Перелётный словарь для почтовой вороны

Снегири, сначала розоватые,
полной алости достигнут к январю,
станут прятаться, пушисто-толстоватые,
для тепла в румяную зарю.

До того сживутся с красной стужей,
потому как – зимовать так зимовать,
что рябину терпкую на ужин
будут прямо с пузыря багряного клевать.

Если бы не щурились мы зря,
и зиме в глаза как дети зырили,
сразу б различили и зарю, и снегиря,
и рябины малые мёрзлые пузырики.

«Не очень-то приветлив зимний лес…»

Не очень-то приветлив зимний лес,
но если не глядеть в него на выстрел,
не прячет он своих простых чудес,
и снежных рассыпающихся смыслов.

Безветренный внизу, вершины на ветру
о чём-то тихо говорят и белыми качают головами,
кристальный пух, овеявший древесную кору,
как будто облечён лучистыми правами.

То там, то здесь, в мерцанье сосняка
слетает белый снег с зелёного виска,
замедленный, в задумчивых извивах,
к подножьям игл сухих, суглинка и песка,
к созвездьям муравьиных снов неторопливых.

«Ещё одна зима, и поле позвонит нам в колокольцы…»

Ещё одна зима, и поле позвонит нам в колокольцы,
и птицы будут гнёзда вить, а змеи кольца,
и тихий дождь рассеет в воздухе частицы
живые, и неисчислимые как лица.

Часть вторая. Адам, Адам…

«Гоян приплыл, и время изменилось…»

Гоян приплыл, и время изменилось,
и зуб заныл, и осень накренилась,
и длинная река блеснула в облака,
и вот у облака порезана щека,
и скрипка в ухе, а в другом баян,
видать, не в духе к нам приплыл Гоян.

«Я ходил по осенней траве…»

Я ходил по осенней траве
с хищной птицей на голове,
и сначала просто махал руками,
а потом побежал большими прыжками,
и уже берёзовыми и осиновыми
по лицу хлестало вершинами,
но, видно, птице моё не понравилось тело,
бросила, стерва, и улетела.

«В день свой первый в аду расскажу – не поверят …»

В день свой первый в аду расскажу – не поверят —
про этот заваленный мусором берег…
«Да что ты, – скажут, – плетёшь ерунду,
посмотри, нет такого даже в аду.»

А я им скажу точку зренья свою:
«Да у вас тут, – скажу, – почти как в раю,
мне такого ада и даром не надо,
отпустите меня на свалку мою.»

«Воробей чирикнул по горлу…»

Воробей чирикнул по горлу
серовато-квёлого дня,
и в ладонь ему же нагадил, и гордо
левым глазом глядит на меня.

Дворник свет заметает подальше,
и кряхтит, и смачно плюёт,
смотрит с голого тополя ангел-скитальщик
как плевок человечий превращается в лёд.

Начинается снег, в белых бурках из фетра
ходит, ходит и нагребает бугор.
И, под жёлтый фонарь сходивши до ветру,
спать ложится он под забор.