пара, и впервые очень испугалась за нее.

Вид Катюши даже со стороны был несчастным. Ее толкали проходящие мимо пассажиры, а она, как пригвожденная, не двигалась с места. Со стороны казалось, что девочка совершила прыжок во времени и неожиданно очутилась в незнакомом ей будущем, а теперь она собиралась с духом, чтобы начать жизнь сначала. Катя по-воровски курила сигарету, судорожно выпуская дым в морозный воздух столицы.

Так курят люди с опустошенной душой, перед тем, как им опуститься на самое дно, которое по Горькому не имело выхода к нормальной жизни. Вера читала Горького, но такая участь не должна была случиться с ее дочерью. В этот момент впервые она жалела не столько себя, сколько свою непутевую гордую девочку, и в ее душу прокрались сомнения, а поймет ли Катюша свою маму, хоть когда-нибудь?

Но, поддаваться размышлениям можно тогда, когда есть на это время, а не в дороге, когда носильщик увозит багаж, не оглядываясь, на его хозяйку. Вера, пробегая мимо Кати, приказала ей, следовать за ней и бросить курить немедленно, но та притворилась глухонемой и не пошевелилась.

Позже, когда Вера рассчиталась с носильщиком и определила свои вещи в камеру хранения, она отправилась за дочерью. Катя стояла на прежнем месте, возле ярко зеленого киоска, торгующего пивом и пирожками. Изношенная курточка и взгляд слепого человека вызывали к ней острую жалость. Может быть, этот киоск представлялся Кате надежной опорой на пути к взрослости, но для ее мамы этот киоск был просто торговой точкой. Странно, но именно этот вид дочери, с опущенными плечами и потухшими глазами, придали Вере силы самой не упасть духом.

– Катюша, мы сейчас вдвоем пойдем на вокзал. Там остались наши вещи. Нам надо взять билеты на Калининград.

Девочка отвернулась от матери и продолжала угрюмо молчать.

– Даже курение не поможет тебе начать жизнь сначала, надо продолжать жить даже на чужой территории. Андрюшино и все, что было прежде, осталось в прошлом. Нам надо двигаться вперед! В Калининграде нас ждет другая жизнь, более цивиллизованная.

Опять скорбное молчание. Катя медленно опустила свой взгляд на грязный перрон.

– Катя, прекрати надо мной издеваться!

– Отстань!

Но Вера не сдавалась.

– Катюша. Да, мне тоже нелегко. Прошу, прости, что опять сорвала тебя с насиженных мест, но по-другому я не могла поступить. Пойдем со мной, … я прошу тебя.

Тут Катя подняла глаза, в глубине которых Вера увидела недетскую ненависть. Не зная, как надо правильно поступать в подобных случаях, она оставила дочь стоять у зеленого киоска, а сама пошла в здание вокзала. Там она выбрала для себя свободную скамейку у окна. И приготовилась жать свою дочь ровно столько, сколько ей дано будет жить.

– Ну, что ты творишь со своими детьми?

Но этот вопрос к самой себе, только укрепил Веру в том, что у детей нет другого выбора, как следовать за ней, за их мамой. Ожидая Катю, Вера не смотрела на часы, чтобы, не дай бог, отчаяться и повернуть назад, хотя дороги назад уже не было.

Надежда вернулась к ней только с возращением дочери. Катюша с тем же потухшим взглядом беспризорницы нашла маму, когда вечернее солнце оранжевым светом слепило глаза. Она села на скамейку рядом с Верой и приготовилась к незавидной участи декабристки, следовать за своей мамой, покорять далекий запад.

Но беда, влекущая за собой бедность, случилась позже.