Врачу: исцелись сам!

Этот огромный и страшный нож еще не раз откуда-то возникал: Сергей иногда точил его, сидя за столом на кухне, обычно в своей любимой майке-тельняшке. Изредка к нему в гости приходили такие же, чем-то похожие на него друзья – бывшие солдаты, и они громко разговаривали о непонятном ей и хорошо выпивали.

Была уже половина восьмого вечера, пора было ехать домой. Но только Борисков сел на стоянке в машину, как тут же и вспомнил, что висит над душою: одни хорошие люди попросили посмотреть больного родственника на дому, и он им клятвенно обещал сделать это сегодня. В кармане рубашки, поискав, нашел адрес. Было относительно по дороге. Борисков не любил такие визиты за возможные неожиданности. Нередко встречались обреченные люди, которые находились в своей среде, на своей территории, и приходящим к ним был сам Борисков. Это были, по сути, наиболее сложные и тяжелые больные, лишенные возможности передвижения и нередко абсолютно бесперспективные. У них был свой мирок, ограниченный квартирой или даже одной комнатой. Нужно было что-то им сказать, что-то прописать, как-то ободрить, дать какую-то надежду. Всегда потом возникает вопрос: этично ли давать надежду или надо говорить правду. Однажды, уже давно, это был больной с псориартрическим артритом и с осложнениями от длительного приема сильнодействующих обезболивающих и противовоспалительных лекарств. Как Борисков и боялся, ничего сделать уже было нельзя. Когда он прошел в комнату, увидел, что там у пациента сделана целая сложная система передвижения по дому и для существования. Жена – красивая, совсем еще нестарая женщина говорила о нем: "Мы", – как о ребенке. Своих детей у них не было. Все было направлено на него: все время, все силы и все деньги. Никаких отпусков, конечно. Когда он лежал в больнице, она себе лично никогда ничего не готовила – ела, что придется. Потом однажды он умер. Это ожидалось, но оказалось все равно неожиданным. Однажды его увезли в больницу, как увозили много раз раньше, чтобы вскрыть абсцесс, и он больше не вернулся. Она не знала, что делать дальше. В ней самой что-то будто умерло. Она не знала, как жить после этого – ей уже было тридцать пять лет. Или еще только тридцать пять? Нужно было начинать все сначала, и она не знала, как это делать. Какое-то время вообще не трогала его вещи. Потом выбросила все. Прошло какое-то время, она вышла замуж и родила ребенка. Успела. Ей было тридцать восемь лет. В роддоме она считалась старородящая.

Сегодня же пришлось ехать относительно недалеко – в дом недалеко от станции метро "Академическая". Хорошо, что заранее посмотрел по навигатору, где были указаны детально все дома, да и то поначалу повернул не туда. Казалось бы, все точно объяснили, и по карте заранее посмотрел, даже схему распечатал, но все же нужный подъезд нашел не сразу. Дверь открыла жена больного. Оказалось, что у того был тяжелый обструктивный бронхит, выраженная одышка и сердечная недостаточность. Этот пациент курил всю жизнь по две пачки в день и теперь задыхался даже в покое. Редко бывает, что легкие выдерживают такое количество сигарет, но в большинстве случаев формируется обструктивная болезнь легких. Теперь сделать что-то радикальное было сложно. Борисков посидел, поговорил, послушал легкие, сделал назначения, получил деньги и ушел.

