Надломленный крест

– Вот и началось, – выдохнул Витовт, не отрывая взгляда.

Не поспоришь. Пруссы сдержали первый удар «клина», покупая для стрелков возможность уйти. И Лютобор, не будь дураком, воспользовался этим. Понимал, что его варяги большей частью именно что стрелки, помимо тяжелого воротного арбалета носящие лишь меч либо топор, у некоторых еще и кинжалы. Все, щитов не предусмотрено Нечем его стрелкам сдерживать таранный удар. Для этого были пруссы.

А меж тем стрельба велась уже с двух сторон. Польские лучники центра обстреливали пруссов и даже пытались достать отступающих арбалетчиков Лютобора. Зато с нашей стороны уже летели арбалетные болты в огромном количестве. Играла свою роль крайняя насыщенность арбалетами войска. Ведь простыми, рычажными арбалетами были вооружены почти все. Если в одной руке щит, то арбалет за спиной. Арбалет в руках? Меч в ножны, а щит за спину. Это успело стать для варягов привычным, равно как и учебные стрельбы, как одиночные, так и строевые. Поэтому имеем то, что имеем – массовый обстрел противника. Одни стреляют, другие прикрывают их щитами, образуя своего рода «черепаху», или, как этот прием называют у варягов, «крепость». Не абсолютную, применяемую лишь при самых сложных ситуациях, а частичную. Сейчас достаточно и ее.

Все, Лютобор со своими добрался, проскальзывая в открывшиеся в строю на какие-то мгновения проходы. Теперь чуток переведут дух, пополнят запас болтов к арбалетам, после чего вольются в большой хирд центра нашего войска.

А пруссы… Их почти в колечко взяли, те уже круговое построение использовали. Не «шилтрон», конечно, копейщиков среди них мало, но какое-то время продержатся. Как раз то, что необходимо Магнусу, чтобы, ускорившись, ударить всеми тремя своими хирдами, деблокируя попавших в переделку воинов. Своих бросать нельзя – это непреложный закон. Исключения лишь тогда имеют место, когда эти самые свои сами остаются на смерть, жертвуя жизнями ради спасения остальных.

Пошла работа. Хирду скорость движения не нужна, это не «клин», тут не резкий удар, а скорее дробильная машина, перемалывающая все, что в пределах досягаемости находится. Большой хирд чуть впереди, малые по бокам, растягиваются, чтобы вгрызться в боевые порядки врага чуть с боков. И все это вместе с продолжающимся обстрелом и периодически бьющими камнеметами. Естественно, не обычными камнями бьющими. Правда бьют с осторожностью, предпочитая перелет недолету. Своих-то поджарить никак не хочется.

Зато правое и левое крылья как-то вяло себя ведут. Перестреливаются с нашими, но активности не проявляют. Ждут? Пожалуй. Чего именно? Похоже, что того момента, когда наш центр завязнет, поубавится числом, чтобы мы вынуждены были его укрепить. И тогда появятся разные интересные возможности. Разыгрывается карта численного преимущества, почти что двукратного. Сильная карта, что тут сказать. Но у нас есть чем ответить.

Пробились к пруссам. Тех осталось поменьше половины, но хоть так. Хирд всосал их внутрь строя, как пылесос легкую пушинку. Задача была выполнена, а значит, следовало отходить, разрывать дистанцию. Как, если поляки вцепились не только в большой, но и в малые хирды, словно оголодавший волк в сочный кусок мяса?

Сперва полетели «зажигательные гранаты». Те самые, уже давно используемые. Глина, внутри огнесмесь, «фитиль» из тряпицы. Все это при ударе разбивается и воспламеняется. По старому китайскому способу, но ведь работает.

К такому надо привыкать. Привык? Тогда не будешь отшатываться назад, когда щит соседа по строю вспыхивает ярким пламенем или кто-то загорается сам, потому как глиняный сосуд разбился о его доспех. Тут не паника нужна, а заранее отработанные действия, ну или хотя бы готовность не отвлекаться на пугающее зрелище, решимость добить уже обреченного, сгорающего заживо человека одним ударом и все в этом духе.

Поляки не были готовы. Не их вина, просто не сталкивались с таким вживую. Может, кое-кто слышал, но слышать и столкнуться самим – разные понятия. Поэтому отшатнулись назад. Психологический фактор во всей красе. А затем…

Метатели «греческого огня», переделанные и сильно усовершенствованные ромейские сифонофоры. На колеса мы их уже давненько поставили, а вот добиться нормального перемещения этих «колесных огнеметов» внутри хирда – это было довольно сложно. Но ничего, справились. Как-никак это ничуть не сложнее, чем передвижение каре с артиллерией в его порядках. А подобное было, причем не раз. История тому много подтверждений предоставить способна. К тому же поставленный на колеса сифонофор, он даже полегче пушки будет, ведь не сплошная медь или там чугун. Так что…

До сего момента были лишь тренировки, но теперь… Теперь практическое применение. Да еще на серьезном противнике в очень важном сражении. Ну же, ну!

