Синдром веселья Плуготаренко

– Вот негодник! Вот бессовестный маленький негодник! – По-старушечьи хватала греховный смех в горстку: – Хихихихихихи!

Потом, когда сын ел и рассказывал о встрече в редакции, – незаметно унесла буклеты в комнату. Под увлечённую трескотню из кухни быстро пролистала все страницы буклетов. И первого и зачем-то второго. Снимков толстухи нигде не было. Отлично. Не прошла. Бог не Тимошка, видит немножко. Вернулась в кухню. Сразу подложила сыну яичницы.

А Плуготаренко всё рассказывал, как хорошо его встретили в редакции, как хорошо там всё прошло. И вручение, и речь главного редактора, и поздравления. Ну а потом, мама, конечно, стол. Богатый стол. Опять все поздравляли без конца, лезли с бокалами. Жулев даже, помнишь, Валька Жулев, фотокорреспондент, и тот даже поздравил, через губу, правда, но поздравил. Кстати, почему Уставщиков всё время спрашивал про тебя? Ну-ка ответь!

Вера Николаевна как будто не услышала вопроса. Спросила – когда? Когда сын поедет готовить всё для Нового года. К своей Ивашовой. Сегодня 29-е. Через два дня уже нужно встречать. Так – когда? Когда он будет закупать всё – продукты, вино? Или заявится только с буклетами и грамотами?

– Так купил же, – нахмурился сын. – Шампанское. Торт.

– А не стыдно будет? Что придёшь только с этим? Ведь ей же придётся готовить всё, закупать, тратиться? Ты же не просто в компанию приглашён?

Сын молчал…

Мать сходила в комнату, принесла деньги.

– Вот. Съезди сегодня, отдай. Предложи помочь. А уж потом заявляйся с грамотами и шампанским.

Сын смотрел в окно:

– Да не возьмёт она ничего…

Повернул потемневшее лицо:

– Может, зря это всё, мама? Вся эта встреча Нового года?

Увидев в глазах сына внезапно вернувшуюся тоску, Вера Николаевна опять похолодела.

Однако сын прислушался к себе. И вернул улыбку:

– Спасибо, мама.

Взял деньги, поехал к себе:

Учкуду-ук, три колодца…

Вера Николаевна упала на табуретку.

5

– Наталья Фёдоровна, возьмите, пожалуйста, деньги. Прошу вас.

– Нет, Юрий Иванович, не нужно ничего. Я уже купила всё необходимое. Просто приходите. Завтра вечером.

– Но вы ставите меня в неловкое положение, Наталья Фёдоровна. Честное слово!

Разговор происходил опять на виду всего почтового кагала, стоящего на крыльце. Под утренней мигающей красной лампочкой сигнализации. Даже Вахрушева, подходя к крыльцу, замедлила шаги. Забыв про всегдашнее своё «это что ещё такое!»

Женщина и мужчина-инвалид явно не могли о чём-то договориться.

Ивашова пошла, наконец, к крыльцу, откуда товарок уже сдуло, вернее, вдуло внутрь, а поднимающаяся по ступеням начальница строго сказала: «Опаздываете, Ивашова».

Плуготаренко тоже поехал. Погнал. Не мог понять своего состояния. Он как будто терял и тут же находил своё зрение. Всё мешалось в голове. Досада, радость. Радость, досада. Глаза слезились в полутьме. Навстречу летели, разбивались стеклянные птицы фонарей.

Дома в обед он вдруг сказал: «Подарю-ка я ей книгу Антала Гидаша «Господин Фицек». Помнишь этот роман, мама? Но подписывать не буду: подписывать не тобою написанную книгу – дурная манера, мама». И опять с остановленными глазами продолжил загребать ложкой.

Весь вечер он гонял коляску из комнаты в спальню и обратно. Пригнувшись, пуская колёса, он походил на какого-то лохматого учёного, математика, никак не могущего решить сложнейшую задачку. Вера Николаевна нарочно включала свои детективы и боевики в телевизоре. Давала звук на полную – «Стоять! Лежать! Руки назад!» Однако летающий математик не видел и не слышал ничего. Часов в одиннадцать он провалился в ванную и долго шумел водой.

В это время Вера Николаевна звонила Зиминым. Докладывала «обстановку». Просила советов.