Как-то Борискову довелось посещать на дому некоего миллионера Фридлянда. Оказывается, тот заехал в поликлинику, но ему не понравилось находиться там среди других больных, соскоб на анализ у него забрали, а Борискова попросили посмотреть пациента на дому. Борискова забрали утром от самого дома, повезли на Фурштадскую улицу, там из машины позвонили охраннику в подъезде. Тот открыл подъезд и уже оттуда позвонил охраннику на площадке второго этажа. Когда Борисков поднялся пешком на второй этаж, охранник, видимо находившийся в соседней квартире, куда была распахнута дверь, его уже ждал на лестничной площадке, и уже сам позвонил в квартиру Флидлянда. Дверь открыла, видимо, его жена – молодая, очень красивая женщина в домашнем халате. В огромной прихожей были узорные полы, Борисков переодел там обувь и вымыл руки в такой же огромной, как и прихожая, роскошной ванной комнате. Затем его проводили в кабинет. Кабинет представлял собой огромный и длинный зал, с камином и каменными львами по обеим сторонам его, но в целом как казенно и довольно безвкусно обставленный. Какое-то время он ждал, пока откуда-то из глубины квартиры не появился сам заспанный и босой сам Семен Аркадьевич Флидлянд. Выглядел он просто ужасно. Вид у миллионера была такой, будто он только что вернулся от пивного ларька. Зубов у него не было вообще ни одного – все выдернули, а протезы никак не могли вставить из-за внезапно возникших во рту язв. Затем и послали за Борисковым. Борисков вынул уже готовый анализ, который ранее взяла у больного медсестра, и стал смотреть, спрашивать, потом назначил лекарство. Фридлянд жаловался ему, что не мог давеча на банкете съесть бутерброд с черной икрой, которую очень любил.

– Все надо мной смеялись: "Сема, а ты корочку оборви и мякоть с икоркой пососи!"

Потом он попросил:

– Доктор, вы только выписывайте мне самое лучшее, самое дорогое. Никаких дешевых лекарств, и главное, чтобы только не попасть на подделки.

Подделки препаратов случались и являются головной болью для врача. Нередко они стоили так же дорого, как и настоящие, и отличить одно от другого было практически невозможно. Больной мог прийти и сказать, что ему ничего не помогает. И ты должен думать, что это: неудачно выбранный препарат, или же подделка? По большому счету сделать с этим Борисков ничего не мог. Поэтому он назначал только те средства, которые знал, и которые заведомо и обычно помогали.

У Флидлянда еще было какое-то подозрительное пятно на спине. Борисков не знал, что это за пятно, и сказал, чтобы вызвали дерматолога. В беседе проскочила фраза, что где-то они не так давно купались в океане. Это почему-то застряло в памяти.

Проезжал по Лесному. Тут же вспомнил, как однажды смотрел тут на дому очень старую, почти столетнюю женщину. Социальное состояние ее можно было определить как одиночество во времени. Абсолютно все ровесники ее уже умерли. Дети – уехали за границу – в Израиль и в Америку. Они постоянно предлагали ее забрать туда, но эта женщина с сестрой (той, оказалось, было всего-то только восемьдесят восемь) не соглашались. Повсюду в доме лежали распечатанные конверты из-за границы. Зрение, конечно, их подводило – обе плохо видели, а старшая так вообще была почти совсем слепая и поэтому из дома не выходила. Борискова же вызвали по проблеме слизистой полости рта и тяжести в желудке. Женщину беспокоило нарушение вкуса, жжение и сухость во рту. "Доктор, неужели мне теперь всю жизнь жить с этим?" – спросила она. Борисков не нашелся, что ей на это и ответить.

