Кротовая нора. Иронические рассказы

– По прикиду даже очень ничего, – пощупал Вова песцовый воротник моей аляски от американского космического агентства NASA. Мне купила её жена в посольстве, когда отношения с «партнерами» были вполне приличными. Записывала с кем-то там интервью. – А чего не на машине?

– На плановой профилактике.

– А-а. Ну давай, спрашивай, знаю же что томишься вопросами.

– Да нет, какие вопросы… – пожал я плечами. И все же не выдержал:

– Как же ты…

– До такой жизни докатился? Хм. Земля очень быстро вращается вокруг солнца – 30 километров в секунду. У кого нет цепких когтей, тот слетает. Зазевался и… уже в невесомости. При коммунистах были общественные крючки. Тебя ими с детства, хочешь-не хочешь, цепляли за социальные институты. А при буржуазном строе ты никому не нужен. Да свобода, да выбор. Но ты, по большому счету, изгой, отшельник, путник в пустыне. И если кого встретишь, то только верблюда… Тьфу! Общество «купи-продай» основано на животных инстинктах, оно обречено. Но прежде чем сдохнет, погубит миллионы и миллионы людей. Одной из его жертв оказался я.

Честно говоря, слушать политпросвет перекрасившегося Вовы, было не интересно. В свое время он слыл убежденным, я бы даже сказал оголтелым антикоммунистом. А тут на тебе… Приводить в ответ цитату Черчилля о том, что «демократия – наихудшая форма правления, если не считать всех остальных», не хотелось. Глупость какая-то – спорить с утра с бомжем, хоть и бывшим товарищем, о политике в заплеванном дворе. В глобальном смысле Данила прав, но каждый в этой жизни несет ответственность в первую очередь за себя, при любом общественном строе. Самосохранение – главная обязанность человека. Доводить себя до такого состояния – сродни самоубийству. А это великий грех по всем канонам.

– Ну а если конкретно, – продолжил Вова, – я квартиру и жену, пятую по счету, в карты проиграл.

– Как?! – аж подскочил я на лавке.

– Очень просто. В поезде, каким-то кавказцам. Сначала везло, потом как отрезало. Попросил в долг, тоже мимо. Абреки говорят, плати или из вагона выкинем. Поставил на кон квартиру. Потом жену. Так до Сочи и доехал голым как сокол.

– Данилов! – воскликнул я на весь двор. – Ты совсем обезумел?!

– А-а, – махнул рукой Данила. – Теперь уж не вернешь. Давай выпьем. Вспомним былое. Тебе, понимаю, в тягость с бомжем общаться, а мне утешение.

Он вынул из советской авоськи бутылку. Она оказалась пустой.

– Вот хотел сдать, – пояснил Вова. – Все одно бы на чекушку не хватило, пришлось бы у церкви побираться. Эх, грехи наши…

Конечно, поразил меня Данила своим рассказом о проигрыше в поезде. Хотя да, помню, любил он на компьютере чертей погонять, за уши не оттащишь и пару раз приглашал к себе домой «пулечку расписать». Но я, слава богу, не азартен, а карты вообще вызывают у меня аллергию. Видно, кто-то в роду тоже здорово на них погорел. Просто выпить, о политике и бабах потрепаться, пожалуйста, а карты- без меня. А потому я всегда отвечал Вове вежливым отказом.

Просто так взять и уйти было невозможно. У человека наверняка трубы горят. К тому же запало в душу произнесенное им слово- «утешение». Хоть кому-то доброе дело сделать. Хотелось почувствовать себя благодетелем. Что-то барское и надменное проснулось внутри – ладно, так и быть. Ты в луже, я на коне в белой накидке. Я взглянул на угловой продуктовый магазин.

– Ты какое вино в это время суток предпочитаешь? – не к месту сострил я. Посмотрел на заросшее лицо с очень живыми для опустившегося типа глазами – обидел, нет?

Но Вова никак не отреагировал. Видно, давно уже плевать ему на чьи-то колкости и поддевки. Он раздумывал.

– Ну что, пива или водки? – спросил я, устав ждать ответа.

– От пива у меня изжога, от водки икота, – ответил он наконец. – Коньяк суставы почему-то выворачивает, от марочных вин сыпью покрываюсь. Лучше виски. Только не Джим Бин, он на кукурузе, а меня от нее насморк. Лучше всего Баллантайнс.

Я сглотнул – ну и запросы у нынешних бомжей. Прикинул сколько у меня в кошельке наличных. Хватит. Нужно уважить человека. Расскажешь на работе, что по утру с бомжем виски распивал, не поверят. Нынешний коллектив Данилу не знает.

– Ладно, – говорю. – Посиди, скоро приду.

Но Вова ухватил меня за рукав космической куртки:

– Давай деньги, сам схожу. В шотландском виски только я разбираюсь. Надо чтоб именно из Дамбартона был. Подсунут тебе какое-нибудь палево.

Я замялся. Понятно почему. Однако вынул из портфеля бумажник, раскрыл. Вова заглянул в него, оцарапав меня колючей бородой, выхватил из рук. «Сиди», – велел он и скрылся за углом.

В кошельке была довольно приличная сумма. Я снял деньги с карточки, чтобы заплатить через банкомат за кредит. И теперь меня томила мысль – вернется Вова или нет.

Время шло, а его всё не было. Пропали деньги, уже решил я. Развел меня бомж. Но не только денег было жалко, я ощущал себя полным кретином. Эх, был человек Данила-мастер и весь вышел.

