Кротовая нора. Иронические рассказы

– Ладно! – крикнул на весь ресторан Боря. – Так и быть, всем поровну!

Он достал из кармана пачку синих, новых как из банка купюр, подложил их под тарелку.

– А вот дудки! – показал кукиш Петя. – Езжай в свою Аргентину, там и воруй. Моя территория, значит все мое, а вам, если будете хорошо себя вести, так и быть дам по десятке.

– Что?! – возмутился Боря.

– То!!! – завопил Петя и швырнул в лицо грушнику эти самые купюры.

Не успел я и глазом моргнуть, как они сцепились и повалились на стол, спихнув с него закуски и бутылки. Народ вокруг повскакивал. Кто заржал, кто заругался, но разнимать никто не полез, в том числе и официанты.

И тут как из-под земли выросла побирушка Лида, за ее плечами маячили крепкие мальчики в темных пиджаках.

– Вот они, я же говорила, до перестрелки разборка может дойти. Ух, оборотни!

Крепкие ребята заломили руки Пете и Боре, а потом и мне. Пришлось попробовать на вкус салат из Бориной, чудом не свалившейся со стола тарелки.

Ночь я провел в одиночной камере, а утром меня вызвали на допрос. Следователь был молодой, ершистый, и чудовищно недоверчивый, каждый мой ответ на простой вопрос подвергал сомнению.

– В каком году родились, в 19…? а может подумаете и назовете правильную дату? Смотрите в глаза, а не на свои трясущиеся руки. Вам здесь не филармония, все должно быть точно и честно.

– При чем здесь филармония?

– А при том, что за вымогательство, попытку организации преступного сообщества и подделку документов вам грозит 210 статья Уголовного кодекса, пункты «3» и «4», а также статься 336. Осознаете?

– Какая статья?! Я собирался сам к вам прийти и сообщить, что у станции метро действует преступное сообщество в которое входит мент… то есть полицейский по охране метрополитена Петя и полковник ГРУ Боря. И попрошайка Лида. Я специально их раскручивал, чтобы принести вам не голословные, а подлинные доказательства. Только… не пойму почему Лида сама в ресторан полицейских привела.

В этот момент дверь открылась и вошла попрошайка Лида, без икон и дурацкого серого платка. Была свежа, хорошо накрашена и улыбалась.

– Ну-с, как вымогатель, сознается? – упершись о сексуальное бедро, обтянутое дорогими джинсами, спросила она.

– Упирается, – вздохнул дознаватель.

– Все они одинаковые. Что, милок, не узнаешь?

– Почему же…, – пробубнил я. – Только я-то честный человек, а по тем двоим точно тюрьма плачет.

– По этим? – взмахнула рукой Лида и в камеру вошли мои знакомые – мент Петя и лысый сотрудник ГРУ Боря. Оба были в форме МВД.

– Попался, голубчик, – потер руки лысый Боря, с погонами майора. Ловим вас ловим, а вы все плодитесь как тараканы.

– Так… вы все полицейские? И Лида?

– Наконец-то дошло, – хмыкнула вполне привлекательная собой Лида. – Правда, из разных управлений, поэтому неувязочка вышла. Несогласованность. Петя ничего не знал о Боре, а я о Пете. Впрочем, о Боре тоже. Будем называть сообщников или один весь состав за собой потянешь? Правительство Москвы решило раз и навсегда покончить с таким позорным явлением, как попрошайничество, но без ликвидации крышевателей и организаторов этого преступного бизнеса, ничего не получится. Вот мы и боремся.

– Я и смотрю. Боря не знал о Лиде, Лида о Боре… черт вас разберет, сами запутались и других запутали. А я ведь тоже борец с этим, как его… преступным явлением, хотел к вам прийти и всех сдать, как жаренных лебедей на блюде. Родным органам. А органы мне руки заломали и в кутузку бросили.

– Где ксиву фээсбэшную взял?

– В киоске купил, век воли не видать.

Меня отпустили. Деньги, которые я получил от Лиды, все 1950 рублей, разумеется, вернул и без копейки отправился домой. Шел пешком почти 6 километров и думал: если бы все сложилось с данью гладко, если бы Лида оказалась настоящей побирушкой и не появился бы этот лысый дебил Боря, неизвестно дошел бы ты еще до Лубянки. Хотеть – не значит сделать. Черт внутри – не лыком шит. И именно он нередко принимает самые важные решения. Лучше не стараться прыгнуть выше головы, ничего хорошего из этого не выйдет, откроешь только самые мерзкие свои стороны, о которых и не подозревал.

Больше через ту станцию метро я не ездил, вообще старался обходить подземку стороной. Но однажды осенью все же пришлось воспользоваться ее услугами, на юго-западе. Смотрю, а в переходе стоит попрошайка с плакатом на груди, крестится. Хотел пройти мимо и вдруг подходит к ней моя старая знакомая Лида – красивая такая, вся из себя, как тогда в тюрьме. Что-то шепнула нищенке и пошла, та за ней. Я аккуратненько следом. Завернули они за Букмекерскую контору, а я поднял воротник, пристроился за углом. И слышу монеты зазвенели, купюры зашелестели, а Лида говорит:

– Чего так мало насобирала? еще такое повторится, накажу.

– Так я, Лидия Федоровна, изо всех сил стараюсь, народ грамотный пошел, не верит слезам попрошаек.

– Плохо работаешь, потому и не верят. В общем, последнее предупреждение.