Вдруг начались звонки мобильного и притом в самом неудобном месте – прямо на Литейном мосту. Отвечать Борисков не стал. Звонки могли быть всякие: и по делу и просто могли просить купить хлеба по дороге (тут же и вспомнил про заказанную картошку). Мост обычно в это время проскакивал без задержки, а сегодня встал и тут: под моросящей смесью снега и дождя регулировал движение знакомый гаишник лейтенант Валерка Белов – видимо, ждали проезда начальства. Какой-то дед на "москвиче" выдвинулся вперед, Валерка так ему что-то крикнул, что даже Борисков сам у себя в машине ужаснулся и решил не высовываться, – настолько у Валерки было страшное и злобное лицо. Образовалась пробка, хотя вроде бы и поздно было по времени. Осталось-то ехать десять минут до дома. На Фонтанке опять встали сразу за мостом, что напротив цирка. И потом опять была пробка на пересечении Невского и Фонтанки – уже в обратном направлении к дому, пусть и не столько длинная, как днем. Еле-еле, но двигались, хотя быстрее было дойти пешком. Надо начать ездить на метро. Впрочем, многие автомобилисты ворчат, а ведь все равно ездят. Один знакомый Борискова в метро не был наверно лет пятнадцать. Он считал, что в метро страшно. Кто-то ему сказал, что если на тебе хорошая приличная одежда, ее обязательно специально испачкают. Так и живет. Если своя машина у него ломается – он голосует "тачку", берет такси, но под землю не спускается. Ругает пробки почем зря, но в метро, говорит, не буду ездить ни за что. Так же и молодые врачихи на работе. У них целая трагедия и куча разговоров, если сломалась машина: "Да как же я сегодня? Да кто же меня сможет подвезти?" У молодой врачихи Вишняковой новый "форд", а кто ей подарил: муж законный или "гражданский", или любовник – Борисков не уточнял. Интересно, чем отличается любовник от "гражданского" мужа? Совместным ведением хозяйства? Борисков как-то по какому-то поводу, не подумавши, случайно произнес на работе слово "сожитель", и тут же понял, что кто-то из женщин на "сожителя" очень обиделся.

По дороге Борисков подсадил и подвез до Владимирской площади голосовавшую на Фонтанке женщину. Оглядел ее мельком. Симпатичная. Возраст около тридцати. С виду не поймешь, замужем или нет: странное было какое-то кольцо у нее на пальце: то ли серебряное, то ли из белого золота. Может быть, это просто маскировка под замужнюю? Если пристанешь к такой, то скажет, что замужем и что муж сейчас придет. Или же не скажет. Все зависит от ситуации. Многие женщины бывает, что только и ждут, чтобы к ним пристали, но тут же и сами отшивают человека. Понравиться с ходу вообще довольно сложно. С первого взгляда женщинам нравятся только профессиональные жиголо и брачные аферисты.

К примеру, один знакомый Борискова из бывших пациентов Виктор Русанов ну никак не мог найти себе подругу для женитьбы и дальнейшей семейной жизни. А ему было уже тридцать пять лет. Возраст довольно критический, чтобы нормально впервые жениться. Все в это время женятся уже по второму разу, а у него никак не получалось и в первый. Он огорчался и сетовал:

– Говорят всюду и пишут, что среди женщин много незамужних и желающих выйти замуж. Я чего-то их не встречал. К кому не приклеишься – все оказывается замужем. Сразу отшивают. Вот я хочу реально жениться – и не могу! Ау, свободные женщины! Где вы?

– Увы! Найти свою половинку всегда тяжело…– тут же кто-то всунулся из присутствующих женщин.

– Это все чушь про половинки! Какие (извините за выражение!) на хрен половинки! Все это придумано… Мы постоянно живем в плену каких-то таких придуманных шаблонов, типа "половинки", "жениться в мае – всю жизнь маяться", "как встретишь год, так его и проведешь"… Ничего это не значит.

А кто-то однажды сказал так:

– Говорят, даже если мужик вообще не сделал себе карьеры, не заработал денег и не приобрел богатства, но у него только и есть всего что четверо и больше детей – это уже означает, что жизнь его состоялась. Это как своеобразный джекпот – то есть абсолютный выигрыш!