Вот они, четыре метателя огнесмеси, высунули свои тупые рыла в специально открытые в строю хирда бреши. И четыре струи огня, с бешеным ревом вырывающиеся на волю. Как раз направленные на опешивших, остановившихся на какое-то время поляков.

Ад. Огненный ад, на который даже Босху внимание обратить стоило. Впрочем, до времен Босха еще очень и очень далеко, да и родится ли он в изменившемся мире – большой такой вопрос.

Хирд меж тем вновь «закрывает» нарушенный было строй. И теперь Магнус отходит обратно, пользуясь тем, что после «интенсивной прожарки» атаковать поляки как-то не хотят. Да и оба крыла вражеского войска не пытаются дергаться. Не удивлюсь, если опасаются, что и против них такое применить могут. А шутка в том, что нет, не могут. В правом и левом полках у нас колесных сифонофоров нет. Для их применения из глубины строя опыт нужен. Откуда он у пруссов-то? Во-от! Но пугалочка-то все равно работает. На том и стоим, однако.

– Почему отходят полки? – искренне недоумевает Витовт. – Сейчас самое время ударить! Сразу, сильно.

– Их больше, – осаживаю с ходу боевитого прусса. – И ладно бы поляки, а есть еще и левое крыло! Оно целиком из германцев, да и в центре они присутствуют, пусть и не в передних рядах. И запас есть. Твои воины сумеют удержать строй против отборных имперских рыцарей?

Сопит чуток возмущенно, но не противоречит. Понимает, что тут, на равнине, в строю… Пруссам до правильного боя еще подрасти надо. Тут им не городские бои и не резня проследи леса. А одной храбростью, лихостью и воинскими умениями отдельно взятых бойцов победу не вырвать. У германцев не вырвать, против поляков я бы рискнуть, может, и осмелился.

– Вот прав ты, князь Хальфдан, а правда на вкус… противная, – вздыхает Тихий. – Раньше проще было.

– Простота. Она часто для человека хуже воровства встает. Легче простецов и вокруг пальца обвести, и в ловушку заманить. Нельзя старого слепо держаться, нельзя. С новым его сочетать надобно. Вот как мы, варяги, поступаем. И что из этого получается, ты сейчас сам видишь.

– Что? Ударили и отступаем…

– Изматываем, Витовт, – поправил я собеседника. – Мал и Лютобор градом стрел кровавую дань с ворогов собрали. Затем мы разные виды метателей «греческого огня» задействовали. И что получили? У ворогов мертвецов и раненых куда больше, чем у нас. Да и теперь, подходя к нашим полкам, они бояться будут. А ну как опять рыла метателей «греческого огня» из строя высунутся, о себе с ревом и жаром напомнят? Страх, Витовт, его тоже использовать надо. Хорошо использовать, правильно. Жаль только, что большие потери пока только у поляков, германцев мы так и не затронули. Они главная опасность, ну да то все понимают.

Меж тем войско оттягивалось назад, еще ближе к крепости Накло. На те позиции, участки перед которыми уже были досягаемы для метательных машин, установленных на крепостных стенах. Еще один довод в нашу пользу во второй части сражения. Первая уже явно закончилась. Объединенное имперско-польское войско не рвалось в битву. Им явно требовалась пауза. Прийти в себя, восстановить душевное равновесие, хотя бы кратко обсудить дальнейшие действия с учетом показанных нами новых для них тактических ходов. Вот и пусть думают. Чем дольше это будет продолжаться – тем лучше для нас. Хотя на перерыв на завтра я не надеюсь. Это было бы слишком роскошно, а в подобные подарки судьбы я как-то не слишком верю.

А впрочем… Один подарок все же есть. Хотя и не совсем правильно я выражаюсь. Отправленные к Ратмиру Карнаухому гонцы не просто нашли его, он сейчас уже поблизости от нас. И ждет приказа, что делать дальше. Молодец Карнаухий! Все правильно сделал… Многие на его месте банально рванули бы на соединение с нами. Это был бы верный, правильный шаг. Но не самый лучший из возможных. Зато затаиться на некотором отдалении, после чего отправить гонцов с требованием указаний – это самое оно.

