Кротовая нора. Иронические рассказы

– Особое распоряжение партии и правительства. Совместные действия МВД и ФСБ перед Чемпионатом мира по выявлению в столице криминальных элементов. Так же было перед Олимпиадой-80. Ах да, ну откуда вам знать, что и как тогда было, вы же еще дети. Ну так что, дети, идемте в околоток?

Димон молчал, разламывая недоеденную сестрой булку. А Мария Павловна твердо сказала:

– Подожди, Прометей. Дело мы организовали, конечно, нечестное, но ведь нормальный, как ты говоришь, порядочный человек, в кабак малолетку не поведет, а, значит, мы наказывали потенциальных негодяев – педофилов. Следующий раз им неповадно будет подойти к юной прелестнице.

В словах Марии Павловны, конечно, был резон, но уж больно расстроила Бабочкина Гесиона. Он понимал, что не имеет права даже думать о ней, как о женщине, но ничего не мог с собой поделать.

А она вдруг выложила на стол еще один паспорт.

– Что это, документы Димона? – спросил, прищурившись Феликс.

– Нет, мой, второй паспорт, – ответила девушка и раскрыла книжицу. В ней фотография «гражданки Носковой» более соответствовала её нынешнему образу. – Я не соврала, мне действительно уже 19, просто гены хорошие. А этот паспорт, – показала она на другой документ, – я якобы потеряла два года назад. Написала заявление в полицию, выдали новый. Вот с ним и промышляем.

– То есть, вы в самом деле совершеннолетняя? – облизал губы Феликс. – Надеюсь, этот тип… Димон, действительно только ваш брат.

Лицо Бабочкина пошло красными пятнами. Теперь они с Димоном стали несколько похожи. Совершеннолетняя! Надо же какая удача, – пела его душа.

– Брат, не переживайте, правда, двоюродный, поэтому он конопатый, как убитый лопатой, а я конопушки даже иногда пририсовываю для пущей красоты. Только училась я не в лицее МГИМО, а на курсах Гуманитарного университета. Отчислили за неуспеваемость. Кстати, в лицей принимают с семнадцати лет и я не могла бы попасть в него в 16. Это ваше упущение. А с Димкой вы угадали всё в точности. Мать сказала, что раз мы учиться не желаем, должны зарабатывать на жизнь сами. Вот и зарабатывали. Ну отец немного подбрасывает, на прикид и духи хватает. Он с нами давно не живет. Ладно, исповедь окончена. Ну что, Прометей, договорились?

– О чём?

– Как о чём? Я же тебе понравилась, а ты мне. Ну староват, конечно, немного, но это не так и важно. Старый конь, как известно, глубоко не пашет, но и борозды не портит.

Так и подмывало Феликса сказать – ну, конечно, Гесиона, ты мне несказанно нравишься и я буду счастлив находиться всегда с тобою рядом. «Служебное положение» позволяло стать обладателем этой полосатой хризантемы прямо сегодня. Но он решительно поднялся.

– Помнишь чем закончился миф о Прометее? – взглянул он в желтые глаза Марии Павловны. – Когда Зевс освободил его по просьбе Геракла, он оковал его палец камнем от скалы, к которой Прометей был прикован. Чтобы всегда помнил о своем унижении, знал свое место. Если протяну тебе руку, на мне всегда будет висеть каменная тяжесть твоего обмана. Это невыносимо, извини.

– Но я не Зевс! – крикнула Мария Павловна.

– И не Гесиона, – ухмыльнулся Феликс. – А я не Прометей.

– Позвольте, – завертел рыжей головой Димон. – Я так и не понял, мы арестованы или нет?

Последние слова он произнес так громко, что посетители американской харчевни на него обернулись, затихли.

– Идите вы…, – в сердцах сказал Бабочкин, чувствуя что на глаза наворачиваются слезы. Сам себя раззадорил, поднял с земли найденную конфетку, а там как всегда оказался камень.

На выходе из заведения его догнала Мария Павловна, дернула за рукав пиджака:

– Вы своих оперов забыли, они там уже из горлышка хлебают, того и гляди под стол свалятся. Вы же не чекист. Кто вы? Я такого проницательного человека еще никогда не встречала. Мне с вами интересно.

– Что вам еще нужно?

– Не нравятся Зевс с Прометеем, не надо. А как вам бог Эрос и Афродита? Эрос вызывает любовь с первого взгляда. Моей внутренней биохимической лаборатории понадобилось всего несколько секунд, чтобы обработать исходящие от вас феромоны и понять, что вы идеальный отец для моих будущих детей. Кажется, я вас полюбила. За час. И такое бывает.

– Знаете что, Афродита… Ступайте… доедайте свои гамбургеры. И братца своего покормите, а то он совсем отощает на почве клинического идиотизма. В дипломаты захотел, ему самое место землекопа на стройках коммунизма. Такую девушку мог под монастырь подвести. Но и вы не лучше, не радуйтесь. Пошла вон, дура!