Русанова такие разговоры понемногу доставали, поскольку детей у него еще не было. И вот однажды совершенно случайно он познакомился с хорошей женщиной, которая за много лет настолько устала от своего прежнего мужа-пьяницы, что была всегда согласна на контакт – только приходи. Он ни разу не слышал от нее: "Сегодня я не хочу – болит голова!" – при малейшем желании с его стороны она без всяких разговоров ложилась и раздвигала ноги. Но в то же время она нагружала его всякими домашними делами и непременно просила его что-нибудь купить или сделать. Сама она вышла замуж довольно рано, рано и родила, и когда они с Русановым встретились, у нее была дочь уже восемнадцати лет, которой так понравились такие отношения матери с любовником, что как-то она сама, когда матери дома не было, пригласила его, и он стал спать еще и дочерью, которая оказалась большой и бескорыстной любительницей этого дела. Однако семьи у него по-прежнему так и не было. Он же хотел семью, дом, много детей. А были две женщины: мать и дочь. Обе детей от него совершенно не хотели и просто использовали его в своих сексуальных целях.

Одна очень приличная женщина однажды рассказала Борискову, как однажды она ночевала где-то в гостях в загородном доме. Ей там выделили отдельную комнату. Все было хорошо, но она всю ночь боялась, что к ней будут ломиться, лезть в постель, попытаются изнасиловать. Она готова была уже отбиваться, кричать. Но никто ее не тронул. И вот что она сказала Борискову: "Поразительно то, что в глубине души я была даже где-то разочарована и раздосадована. Получалось, что мной пренебрегли как женщиной!"

В конечном итоге Борисков добрался домой уже в начале десятого. Виктоша была сердита.

– Почему так поздно? Есть будешь? – спросила она сурово, и не дожидаясь ответа, стала разогревать еду. А Борискову сунула в руки виляющую хвостом Микошу.

И тут в кармане опять завибрировал ненавистный мобильник. Звонил старый школьный дружок Леша Романов: мол, срочно нужны деньги в долг; разбил чужую машину, на которой работал наемным водителем. Леша объявлялся примерно раз в год-два: или были проблемы со здоровьем или же – какие-то другие. Причем, он был абсолютно уверен, что деньги у Борискова есть. А денег у Борискова не было. Скажи кому, никто бы и не поверил: человеку за сорок, а у него нет в заначке двух тысяч долларов. Борисков сам был абсолютно уверен, что у всех других есть. У медсестер и то есть, это понятно – у них мужья зарабатывают. Или другой пример: медсестра с их отделения в прошлом году купила квартиру в ипотеку и теперь эту ипотеку выплачивала, работая на двух или трех работах. И утверждала, что деньги всегда можно найти, нужно только этого хотеть. Это была очень хорошая медсестра. Так сложилось, что она всю жизнь работала на низкооплачиваемых работах. Не голодала, но и свободных денег никогда у нее не было. Любые повышения зарплаты тут же нивелировались ростом цен, а потом, когда дочь вышла замуж, все накопления ушли на расширение жилья. И каждый раз денег не было, или их было ровно столько, чтобы заплатить долги и снова ничего не оставалось для себя. Деньги будто бы играли с ней в какую-то игру: поймай меня, если сможешь! И как в игре в пятнашки, отпрыгивали и уклонялись. Все какие-то казалось бы перспективные денежные проекты и начинания в какой-то момент лопались. И она с этим смирилась и с целью подработки начала шить кукол. Делала их очень долго и тщательно, а потом продавала через сувенирную лавку. Поначалу куклы продавались просто хорошо, потом очень хорошо, но потом другие тоже начали делать кукол, и, наконец, продажа почти полностью застопорилась. Произошло затоваривание рынка. Нужно было придумывать что-то еще. И вот ситуация. У другой медсестры муж строитель, бригадир, получает очень много. Ездит на работу на иномарке, всегда и ее завозит. Почему же она не бросает свою нищенскую работу? Странно.

