Проект «Валькирия»

Откровенно наглые рожи. Это плохо. Руки связаны за спиной. Это хорошо. Ага, вот они, пятеро знакомцев. Смотрят исподлобья, в отличие от остальных – избегают встречаться взглядом. Штрассл кивком подозвал к себе ближнего, с оценивающе-смекалистыми глазами:

– Халкан таг! («Иди сюда!» – на сомалийском).

Тот нехотя подошёл и остановился в двух шагах. Пальцы Хуберта плавно легли на спусковую скобу бластера. Это не ускользнуло от бандита: он отпрянул и сделал невольное движение в сторону.

– Истааг! («Стоять!»)

Сомалиец застыл; спина напряжена.

– Мага? («Имя?»)

– Абдулвали! – ответил туземец.

Штрассл подошёл и коротким лучевым импульсом освободил ему руки, небрежно шевельнув стволом бластера. Остальные внимательно наблюдали за происходящим. Ага! Его мастерство владения оружием уже оценили. Это хорошо!

Хуберт на ломаном сомалийском, щедро снабжённым выразительными жестами, объяснил разбойнику, что назначает его «смотрящим». Отныне он должен следить за порядком во взводе и доводить до сведения остальных головорезов распоряжения Штрассла, добиваясь их беспрекословного исполнения. За это ему полагаются льготы: лучший паёк, добротная спецодежда и нижняя койка в казарме около окна. Абдулвали слушал сначала недоверчиво. Но когда понял, что требуется, довольно ощерился, показав гнилые зубы. На вопрос, хорошо ли он понял, с готовностью ответил:

– Кад, саид! («Ясно, господин!»)

Час прошёл быстро. Хуберт раздал уголовникам муляжи оружия, показал, как с ними обращаться и какие приёмы следует заучить, и поручил Абдулвали тренировать соплеменников. В принципе, некоторые из штрафников, очевидно бывшие разбойники, более-менее умели обращаться с бластерами. Но, конечно, не на армейском уровне. Новоиспечённый смотрящий с удовольствием измывался над сородичами, гоняя их до седьмого пота. Негры учились «стрелять» на бегу, лёжа, в прыжке, из-под руки, полуобернувшись и с резким разворотом.

Во время перекура Штрассл спросил у помощника, как тот себя чувствует.

– Ванаагсан, саид! («Хорошо, господин!»)

Хуберт поинтересовался почему Абдулвали нравится командовать сообщниками? Ведь совсем недавно все они находились в одинаково дерьмовом положении. Неужели повлияло, что его назначили «авторитетом»? Чёрный «пахан» спокойно ответил, что власть нравится всем. Штрассл попытался объяснить, что большинство тут живёт по-другому: старается договориться, а не командовать друг другом. Но Абдулвали лишь понятливо хмыкнул на провокацию оберфельдфебеля:

– Ма ааминсани! («Не верю!»)

«Тоже мне, Станиславский нашёлся!», – в отрочестве Хуберт участвовал в школьной самодеятельности и был знаком с системой русского режиссёра.

После перерыва Абдулвали гонял «штрафных солдат» с ещё большим ожесточением. Но теперь он время от времени бросал на Штрассла настороженно-недоверчивые взгляды, стараясь делать это незаметно.

Наконец, появился давешний десятник. Он с удивлением обнаружил, что никто никого не покалечил, все арестованные измочалены и обливаются потом.

– Ну, оберфельдфебель, ты даёшь!

Взвод ушёл с плаца почти строевым шагом. Штрассл подумал, что первое занятие прошло успешно, но нет гарантии, что и дальше ему будет сопутствовать удача. Так и вышло. Следующая группа состояла из отъявленных головорезов: для того, чтобы добиться послушания, одному, слишком резвому, пришлось всадить заряд в левую руку, а другому – в правое плечо. После этого возбуждение остальных сменилось угрюмым подчинением. Пока никого на роль взводного смотрящего Штрассл среди них не приметил.