И пошла красивая, длинноногая Лида по проспекту, покачивая сексуальными бедрами, а я думал – это очередная спецоперация или реальная жизнь? Все же жаль немного, что не состоялся тот тройственный союз, а то купил бы я уже яхту, как у Абрамовича. И закатился бы с этой Лидой подальше отсюда, на Канарские острова.

Нежный цветок

У метро стояла юная девушка с букетом восхитительных полосато-розовых хризантем. Да она и сама была похожа на эти хризантемы: розовая курточка с белыми рукавами и воротничком, алые клипсы в молочных ушках на круглом, курносом личике. Желтые, чуть раскосые глаза, придавали ей некоторую схожесть с дочерью страны Восходящего солнца. Они были центром, украшением цветка, а светло-синие джинсы – его стеблем.

Недаром хризантема – эмблема Японии, – подумал Феликс Бабочкин, проходя мимо девушки. – Хороша, но больно для меня молода. Не больше шестнадцати. А жаль. Только мне известно, что внутри я ничуть не старше этой нимфетки. Однако попробуй кого в этом убеди. Хотя, если посмотреть на жизнь философски, как говорил персонаж Островского Лукьян Лукьянович Чубаков…

И вдруг Бабочкина что-то остановило. Возможно то, что глаза «хризантемы» были наполнены не светлой утренней росой, а какой-то тяжелой задумчивостью и даже печалью. Нет, это была не весенняя тоска девушки по юноше, о котором она втайне мечтает темными, бессонными ночами. Что-то более существенное. К тому же было 8-ое марта и в такой день красавицам положено улыбаться.

Вернулся, взглянул прямо в девичьи очи. Замялся. Слова вроде бы уже были готовы, но когда решил их произнести, они испарились. Растерялся, будто собирался позвать на свидание. Какое там! «Хризантема» раза в два младше его. Есть, конечно, среди юных девиц любительницы «опытных папиков», но это аномалия, такое же извращение, как тяга парней к старухам. Молодые гены должны стремиться к молодым. Только тогда вид гомо сапиенс получит здоровое потомство. В выживании среди мертвых планет – основная задача человечества. Если точнее, смысл жизни – в самой жизни. Кто сказал? Не важно, важно, что верно. Во тьме и бесплотности нет ничего. Только пустота.

– Какие чудные у вас цветы, – наконец сказал Феликс, достав пачку сигарет. Но сообразив, что курить сейчас ни к месту, убрал обратно в карман бежевого пиджака. Поправил зеленый австрийский шейный платок. Он собирался на интервью к пожилой актрисе драмтеатра, поэтому оделся соответствующе. Жила она недалеко, поэтому машину заводить не стал, решил воспользоваться метро. В запасе была ещё уйма времени. Вышел раньше, чтобы погреться не первом солнышке.

– 300 рублей, – сказала несколько смущенно девушка.

– Что?! – вырвалось у Бабочкина. Его изумила, конечно, не цена, а сам факт продажи юной красавицей букета. – Я хотел сказать, хм… напрасно продаете, они так вам идут. Вы одно целое.

Комплимент вышел неказистым, как покосившийся деревенский забор. Феликс сам от него поморщился. И чего привязался к девице? 8-ое марта, сейчас многие торгуют цветами, эка невидаль. Может, ей вагон хризантем поклонники надарили, что не удивительно, и куда их девать? Правильно поступает, по-современному, каждый теперь норовит где только можно отыскать свою выгоду. Лучше халяву. Общество – «продам хоть маму, без всякого сраму». К чему стремились, на то и приземлились. Сплошной расчет, на всё своя цена, даже на самое святое – любовь и веру. Вдруг по этой «хризантеме» мальчик какой убивается, на последние гроши купил ей цветочки. А она, символически чмокнув воздыхателя в щеку, побежала к метро продавать его искренние чувства, его разбитое сердце. Скверно. Ладно, надо топать своей дорогой, – вздохнул мысленно Феликс.

Однако «хризантема» сказала такое, что Бабочкина, словно вбили деревянной кувалдой в асфальт.

– Не продавала бы, да кушать очень хочется.

– Не понял, – произнес очередную нелепость Феликс.

– Что же тут непонятного? Жрать охота, – сузила девушка желтые глаза, моментально сделавшиеся хищными, будто у кошки. – Стипендия давно закончилась. А накануне в медучилище, вроде как от местной Управы, хризантемы всем девчонкам подарили. Лучше б в столовку сводили. Все подруги продавать понесли. Вчера не успела, вот сегодня, в праздник, как дура стою. Понятно?

Феликса не приятно поразило, как внезапно хрупкая с виду «хризантема», моментально превратилась в сердитую, даже агрессивную фурию. Того и гляди покусает. Впрочем, Бабочкин давно усвоил, что женщины только делают вид, что они слабые, наивные существа, а по сути – расчетливые, беспощадные хищницы. Положишь в рот палец, останешься без руки. Недаром старик Ницше советовал – собираешься к даме, не забудь плетку.

Благородная мысль, поднявшись откуда-то из низа живота, внезапно ударила Феликса по мозгам.

– А давайте я вас покормлю, – предложил он.

– Давайте! – сразу согласилась «хризантема». – Только я к вам домой не поеду. Не на ту напали.

Внутренний бес, который, вероятно, и подсказал «благородную мысль», ткнул Бабочкина в ребро – а неплохо было бы домой, а? Но Феликс с оттяжкой щелкнул его по пятачку, загнал обратно в темные коридоры души. Ему даже показалось, что этот щелчок услышали окружающие.