Леша Романов еще рассказал, что они ищут адвоката – поскольку его, то есть Лешина, подружка (двадцати лет от роду!) не то чтобы зарубила человека сама, но была тому свидетелем и помогала своей подруге-убийце оттаскивать труп из дома куда-то там в коллектор. Борисков тут же и вспомнил, что как-то видел ее, эту Лешину подружку. Леша однажды приезжал к нему вместе с ней и что-то Борискову завозил (коробку бананов?), или же они оба у него обследовались (на венерические и ЗППП) – сейчас точно уже не помнил. На вид это была девочка, конечно, оторви и брось, но какая же красивая! Глядя на нее, сердце просто замирало. Борисков глаз не мог оторвать. И если честно сказать, позавидовал тогда Лешке. А тут какая с ним случилась неприятность. Оказывается Леша заснул в дороге и где-то в районе Тосно врезался в отбойник, разбил морду грузовика, не полностью, конечно, но хозяин требовал деньги за ремонт – две тонны баксов. Лешку даже уже отлупили для острастки, чтобы не тянул с оплатой.

Получалось так, что все чего-то покупали, выплачивали займы за квартиры, брали в кредит машины, приходили в новой одежде, проводили отпуска за границей. Интересно, откуда у людей берутся деньги? Вот недавно приезжал из Москвы родной Виктошин племянник. Образования никакого, институт бросил, отслужил в армии, потом сразу же женился. Перебрался в Москву. Теперь у него была какая-то своя фирма, сразу и не поймешь, чем занимаются, но точно не уголь добывают и у станка с раннего утра не стоят. Но у него уже была куплены апартаменты на Кипре, чтобы отдыхать летом и вообще когда захочется. Самое смешное, что на квартиру в Москве денег у него не хватило и он жилье там все еще снимал.

Только поговорил с Романовым, как тут же неожиданно позвонил прямо из тюрьмы Дима Совков. Он где-то там прятал симм-карту, и ему, видимо, иногда давали мобильный телефон – позвонить. Борисков не так давно перевел ему немного денег на стоматолога, используя систему Webmoney. Как-то там это все работало. Сообщаешь код карты, и деньги как-то вынимаются. Дима сидел уже три года, и сидеть ему было еще долго. Ситуация с ним получилась страшная и совершенно непредсказуемая. Поздно вечером на них с женой напала группа пьяных подростков, и, обороняясь, он одного из них убил просто ударом кулака. Тут же закрутилось дело, ему стали шить превышение пределов самообороны и убийство ребенка. На этого "ребенка" принесли в суд хорошие характеристики, и в конечном итоге Совкова посадили за непредумышленное убийство. Это было опять же пресловутое несчастное стечение обстоятельств. Может быть, если бы он убил взрослого, ничего бы и не было, не посадили бы – разве что дали бы условно. Ситуация тогда сложилась совершенно безвыходная из серии: налево пойдешь – коня потеряешь, направо – голову сложишь. Убивать пацана, конечно, не стоило, но вышло действительно случайно – парень оказался какой-то хлипкий и от удара в лицо сразу скончался на месте от мозгового кровоизлияния. Между тем он реально лез на Димона с ножом и серьезно порезал ему руку, но это обстоятельство суд по каким-то причинам принимать во внимание не стал, да и нож куда-то бесследно пропал. На суде погибшего представили как сошедшего на землю ангела во плоти, показали даже какую-то его увеличенную фотокарточку из первого класса, глядя на которую присутствующие чуть не прослезились, хотя более демонической рожи, когда они встретили его тем вечером в подворотне, трудно было себе представить. Это был ночной кошмар любой женщины. Можно было, конечно, сказать, что нечего вечером вообще ходить по улицам – известно, что всюду грабят. Тогда бы и убивать подонка не пришлось. Короче, Димона посадили. Жена Совкова погоревала, конечно, но вдруг оказалось, что для нее это очень тяжело – спать одной без мужчины. Она была замужем с восемнадцати лет, а регулярной половой жизнью жила с шестнадцати, и так к этому привыкла, что очень скоро ощутила что-то вроде внутреннего сосущего голода, который безжалостно требовал утоления. Она даже порой заснуть не могла – полночи крутилась в постели, и поэтому как бы случайно стала встречаться с одним неплохим мужчиной со своей работы, как-то очень быстро к нему привыкла, и вдруг само собой оказалось так, что он у нее уже и поселился. И как только это произошло, то такой долгий срок ожидания мужа из тюрьмы ее уже угнетать вовсе перестал, а совсем наоборот. Она просто иногда смотрела на календарь и немного успокаивалась: еще много времени есть впереди, а что за этим последует – она даже боялась себе представить и вообще старалась об этом не думать. Передачи, конечно, мужу отправляла регулярно, и на развод не подавала, хотя и могла бы, и даже ездила на свидание. Они там даже переспали в специально выделенной комнате, но это ей не очень понравилось, и притом там так воняло!