У Ратмира пять тысяч как бы конницы. «Как бы» – это по причине того, что примерно половина в седле держатся так себе. Но и этого должно хватить. Здесь конница почти бесполезна, мы сами об этом заблаговременно позаботились. Зато поближе к лагерю противника… О, это может оказаться просто великолепным тактическим ходом. У них ведь кони не в укрепленном месте, а пасутся себе, пусть даже и под охраной. Много-много коней. А охрана, она ведь понятие относительное. Да, способна уничтожить малые силы противника, задержать на некоторое время более крупные. И, само собой, дать знать, что на табуны напали, что требуется помощь.

Вот только откуда эта самая помощь возьмется, если нападение случится в разгар битвы? То-то и оно! Так что гонцы поспешили обратно к Карнаухому, но не просто так, а с четкими указаниями. А уж зная Ратмира, можно быть уверенным, что он не оплошает, сумеет затаиться и ждать. Потом же придет время действовать.

Интерлюдия

Август (Зарев), 990 год, Польша, близ крепости Накло

Повесить, четвертовать, сжечь живьем на медленном огне… Именно это желал сделать с Мешко Пястом Конрад, герцог Швабский. И было за что. Именно из-за его упрямства и желания во что бы то ни стало использовать конницу был потерян весь вчерашний день. Попытки найти свободные для конницы пространства ожидаемо заканчивались обстрелом со стороны славян, унося жизни пытающихся исполнить приказ князя Мешко.

И полное нежелание поляка внимать голосу рассудка, доверить ему, имперскому герцогу, управление войсками. Нет и все! Любой приказ будет исполнен лишь тогда, когда и он, князь Польский, с ним согласится.

Разрази гром небесный гордеца и упрямца! Именно с такой просьбой обратился Конрад к небесам в своей вечерней молитве. Командовать войском должен один. Один! Как только двое пытаются тянуть каждый в свою сторону, сила собранного войска падает. И именно это происходило сейчас. О нет, сам Конрад был достаточно благоразумен для того, чтобы отойти в сторону ради успеха общего дела. Но только не в том случае, когда уступив, отдал бы командование человеку, не способному хорошо это делать. А Мешко Пяст командовал плохо. Или просто недооценивал врага, невзирая на все ранее случившееся? Впрочем, это не было важным.

Затем был бой. Неудачный, когда сначала польская конница, все же не спешившаяся целиком, попала в ловушку, куда ее заманили конные стрелки славян, двигавшиеся по известным лишь им узким проходам. Затем их выдвинутая вперед часть войска с большим числом стрелков. Их нужно было разбить: с этим ни он, ни маркграфы Мейсена и Нордгау не спорили. Но здесь уже враг проявил свои сильные стороны. Их военачальник использовал главное – «греческий огонь» во всех его видах. Доставляемый при помощи метателей-катапульт, глиняных сосудов, метаемых вручную из глубины строя… Наконец эти колесные машины-метатели, явно сделанные на основе византийских, но вместе с тем совершенно другие. И постоянный обстрел из чересчур мощных арбалетов. Ими, казалось, были вооружены почти все воины у славян.

Вот они, два вида арбалетов. Лежат перед ним, навевая очень печальные мысли. «Лук» из стали, а не из дерева, причем на обоих. Какая-то конструкция из дерева, которую вражеские стрелки перед выстрелом упирали в плечо. Вроде бы так лучше целиться… И у одного из арбалетов еще и тетива натягивается с помощью механизма. Необычно. Странно… Но действенно. Только вот находящиеся при войске священники сразу заклеймили эти арбалеты «дьявольским оружием», с которым добрым христианам воевать нельзя. Из-за того, что из такого оружия любой крестьянин может пробить доспех благородного рыцаря. Они, конечно, сами по себе ничего не значат, но если церковь подхватит эти крики… тогда будет плохо. И не только церковь, но и многие рыцари подхватят. В этом сомневаться не приходилось. А значит, он должен будет постараться убедить и императрицу-мать, и других значимых персон империи, что такое отношение к оружию недопустимо.

Но все это потом, после битвы, которую им необходимо выиграть. Пусть первый натиск на славян был теми отбит, но это лишь начало. Начало… Жаль, что теперь простые воины боятся. Боятся смерти в огне, от которой погибли многие их товарищи. Хорошо еще, что воинов империи пламя не успело опалить. Они видели это лишь со стороны. Видели далеко, а не рядом с собой, не унюхали смрад горелой плоти и не были оглушены истошными криками менее везучих соседей по строю.

Вот они: Мешко, его сын Болеслав, их военачальники, а именно Войцех Малиновский, Кшиштоф Хмелевский и Симон Квасинский. Все пришли, а на лицах видны как недоумение с гневом, так и… проблески понимания, что сражение складывается куда хуже, чем они рассчитывали.

