Башня говорящего осла

– Не пора ли наступать? – спросил герцог, повернувшись к генералу.

Генерал перестал мотать головой. Посмотрел мутными глазами на герцога, потом в сторону лагеря противника, потом на «Колыбельную» и вдруг крикнул таким звонким голосом, что стоящие рядом герцог и румяный советник Помпилиус вздрогнули:

– Дивану – прекратить огонь! Третий батальон! Вперед!

Лейтенант «Колыбельной» потянул рычаг, приделанный к подлокотнику, а шестеро солдат надавили особым макаром на спинку и сиденье, и диван разложился в обыкновенную двуспальную великанскую кровать. «Колыбельная» смолкла.

Несколько сотен солдат двинулись через поле к зубляндскому лагерю. В руках у каждого был моток веревки. Заснувших врагов надо было разоружить и связать.

– Осмелюсь заметить, – наклонившись к герцогу, сказал румяный советник Помпилиус, – что «Колыбельную» можно было использовать и во время захвата пограничных крепостей. Она прекрасно бьет сквозь стены. Нам бы удалось избежать потерь…

– Ерунда! – возразил советнику генерал. – Штурм крепостей – по всем правилам – был нужен для поднятия духа солдат. Мои орлы должны чувствовать запах крови! Вязать спящих – работенка для жандарма, а не солдата, чести в ней не много!

О! Это был очень заслуженный генерал. Хоть и дряхлый, но петушистый.

В следующую минуту случилось событие, которое значительно повлияло на весь ход дальнейшей военной кампании.

Батальон с веревками еще не дошел до зубляндских укреплений. Все зубляндцы спали, над лагерем раздавался богатырский храп. Возле одной из пушек вповалку лежали артиллеристы.

На щеку здоровенному рыжему солдату приземлился огромный шершень и стал ползать туда-сюда. Может быть, щека артиллериста была запачкана чем-то сладким. Спящий поднес к лицу руку и почесался. При этом придавил шершня. Шершню ничего не оставалось сделать, как всадить свое жало в артиллеристскую ноздрю.

Укусы шершней очень болезненны. Говорят, в Японии от них умирает каждый год по сорок японцев. Рыжий солдат японцем не был, но от боли проснулся. Яд шершня оказался сильней сонной магии.

С воплем артиллерист подскочил на ноги. Он ничего не соображал, только тер ужаленное место. Наконец он пришел в себя и огляделся по сторонам. Вокруг на земле лежали десятки неподвижных тел, а к их позициям приближался неприятель. Рыжий попробовал растолкать товарищей, но это было бесполезно.

Тогда он стал рассматривать приближающихся врагов. У рыжего были зоркие глаза, вдалеке на холме он заметил трех человек, один из них – в генеральском мундире, двое в –офицерской одежде, но без погон.

Поднатужившись, рыжий развернул пушку в сторону холма с генералом. Засыпал пороху, вставил в ствол разрывное ядро, навел орудие и поднес фитиль.

Грянул выстрел. Снаряд перелетел через всё поле, но генерала не достал. Ядро легло чуть ближе и правее цели, под холм, прямо рядом с телегой, на которой стояла «Колыбельная для полка». Солдаты попрыгали с повозки, на четвереньках отбежали подальше и распластались на земле, накрыв головы руками. Ядро пошипело несколько мгновений и разорвалось, в щепки разнеся диван массового поражения.

Зубляндский артиллерист, прищурившись, смотрел, попал его выстрел в цель или нет. Из-за дыма ничего не удавалось увидеть. Рыжий махнул рукой, зевнул, опустился на землю рядом с пушкой и снова заснул. Он лежал и блаженно скреб ногтями укушенный нос, огромный и красный, как у клоуна.

Герцог, румяный советник Помпилиус и генерал, как и солдаты расчета, успели упасть на землю до взрыва. Сверху их присыпало конским волосом, которым был набит диван, а генерала при этом еще и шмякнуло по спине обломком подлокотника.

Сражение было выиграно без единого убитого или раненого и с той и сдругой стороны. Зубляндские солдаты разоружены, связаны и аккуратно разложены в ряды.

И всё же цена победы была слишком велика: «Колыбельная для полка» ремонту не подлежала. А другого такого оружия не было. Пока кривоногий студент не создаст еще один диван, безрыбскому диктатору оставалось надеяться лишь на мощь своей армии. Это означало, что наступление не будет уже таким стремительным, как представлялось ранее.

Глава 38 . Ну и методы у вас, волшебных котов!

– Бедный мой мальчик! Как много ты вынес из-за моей безответности! – говорил Гантимур, обнимая сына. – Ничего, всё позади, сегодня же мы вернёмся домой. Мама нас давно ждёт.