В последнее время на зоне появился мобильник, и ему давали позвонить. Первый раз он позвонил ей как раз в тот момент, когда она, довольная и усталая, лежала щекой на волосатой груди своего нового мужчины. Даже сразу не смогла среагировать, ответила невпопад, сослалась на то, что спала. Вышла на кухню, растерла лицо. Разговор вышел скомканный. Мужчина ее проснулся, тоже вышел, увидел ее сидящей за столом с потерянным видом, обнял, спросил: "Кто это звонил?" Сказать ему, что муж из тюрьмы, она не решилась, ответила что-то невнятное про какую-то подругу.

Впрочем, и сейчас, когда Виктоша спросила Борискова, кто звонил, он тоже ответил невнятно. Виктоше не нравилось, когда кто-то звонит из тюрьмы. Последний раз Димон звонил перед самым Новым годом, поздравлял. Кстати, Нового года Димон опасался, поскольку в прошлом году завис под Рождество на каком-то пересыльном пункте, а выходных в тот год было почти две недели. Кормили на пересылке очень скудно, кончились сигареты и печенье. Все это время не было ни свиданий, ни прогулок – ничего – о них просто забыли, они сидели в полной тьме: даже света в камере не было: лампочка перегорела, и ее никто не менял. Он за те две недели почти отвык от света.

Микоша ерзала на руках, лизала лицо. Это было сначала ужасно подумать – куда-то переться из дома – казалось, что и со стула-то уже не встать, но Борисков пересилил себя и потом очень даже приятно погулял. Были и знакомые собаки. Микоша хорошо поиграла, побегала.

Тут же гуляла соседка со своим котом на поводке. Этот так называемый элитный персидский кот все прошлое лето прятался, где-то бродил, и когда его все же отловили, то оказалось, что он свалялся, как валенок, и его пришлось остригать, как овцу, преодолевая яростное сопротивление. Соседке он тогда распорол руку так, что думали вообще нужно будет зашивать. И морда у него всегда была очень недовольная – такая порода.

Но это было еще не самое вредное животное, какое Борисков знал. Самое вредное животное в мире он когда-то знал очень хорошо. Это был Софьин кот – известная сволочь по кличке Кузя. Этот самый кот Кузя еще котенком проявлял свой исключительно скверный и склочный характер: дрался и царапался совершенно безжалостно. Софье постоянно рвал колготки. В зрелом возрасте он ходил по перилам лоджий, гадил на балконах у соседей, воровал еду, запросто мог влезь в приоткрытое окно и навалить уже и в комнате. Борискову он как-то нассал на сиденье в машине, причем так обильно и вонюче, что даже встала актуальная дилемма: то ли постоянно обрабатывать машину дезодорантами, то ли вообще менять сиденье. Несмотря на все ухищрения Борискова, запах, наверно, с полгода стоял ужасный, потом Борискову отдали сиденье с разбитой машины. Даже когда сиденье уже поменяли, запах этот Борискову чудился еще долго.

На спортивной площадке какие-то ребята лет двадцати громко матерились друг с другом. В темноте хорошо было видно, как кто-то звонил по мобильному, светился синий дисплей, ему сходу врезали по морде – он рухнул, а голубой огонек мобильника взлетел высоко вверх и куда-то упал на газон – в старый снег и там погас.