Миша, прослушав всё, ответил:

– Похоже, Юра сам не знает, что его ждёт в Новый год и что ему самому нужно… Может, вытащишь его к нам с собой? 31-го? Уговоришь?..

…Ночью с мороза Плуготаренко въехал в свой подъезд. По пандусу поднялся к квартире, достал ключи. Сверху по лестнице спускалась Наталья Ивашова. В пальто, в песцовой шапке. Прошла мимо не поздоровавшись, даже не кивнув. «Здороваться надо! Эй!» – с досадой крикнул ей вслед Плуготаренко. Она хлопнула подъездной дверью. Через какое-то время вернулась в подъезд. С синим тяжёлым баулом скорой помощи. И опять прошла мимо. Теперь к квартире Мякишевых, где её в дверях встречала Зоя. Почти сразу оттуда выглянул Колька. Увидев дядю Юру, подмигнул. На цыпочках покрался на улицу. Во взрослой душегрейке, в бумажных своих колготках, с писюнчиком наружу. Прикладывал к губам палец. Дескать, молчите, дядя Юра! Потихоньку открыл подъездную дверь в мороз и растаял в нём… Плуготаренко проснулся, шамкая пересохшим ртом…

В другой подъезд, на улице Льва Толстого, он въехал наяву. Ровно в десять часов вечера. 31-го декабря 98-го года.

На этот раз по случаю Нового года ввернули лампочку – в подъезде было светло.

У заветной двери Плуготаренко достал из сумки коляски цветы, наглухо обёрнутые газетой, высвободил их. Взбодрил. Три крупные бордовые розы.

Потянулся, позвонил. В добавление к звонку стуканул костяшками пальцев в косяк. Этаким игривым парольчиком:

– Тук-ту-ту-тук!

Дверь открылась.

– С наступающим вас Новым годом, Наталья Фёдоровна!

Протянул через порог цветы. И словно был вдёрнут внутрь.

6

Точно впервые попав в эту квартиру, он оглядывался. Он был в бостоновом угольного цвета костюме, белой рубашке и галстуке. На ногах – лаковые штиблеты.

Она носила угощения. Его бутылка шампанского уже торчала в центре стола, напоминая бельмастый дневной маяк.

С понтами, побалтывая, он взял эту бутылку в руки с намерением открыть. Она сказала, что рано, в двенадцать, пока лучше вина. Ну что ж, вина так вина.

Тоже не без понта, вино он наливал, красиво подкручивая бутылку. Чтобы не пролить на белую полотняную скатерть ни капли. Он знал своё дело.

Он поднял бокал. Он предложил выпить за 1998-ой год. Он сказал, что год этот уходящий был для него знаменательным. Пусть это не покажется вам напыщенным, романсовым – я встретил Вас. И всё былое. В душе моей. Так сказать. Угасло не совсем. Вы пришли ко мне с пособием в первый раз 23-го февраля. В день всех мужчин, Наталья Фёдоровна! Я запомню этот день навсегда! Я… я… В голосе его вдруг появились высокие плаксивые ноты. Она думала, что он заплачет. Но он овладел собой и закончил достойно. Я счастлив, что встретился с вами. Я пью этот первый бокал за вас, Наталья Фёдоровна! Он чокнулся и маханул почти полный бокал вина враз.

Однако – лихо.

Она смотрела, как он сосредоточенно ест рыбный пирог, видимо, мало понимая, что именно ест, и невольно думала, как он будет управляться с туалетом, с нуждой, если его приспичит. Ванная маленькая. Ведь он может не влезть с коляской туда. Но Плуг меньше всего думал об этом, уже без всякой понтярской подкрутки набулькал в бокалы и опять поднял свой. Большой рукав его шёлковой белой рубахи, схваченный старомодной отцовской резинкой, свисал. Вроде свисшего пока что паруса.

На этот раз он говорил с некими намёками. О судьбе, которая порой сводит двух людей случайно. Женщину и мужчину. Что всё в жизни случайно и в то же время закономерно. И дико глянув на неё, закончил – ваше здоровье, Наталья Фёдоровна! И опять махнул почти полный. Получалось, второй уже. Не многовато ли для начала? Ведь до двенадцати ещё целых полтора часа. Наталья отпивала только чуть. Старалась подложить больше еды гостю. Добавляла винегрету. На отдельную тарелочку холодца. Попробуйте вот это, Юрий Иванович! Но тот всё так же мрачно думал и жевал пирог.