Снег пошел сильнее, теперь не спасал и клен. Я стал мерзнуть даже в своём насовском обмундировании. Ну чего ждать? Пора двигать по назначению.

И тут из-за угла появился Вова. Да не один. За ним семенили еще двое таких же отвратных бомжей. В его авоське раскачивались аж три бутылки виски Баллантайнс.

– Вот, – поднял Данила сетку. – Были только литровые. Нас четверо, решил что трех пузырей хватит. Стаканы забыл, ну ничего, из горла. На сырок, извини, не хватило. Ничего, – он вынул из кармана желтый яблочный огрызок, откусил. – Антоновка – лучшая закуска под вискарь.

Меня от вида «закуски» чуть не стошнило.

– Ах, да. Это мои друзья – Семафор и Круглый. Семафор, потому что у него под зенками всегда фингалы. А Круглый – только оглянешься, а он уже под лавку укатился. От одной рюмки в осадок выпадает.

«Друзья» мне учтиво поклонились. Тоже, видно, из прежних «мастеров», манеры приличные сохранились.

Вова открутил «голову» одной бутылке, протянул мне:

– Ну давай, за встречу.

– Не могу, – ответил я. – У меня через час совещание у начальства. Вы уж без меня гуляйте. Мне пора. Кошелек верни.

– Конечно.

Данила протянул мне бумажник. Я заглядывать в него, конечно, не стал, но по виду он сильно отощал. Что ж, приятное утро, приятная встреча. Пора.

Я встал. Пожимать руки Вове и его друзьям не хотелось, еще нахватаешь блох с вирусами. Лечись потом всю жизнь.

И тут я принюхался. Хорошо знаю как пахнет бомжами Париж и окрестности наших вокзалов. Этот запах дохлых мышей, прокисшего пива и отдаленного аромата кладбищенского жасмина не перепутаешь ни с чем. От него выворачивает почище немытого женского тела. Но от этих трех образин благоухало… дорогим парфюмом. От Данилы, могу сказать точно – Фрагонаром Гранд де Люкс. Я сам им пользуюсь. И как же раньше-то во мне что-то не щелкнуло! Не опохмелялись же они французским одеколоном.

Опустился на скамейку, протер лицо руками. Потом выпрямился, схватил Данилу за лацканы его драного клетчатого пиджака, притянул к себе, взглянул в ленинские глаза. Он не отводил взгляда, смотрел с вызовом, потом захохотал:

– Догадался, проклятый, всегда был смышлен, – процитировал он Варенуху из бессмертного «Мастера».

Затем крепко меня обнял. Хохотали рядом и его приятели Семафор и Круглый. Вова сдернул бороду, отодрал усы.

Я стоял, словно оплеванный. Понимал, что выгляжу последним дураком.

– Извини, дед, – сказал отсмеявшись Вова. Раньше он меня всегда звал «дедом», хотя мы с ним одного возраста. Просто он считал, что во мне остались армейские, сержантские замашки. – Подшутил над тобой немного. Не мог удержаться. Мы тут в сериале третий день снимаемся. В парке. Я рядом живу. Вагончик костюмерный на съемочный площадке маленький, вот мы у меня дома и переодеваемся. До поздней ночи – пулька, утром – съемки. Эти, – он кивнул на друзей, – всегда опаздывают, не добудишься, вот и шел один. У магазина их встретил. Ха-ха. Если б не парфюм, не в жизнь бы не догадался. А? Я всегда знал, что великий актер во мне пропадает. Ну раз ты поверил, то точно, пропадает. Я в кинокомпании редактором, иногда и в массовках подрабатываю. Лишняя копейка не помешает.

– Не помешает, – согласился я. А сам думал – действительно, какой же я болван – в Останкинском парке всегда чего-нибудь снимают. Здесь иногда и офицеры Добровольческой армии, и инопланетяне попадаются.

– Да закрой челюсть, – похлопал меня по плечу Вова. – А то ты похож на обглоданного рогатого быка с картины Пикассо. – Кстати, вот твои деньги. Виски я на свои купил, – он протянул мне мои купюры. – Холодно, на площадке по чуть-чуть не помешает. И на вечер останется. Приходи, пулечку распишем, вот визитка. Кстати, о коммунистах – это я из роли. Засранцы они, довели страну до ручки и, задрав штаны, разбежались, сжигая на ходу партбилеты. Сейчас есть главное – выбор и ради него можно закрыть глаза на все ужасы капитализма.

Я забрал деньги, конечно, пожал на прощание руки всем троим и пошел своей дорогой. И не пойму что бурлило тогда в моей душе – какая-то гремучая смесь из облегчения и разочарования. С одной стороны я был рад, что Вовка не опустился и прекрасно себя чувствует, а с другой… Да, я сам себе напоминал «обглоданного быка» с натюрморта Пикассо. Но по другой причине.

Почему же мы так любим ощущать себя выше других? Отчего нам доставляет удовольствие видеть, как спотыкаются, идущие рядом? Я лучше, я сильнее, я успешнее! И это вовсе не издержки демократии, это изъяны в нас самих, отголоски животного, темного начала. И выдавить их из себя труднее, чем раба. Но делать это необходимо. По крайней мере, пытаться.

А вечером я позвонил Даниле и мы до глубокой ночи расписывали пульку. Почему-то на этот раз карты не вызывали у меня аллергию.