Борисков опять почувствовал перебои в сердце. Даже вспотел.

Вернувшись, помыл Микоше лапки (Виктоша уже лежала в кровати), еще поел макарон с котлетами, наелся до отвала. Виктоша прямо из кровати грузила по ходу какими-то семейными проблемами, проблемами своей подруги, проблемами на своей работе. Еще и проблемами тестя. Борисков слушал, смотрел телевизор и ел, ел, ел, пил чай. Когда лег, тут же пошли пузыри из пищевода. Подумал: не надо было столько есть на ночь. Но нет воли. Ворочался, не спалось, пошел на кухню, выпил сначала тридцать капель корвалола, потом подумал: "Коньячку, что ли, шлепнуть?" – и шлепнул. И Наташину таблетку тоже проглотил. Наконец заснул.

Была совершенно бредовая ночь. Приснилась Софья. Проснулся в возбуждении почти счастливый в пять утра и потом долго не мог заснуть.

Как всегда прекрасная Софья даже во сне внесла в его жизнь смуту. С ней всегда были проблемы. Вспомнил, как они жили с Софьей на даче зимой. Основной проблемой были дрова, потому что стояли довольно сильные морозы, и нужно было топить печку каждый день, причем утром и вечером. Проходило довольно много времени, пока накапливалось хоть какое-то тепло. Борисков направлял электрический рефлектор на раскрытую постель, чтобы хоть как-то ее подсушить и согреть. Потом они забирались в кровать, крепко прижимались, обнимались, любили друг друга, лежали под двумя одеялами в отблесках огня из печки. Больше никого, кажется, тогда и не было во всем дачном поселке. В выходные они лежали в постели с ночи до вечера следующего дня и любили друг друга – до полного истощения. Казалось, что впереди жизнь будет еще лучше. А лучше уже никогда не было. Но короткий зимний день быстро кончался. Печь остывала. Нужно было возвращаться в город.

Потом пришла весна. Оседали сугробы, в воздухе терпко пахло талой водой. Помнится, когда они шли с Софьей от платформы по поселку к их домику – у Борискова мучительно болело и тянуло в паху – так он ее хотел. Как-то пошли в рощу за березовым соком, Борискову захотелось заняться любовью тут же в роще, вокруг вроде никого не было, он начал пристраиваться, но тут в небе затрещал мотор параплана. Тот сделал разворот и низко пронесся над полем, поднимая из борозд только что вскрытой пашни грачиные крики.

Они с Софьей спали на чердаке дачи, где под крышей была сделана крохотная уютная комнатка, типа мансарды, стены которой изгибались под углом как крыша. Утром их будили вороны, ходившие по жести на коньке крыши и гремевшие по ней своими когтями. Но обычно было тихо, никто их не беспокоил. В будни на даче никого не было и соседей не было, лишь где-то далеко визжала пила. Никогда больше не было таких спокойных солнечных дней, которые они проводили на озере, в прогулках и в любви ночью. Это был их крохотный мир, их страна, и они были единственными ее жителями. Однако вторжение в их страну вскоре началось. Оно произошло в виде самого худшего варианта – Алика, бывшего Софьиного бойфренда, заявившегося на своей старой раздолбанной машине с огромным арбузом, цветами и шампанским. Он не дрался, не скандалил, но само его вторжение в их мир сломало весь распорядок этой спокойной жизни. Они сели на кухне разговаривать (Софья, умоляющее глядя, попросила Борискова полчасика погулять), пили чай. Потом Алик уехал, оставив арбуз. О чем они говорили с Софьей – было неизвестно, но настроение было испорчено надолго. Вечером лежали в постели рядом, не разговаривая. Борисков видел, что Софья не спала, глаза сверкали в темноте, когда она открывала веки. Потом робко теплая рука ее коснулась его руки, переползла на живот и начала спускаться ниже. Он вздохнул и обнял ее.

