Тайна Белого утеса. Взаимосвязь времен и судеб

– Видите, края рисунка смазаны, – сказал он задумчиво. – Грифель был не чернильный, обычный, графитовый, но жирный, с добавлением масла для яркости написания. Тот, кто ухватился за другую часть листа, непременно измазал бы пальцы. И отмыть их просто так сразу не удастся.

– Вы к чему клоните, Алексей Алексеевич? – Шубейкин зачем-то внимательно осмотрел свой большой палец. – К тому, что у Любезнова пальцы чистые?

– К этому, дорогой мой Илья Панкратович. Вот можете сами взглянуть на листик через приборчик. Ни одной пластиночки графита и ни следов масла. То есть, это не Серафим пытался вырвать у кабатчика чертежик.

– Так кто же тогда, черт возьми, укокошил нашего целовальника?! – не сдержал долго копившиеся эмоции околоточный надзиратель.

– Думаю, тот, на кого мы меньше всего думаем, это…

Но договорить он не успел, в кабинет влетел, будто за ним гнались собаки, помощник надзирателя Журкин. Он хватал ртом воздух, будто выброшенная на лед рыба.

Следователь поднялся:

– Ну же!

– Вдова повесилась, – наконец выпалил Журкин застрявшие, словно пробка в горле, слова.

– Не может быть! – вырвалось у Хомутова.

– И для меня, признаться, это полная неожиданность, -сказал озадаченный Блудов, – ведь я думал, что это Ольга убила мужа. Причина – отдельная тема. Ну не сама, разумеется, убила, наняла какого-нибудь безработного ухаря из сплавщиков. У них силища немереная, таким человека разрубить с макушки до пяток, раз плюнуть.

– Неожиданно, – только и произнес Шубейкин. – Идемте-с, господа.

Массивные ворота двухэтажного дома Бубновых были раскрыты настежь. У крыльца на блюстителей закона набросилась лохматая сторожевая собака.

– На цепи же сидела, – проворчал себе под нос Журкин и начал лихорадочно расстегивать кобуру.

Но его опередил Хомутов. От нескольких выстрелов с деревьев и с крыши дома трактирщика, поднялись с диким карканьем вороны. Собака уткнулась носом, размером со свиной пятачок, в землю, застыла в нелепой позе с задранным задом.

– Ну, зачем, Валерьян Лукич, – укорил надзирателя Блудов, хотя сам в душе был рад такому исходу, он с детства боялся собак и даже «Му-Му» Тургенева его впечатляло.

– Так всё одно теперь пес был бы никому не нужен, с голоду бы сдох, – ответил Хомутов, убирая наган не в кобуру, а в карман кителя, будто ожидал, что оружием еще придется воспользоваться.

Вдова висела на бельевой веревке, приделанной к массивной люстре с хрустальными «сосулькам», в своей комнате. Комната на втором этаже была довольно простой, без «купеческих» изысков: узкая девичья кровать, застеленная китайским шелковым покрывалом в цветах, у стены рядом с кроватью два стула, круглый обеденный стол, сундук в оконном углу, обитый железом, шкаф для одежды на кривых ножках да туалетный столик с зеркалом. На нем стояли флаконы с духами, коробочки кремами, мазями, пудрами.

Лицо мертвой вдовы вытянулось еще больше чем при жизни, напоминало висюльки на люстре. Глаза выпали из орбит, синий, распухший язык тоже вывалился наружу. От этого ужасного зрелища фельдфебель Журкин закашлялся, отвернулся. За годы службы в полиции он, конечно, повидал всякого, но никак не мог привыкнуть к подобным сценам.

Шубейкин равнодушно подошел к Ольге, висевшей довольно высоко, пощупал ее голую пятку. На другой ноге Бубновой оставался тапок.

– Еще немного теплая, – констатировал секретарь. – Смерть наступила несколько часов назад.

Скрипнула дверца шкафа. Это следователь поинтересовался что внутри. Ничего особенного: платья, кофты, шляпки и, кажется, песцовая шуба.

– А как она в петлю-то залезла? – Хомутов, задрав голову, глядел на массивную люстру. – Под ней ведь ни стола, ни стула опрокинутого, что в таких случаях бывает.