– Что скажете, князь? – сразу же набросился Конрад на Мешко, не давая тому и рта раскрыть. – Славяне дикари, варвары, их будет легко разбить? Вы еще совсем недавно это говорили!

– Я… ошибся, герцог, – выдавил из себя князь Польский. – Эти язычники оказались сильнее, чем мы думали.

– Наши люди боятся снова идти в атаку, – проворчал Хмелевский, лицо которого то и дело искажалось в гримасе. – Я понимаю их. Я был там… Я видел, как люди превращались в живые кричащие факелы. Так должно сжигать ведьм, колдунов, жрецов идолопоклонников. А здесь… Матка боска! Верные рабы божьи не должны умирать вот так!

Малиновский и Квасинский согласно закивали. Пусть они и не были рядом с буйством «греческого огня», но и на них это подействовало. Симон Квасинский еще и подлил масла в огонь, сказав:

– Кое-кто из простых воинов подбивал других бежать, куда глаза глядят, только бы подальше от этого. Их сейчас бьют кнутом, но… Войско ропщет. Потому их и не вздернули, а всего лишь кнутом. Но это не пугает. Пугает огонь!

Выслушав этот крик души, герцог Швабский, малость поразмыслив, ответил:

– В обозе было вино. Каждому дать. Это притупит страх. Пообещать золота. Часть выдать уже сейчас. Всем выдать, начиная с тех, кто был рядом и видел действие «греческого огня». Не скупитесь, князь!

– Может, серебра хватит… И то много…

– Можно и серебра, – согласился Конрад, но тут же уточнил. – Не скупитесь! Вино, звонкая монета, да побольше. Иначе ваши воины разбегутся, не дойдя до вражеского строя. Если уж ваш приближенный до сих пор без содрогания вспоминать не может, что мы хотим от простого воина.

Имперский герцог из прочитанных им книг знал, что нет ничего хуже для военачальника, чем когда его воины боятся врага больше любых наказаний от командования. В таких случаях нельзя угрожать, можно лишь убеждать, а еще лучше осыпать утративших боевой дух деньгами и обещаниями. Это еще полководцы времен Юстиниана Великого в воспоминаниях своих писали. Да и до него было. Вот и сейчас случилось подобное. А этот… еще спрашивает, нельзя ли денег поменьше потратить.

Погрузившись в не самые приятные мысли, Конрад упустил начало безобразной склоки между маркграфом Эккехардом Мейсенским и Болеславом Пястом. Последний, как оказалось, нелестно высказался насчет того, что имперские войска пока еще никак себя не проявили, но их предводители почему-то порываются командовать всем войском. На что получил очень резкую отповедь, суть которой была в том, что его хваленые поляки пока что проиграли все без исключения сражения с войсками Хальфдана Киевского, да и в этом сражении уже многое испортили. И вообще, если империя вернется в свои земли, то Польшу князь Хальфдан просто скушает, как праздничный пирог, начиненный жирной и нежной дичиной.

Болеслава, как оно и ожидалось, поддержали все три польских военачальника, крича, что они уже много лет воюют с северными язычниками и даже долгое время держали за собой Поморье. На что маркграф Эккехард, чувствуя за спиной молчаливую поддержку маркграфа Нордгау и рыцарей свиты, напомнил, что Мейсенская марка как бы тоже бывшая земля славян и он воюет с венедами столько, сколько себя помнит. Но как раз из-за этого не склонен недооценивать пусть и язычников, но умелых и бесстрашных воинов, предпочитающих сражаться до последнего и перерезать себе горло кинжалом, лишь бы не попасть в плен.

Утихомирить уже схватившихся за мечи как бы еще союзников Конраду удалось с трудом. И, что было ожидаемо, заткнуть горластых поляков было куда сложнее, чем своих, имперцев. Пришлось, в конце концов, срывая голос, заорать, что, пока они тут затеяли ссору, совсем неподалеку стоит без малого тридцатитысячное войско Хальфдана, который очень обрадуется расколу в рядах своих врагов. И не просто обрадуется, а обязательно воспользуется. А еще напомнил о людях Тайной Стражи Хальфдана и жрицах Лады, которые оказываются порой даже там, где и подумать никто не мог. И в этом случае случившееся сейчас уже в самом скором времени станет известно князю Киевскому.

Это подействовало. Все еще пышущие злобой и бросающие полные ненависти взгляды на Эккехарда, поляки прекратили раздувать пожар свары. Теперь предстояло решить, что делать дальше. И главное, как именно делать!