Утром Софья с аппетитом ела арбуз. Борисков есть не стал. Софья, увидев его мрачный взгляд, виновато сказала:

– Не сердись! Хороший арбуз, что же его – выбрасывать? Хочешь, я соседей угощу?

Потом опять стала к нему приласкиваться, залезла в штаны, Борисков поначалу сердился, но у нее как всегда все получилось. Мир снова был восстановлен.Так и жили.

Потом пошли сплошные ливневые дожди, и на даче стало как в тропиках – жарко и сыро. Пот тек ручьями. Это было не очень удобно. Они скользили друг по другу, как смазанные маслом. Тогда же с Софьей как-то ходили в сауну в лесу на берегу лесного озера. Моросил дождь, побежали на мостки прыгать в воду. Софья совсем уж голой постеснялась, была только в трусиках, и казалась необыкновенно прекрасной. Взявшись за руки, с шумом бултыхнулись в воду, поплыли к кувшинкам. Над водой стлался пар. Это были чудесные неповторимые мгновения жизни.

А потом пришла осень. И опять же, это была, пожалуй, самая счастливая осень в жизни Борискова. Жили они все там же, на даче, до конца бабьего лета. Золотые дни. Тихая, ясная погода. Как-то Борисков вышел на улицу – на теплый воздух – в царство осеннего теплого ветра, и пронзительной грустью объял его этот ясный приветливый день, а когда наступил вечер, в сумерках повисла красная луна, заискрилась лежащая на траве паутина.

Потом начались дожди. Однажды вышел на улицу: какая-то женщина в сапогах, до колена обляпанных глиной, в намокшем ватнике куда-то тащила на веревке грязную и мокрую козу. Стояла машина, сгружали мешки с картошкой. Листья висели на деревьях как грязное мокрое белье и устилали сад сплошным ковром, глушившим шаги. Вот и все. Кончилось бабье лето. Заканчивалась и любовь.

Софья… Не было никого ближе ее тогда во всем мире. Даже жена никогда не была ему так близка. И такой весны больше уже никогда не было. Потом много лет Борисков, провожая очередную весну, грустно думал, что вот еще одна весна прошла зря. Там были разные сложности. Тогда нужно было проявить волю, решимость, а Борисков этого сделать не сумел. Они расстались, а потом она вышла замуж за другого.

Почему он ее потерял? И тут надо признать, что Софья была женщина не его полета. Чтобы жить с Софьей, надо было быть совсем другим мужчиной – богатым, стремительным, уверенным в себе, самым лучшим. Софья хотела только этого и ничего другого. Он как мог тянулся до этого уровня, но не дотягивался. В юности Борисков еще имел иллюзии, что можно измениться. Однако жизнь показала, что измениться нельзя. Ты рождаешься с определенным талантом, прирожденными нервными реакциями. Люди, которых он знал еще по детскому саду, тот же Лешка Романов, Геныч – через десятилетия оставались все теми же.

С Софьей было все сложно. Борисков тогда был женат уже лет пять, а Лизе было два года. Он просто не мог уйти. Позже еще оказалось, что Софья делала аборт, потом зачем-то рассказала ему о том, что там должны были родиться двойняшки. Борискову было до сих пор их жалко. Не сказала бы, может быть, не думал бы. Старался об этом не вспоминать. От одного этого воспоминания у него всегда болела голова и становилось душно. "На том свете тебе, Борисков, все припомнят".

Как-то они с Софьей лежали в постели, Борисков мельком посмотрел на часы и подумал, что надо собираться. Он ненавидел этот миг, но, наконец, встал. Софья посмотрела на него пристально. С ней явно что-то происходило. Она сказала:

– Останься! Я прошу тебя, останься!

– Я не могу! Ты же знаешь!