– Ну, слава богу, заметили. – Блудов прикрыл дверцу шкафа, подошел к Шубейкину, тоже потрогал Ольгу за пятку. – Верно, Бубнову повесили недавно, со стола, потом стол придвинули обратно к стене. Видимо, преступник снял свою обувь в прихожей, на столе нет грязных следов. Значит.…Значит, Ольга его впустила в дом, как родственника или хорошо знакомого человека. Снимите.

Журкин и Хомутов поспешили выполнить приказ следователя. Для этого они взяли два стула. При этом невысокий фельдфебель и такой же коренастый Хомутов, вынуждены были вставать на цыпочки.

– Разумеется, повесили, – согласился судебный секретарь. – И зачем-то вернули стол на место. Логично было бы инсценировать самоубийство.

– Неопытный преступник. – Следователь поддержал за штанину Журкина, который чуть не свалился со стула. – При этом довольно высокий преступник.

Ольгу сняли, положили на кровать. Блудов, надев перчатки, начал осмотр тела с головы и тут же воскликнул:

– Ну, так и есть!

На затылке мертвой вдовы была большая синяя шишка, но кровь не прорвалась наружу, запеклась внутри.

– Сначала оглушили. Потом, возможно еще живую Ольгу Ильиничну, сунули в петлю.

Дальнейший предварительный осмотр больше ничего не дал. Разве что на запястьях убитой тоже были синяки.

Сняв перчатки, следователь подошел к окну, закурил. У открытых ворот уже собрался народ. Двое мальчишек тыкали палками в мертвую собаку. К окну приблизился и Шубейкин.

– Выстрелы услышали, прибежали, а тут пес дохлый, – сказал он.

– Валерьян Лукич, – обратился следователь к Хомутову. – Выйдите, объясните людям, что можно, все равно узнают о смерти вдовы. Ну, а вам, Архип Демьянович, в очередной раз предстоит привлечь мужичков к транспортировке тела в больничный ледник.

Оба полицейских козырнули, отправились выполнять приказы.

– Что вы про всё это думаете, Илья Панкратович? – спросил следователь Шубейкина, присаживаясь на сундук.

– Признаться, я в полном недоумении, – развел руками судебный секретарь. – Ну, целовальника убили из-за карты на нотной бумаге, а вот за что Ольгу.… Кстати, не теряя времени, нам нужно осмотреть дом.

– Разумеется. – Блудов поднялся, обыскал сундук, на котором сидел. В нем кроме «бабьих» тряпок ничего не было, затем скорым шагом направился в другие комнаты.

Первым делом нашли кабинет целовальника там же, на втором этаже. Он был и его спальней. У трактирщика, в отличие от жены, стояла широкая кровать с ангелочками по бокам, крашенными в бледно-розовый цвет. Повсюду старинные вещицы: лакированное бюро из орешника, явно прошлого века, рабочий стол из красного дерева, электрические и керосиновые лампы в зеленых и красных абажурах. На стенах гобелены, словно вывезенные из музея, на них крест-накрест одноствольные и двуствольные ружья. А между гобеленами с изображениями охоты каких-то иностранных герцогов, как и в трактире, вырезанные из журналов лики святых. Под цветным изображением какого-то старца с вьющимися до плеч белыми волосами, которые обтягивал красный обруч и длинной бородой, стояла бутылка вина. Ее принялся разглядывать через треснутое пенсне секретарь.

– Типичная натюрморт-солянка для разбогатевшего трактирщика, – дал заключение Шубейкин. – Сам-то Никодим Савельевич не употреблял пойло, которым травил сплавщиков и «золотых людишек», предпочитал изысканные французские вина. – Он, не притрагиваясь к бутылке, прочитал на этикетке: – Chateau Haut-Brion Rouge.

Секретарь приблизил лицо к картинке:

– О, здесь надпись: «Новгородский князь-старейшина Гостомысл». И еще мелким шрифтом, не разберу.

К Шубейкину подошел Блудов, прочел: «Идоша за море к Варягомъ и ркоша: «земля наша велика и обилна, а наряда у нас н?ту; да поид?те к намъ княжить и влад?ть нами».

– Этот новгородский староста Гостомысл призвал варягов в 9 веке, – пояснил следователь.

– На нашу голову, – усмехнулся секретарь.

– Ну почему же?

– От иностранцев нам одни беды.

– Без них не было бы и Руси, руси – это название дружины Рюрика или его семейства, ученые до сих пор спорят. Вас ничего в этой картинке не удивляет?

– Надпись на старославянском сделана от руки.