Феликс столкнулся у входа с толстой дамой, которая опрокинула из-за него на свои пышные груди полный стаканчик с мороженным. Закричала что-то ему в след, но он уже не расслышал. Лицо горело, поднеси спичку, вспыхнет. С удовольствием подставил его под мелкий мартовский дождь.

У обувного магазина бабка продавала точно такие же полосатые хризантемы. По сто пятьдесят рублей. «Ага, видно, у нее Носковы и отоварились».

Купил целых пять букетов. За полтинник нанял алкаша, побирающегося у входа в подземку, отнести букеты «девице, что сидит в „Макдоналдсе“ у окна с конопатым парнем».

Через пару минут алкаш выскочил из харчевни, как ошпаренный. За ним вылетела Мария Павловна, швырнула ему в спину хризантемы. Она огляделась, явно выискивая глазами Бабочкина. Но не увидела, Феликс спрятался за углом магазина.

Есть в Марии Павловне древнегреческий характер, это хорошо, – подумал он. – Выйдет из неё толк. Всё же полосатые хризантемы, лучшие цветы на свете.

Завтрак с Пикассо

Жизнь порой такие картины выписывает, что прям « Натюрморт с черепом быка» Пикассо. Я не случайно о рогатом чудище. В тот день, о котором пойдет речь, художник будто с меня списал физиономию несчастного парнокопытного с отвисшей челюстью. Так вот.

Шагаю я как-то по улице вдоль Останкинского парка. Тороплюсь. В лицо бьет первый мокрый снег, под ногами чавкает грязь, предательски скользит свежевыложенная тротуарная плитка. Настроение скверное, вспоминаю слова старого приятеля – у всех Гольфстрим, у нас экстрим.

Гляжу, на другой стороне неширокой дороги – заросший как ёжик бомж. В драном клетчатом пиджаке, замызганных коротких штанах с бахромой цвета картофельных очисток. На ногах стоптанные кеды. В руках – розовая авоська аля «перестройка, перестройка, в магазине спички только». В ней бутылка.

Вот кому действительно несладко, подумал я. Куда идет, бедолга? Видимо, в какой-то подвал или земляной схрон в парке. Где только такую сумицу раритетную раздобыл? Сейчас примет на грудь и в нирвану. А утром опять на поиски живительной влаги. Эх, довели державу до ручки. Ракеты падают, народ нищает.

На перекрестке, не дожидаясь зеленого света, бомж кривобоко перебежал улицу. Проскочил мимо меня, но вернулся, уставился, словно на диковину.

– Мужик, дай закурить, – попросил он.

Загорелся зеленый. Хотел сказать «нету» и пойти дальше, но жалко стало ободранца. Не виноват же он, что приходится попрошайничать. От сумы, как говорится… По статистике безработица в столице небольшая, да только после 35-ти ты никому не нужен. Попробуй найти место с редкой профессией. Скандал с супругой, развод. Квартира жене с ребенком широким жестом от порядочного человека и улица. Сколько таких…

Я достал пачку, выбил из нее сигарету, протянул за кончик, чтоб не прикоснуться к бомжу. Собрался ступить на зебру.

– А огоньку?

Вздохнул, полез за зажигалкой. Чиркнул. Он, прикрывая пламя от ветра, ухватил меня за ладонь. Я отдернул руку. Бомж так и не прикурил.

– Не узнаешь меня? – спросил лохматый ободранец, пряча сигарету в карман. Кажется, он раздумал курить.

– Нет, – раздраженно ответил я и на этот раз взглянул на него более внимательно.

И тут… О, боже… Этот ленинский разрез глаз и улыбка с хитринкой. А главное, голос. Он ничуть не изменился. Ну, конечно, это же Вова Данилов. На работе мы звали его «Данила-мастер». Он был действительно высоким профессионалом. Потом, после очередной «оптимизации» персонала, пропал с горизонта. Надо же, в кого ты превратился, мастер?

Я был поражен, как громом. Вероятно, раскрыл рот, потому как он посоветовал его закрыть.

– Давай отойдем, – предложил Вова.

Я торопился, но отказаться, разумеется, не мог. Не каждый день встречаешь бывшего приятеля в таком виде. Это ведь его фраза про Гольфстрим. Да, бывает, вспомнишь человека и он тут как тут.

Мы прошли в ближайший двор между пятиэтажками, сели на лавочку у детской площадки. Здесь было не так ветрено, а раскидистый, еще не совсем опавший клен, укрывал от мокрого снега. Я чувствовал себя неуютно. Не от погоды. Казалось, все граждане, спешащие в этот час на работу, задерживают на мне взгляды, ухмыляются. Так и хотелось им крикнуть – я не такой, я просто мимо проходил!

– Как дела? – спросил Данила.

Уж лучше, чем у тебя, подмывало сказать. Но мысль – «от суммы не зарекайся», заставила ответить нейтрально:

– Ничего. Спасибо.