…А в это время, мама, по другую сторону волшебных коридоров, стояла у зеркала в гостиничном номере и докрашивала губы. Сценарист Петя Чистоплюйский ждал ее на улице в такси, чтоб везти в ресторан.

– Мур-р! Возьми меня с собой! – попросил Аттила хозяйку.

– Я бы с удовольствием, киска моя! – ответила мама. – Но брать котов в рестораны не принято. Это дурной тон. В рестораны сейчас берут маленьких смешных собачек в клетчатых фуфайках. Поэтому посиди дома, а я тебе потом всё подробно расскажу.

И мама открыла дверь, чтобы выйти из гостиничного номера. Естественно, отправлять маму одну Аттила не собирался. Поэтому он быстро царапнул коготком по паркету, накинул на себя невидимость (он и такое мог) и бросился за мамой к выходу. Он успел выскочить как раз перед тем, как она захлопнула дверь. Чуть хвост ему не прищемила.

Чистоплюйский усадил маму на заднее правое сидение, сам уселся слева, а Аттиле досталось место рядом с водителем. Машина тронулась.

– У вас случайно нет с собой валерьянки? – спросил маму Чистоплюйский с каменным выражением лица.

– Вам плохо? – испуганно спросила мама.

Сценарист ослабил петлю галстука и расстегнул верхнюю пуговку рубашки.

– Мне не хватает воздуха, – ответил он. – Я волнуюсь, когда рядом такая красивая женщина.

И они оба засмеялись.

– Еще в молодости, – продолжал Чистоплюйский, – я был очень застенчивым с девушками. И вот однажды ко мне явилась добрая фея и пообещала исполнить любое мое желание, ну, например, избавить от застенчивости.

– И что, избавила?

– Стала махать волшебной палочкой. Так махала семь лет. За это время у нас родилось двое детей. Потом она устала махать и подала на развод. А я так и остался застенчивым.

И они снова засмеялись.

«Ловкий ты хлыщ! – подумал Аттила на своем переднем сиденье. – Но ничего! Ты у меня еще похихикаешь, паразит!» В Аттилиной голове уже созрел план, как расправиться с Чистоплюйским.

Дорога заняла минут сорок. За это время Чистоплюйский рассказал маме несколько забавных историй. По части историй он был мастак. Причём рассказывал он их с совершенно угрюмым видом, а когда мама начинала смеяться, подхватывал. Шофер тоже смеялся. Правда, не во весь голос, а только тряс плечами и фыркал в мозолистый кулак.

Даже невидимый Аттила заслушался и чуть не уехал в такси, когда мама и Чистоплюйский вышли из машины и захлопнули за собой двери. Хорошо, что шофер, прежде чем ехать дальше, захотел перекурить. Он засунул в рот сигарету, опустил боковое стекло и уже почти щелкнул зажигалкой, но неожиданно почувствовал укол в ногу, а затем удар в грудь, при этом что-то мохнатое пощекотало его лицо. Сигарета и зажигалка улетели на пол. Это Аттила выпрыгнул в открытое окно, хорошенько оттолкнувшись от ноги, а затем груди таксиста.

Дядечка таксист еще несколько минут сидел, пытаясь понять, что это с ним только что произошло. Наконец он решил, что силы небесные напоминают ему о вреде табака. Успокоился, закурил и поехал дальше.

Костина мама и Чистоплюйский сидели за столиком ресторана. Они уже сделали заказ, и пока пища готовилась, Чистоплюйский предложил первый тост за прекрасный вечер на фоне всеобщей политической нестабильности и неверии в идеалы добра.

– С удовольствием, – согласилась мама.

Звякнули бокалы.

Чистоплюйский уже набрал воздуха в легкие, чтобы произнести очередную только что пришедшую на ум шутку, но осекся и как будто к чему-то прислушался.

– Я прошу прощения, – сказал он маме. – Мне нужно ненадолго выйти. Напишу буквально два коротеньких сценария и вернусь.

Он встал, проследовал в туалет и заперся в кабинке.

Мама посмотрела на себя в зеркало, висевшее на стене напротив, и удовлетворенно улыбнулась. Её красота была выше всяких похвал.

Прошло пять минут. Кавалер не возвращался. Мама нахмурилась. Прошло еще пять минут, итого десять. «Да что он, провалился там, что ли?» – подумала она.

– Вы там не видели моего спутника? – спросила она официанта, который расставлял на столе первые блюда. На груди у него была маленькая табличка: «Эдуард».

– Нет, не видел, – ответил тот.