Занятия ещё с двумя группами вконец измотали его. Дело было не столько в физической усталости – Хуберт в основном командовал, а не бегал наравне со штрафниками, – сколько в постоянном нервном напряжении и стремлении держать под контролем всех и одновременно. Он не позволял себе расслабиться ни на секунду. В минуты опасности у Штрассла открывалось «заднее зрение», когда он затылком ощущал угрозу. Вот и сейчас: один из сомалийцев подобрался слишком близко со спины и уже поднял муляж над головой. Конечно, до убийства дело бы не дошло, но поранить мог. В последнее мгновение, почувствовав неприятный холодок в затылке, Хуберта развернулся и со всего размаху двинул нападавшему бластером в горло. Тот хрюкнул и распластался на земле, изо рта пошла кровь. Хорошо, что остался жив, иначе пришлось бы отчитываться.

В конце дня Штрассл чувствовал себя как выжатый лимон. Есть не хотелось. Принял душ и рухнул на койку. Мгновенно провалился в сон и проспал ровно двадцать минут. После чего встал, причесался и отправился в бар космопорта.

Полины сегодня не было, хотя шла её смена. «Это даже к лучшему!» – подумал он и заказал любимый марсианский коктейль у симпатичной незнакомой буфетчицы. Всё-таки не удержался и спросил:

– Разве Полина сегодня не работает?

– Вы Хуберт? Пилот Хуберт Штрассл? – оживилась девушка.

– Да. Это я.

– Вам записка от неё.

Сев за столик, он не спешил разворачивать сложенный вчетверо листок бумаги. Не хотел читать её письмо прилюдно. Медленно допил напиток, посидел ещё пару минут, глядя в окно на проплывающие в небе прогулочные дирижабли, и только после этого вышел в парк, нашёл скамейку в тенистом месте под пальмами и медленно развернул послание.

«Здравствуйте, Хуберт! Хочу ещё раз поблагодарить вас за чудесное спасение на пляже. Не уверена, что увижусь с вами лично до отъезда – знаю, что через неделю вы отправляетесь на сложное задание. Отец отправляет меня в санаторий на десять дней, хочет, чтобы я пришла в себя после шока. Никакие мои возражения в расчёт не принимаются. Ещё раз большое спасибо. Удачи вам!»

Вот и всё. А что он ожидал? Обычная вежливая записка, не более того. Вдруг нахлынуло острое желание повидаться с той, чью тёплую руку держал в своих, глядя в бездонные серо-голубые глаза и ощущая, как два сердца ухают в унисон.

Не отдавая себе отчёта, зачем это, Хуберт встал и решительным шагом направился к дому инженера Холмского.

* * *

Неделя пролетела быстро. Штрасслу всё же удалось «скроить» из своих штрафников вполне приличный отряд. За это же время произошли два события, потрясших до глубины души. Вчера Хуберту вручили сшитую для него форму «кайзеровского» образца, со всеми знаками отличия. Сначала он смутился: как же так? Ведь фактически австрийца призвала страна, с которой воевал его народ. Пусть и на Земле-7, но ведь все они связаны в многомирии! Неужели у здешних северян, которых привычно именовал русскими, вообще нет никакой неприязни? Или они настолько великодушны, что способны простить даже убийства предков людей, с которыми их связывают родственные нити через гиперпространство?

Как бы то ни было, но форма была скроена на удивление хорошо и сидела как влитая. Догадывались ли приютившие и возродившие его северяне, что мундир и возвращение прежнего звания – перед всем строем объявили об этом! – так много значат для выходца из простой австрийской семьи? Наверное, да.

Штрассл подозревал, что его посылают почти на верную смерть. Поэтому единственное, о чём сожалел, что своей гибелью может «разбить сердце» этой милой юной девушке, Полине. Она так прямо и сказала, когда заявился к ней домой, получив записку. Тот прилив нежности, который ощутил впервые на пляже, держа её руки, снова подкатил к горлу и ошеломил властной неудержимостью.

– Пообещайте, что постараетесь выжить!!! – девичьи глаза сверкали как сапфиры на побледневшем лице.

Он пытался отмолчаться. Как такое вообще можно обещать? На фронте каждый солдат лишь винтик. Но она требовала снова и снова. Наконец, нехотя, выдавил:

– Сделаю всё возможное.

Она подарила ему мнемокристалл с записью песни «Эхо любви», которая так понравилась на пляже:

– Это – талисман! Берегите его.

И вот теперь, когда перед взлётом остаются считанные минуты, он слушал её в исполнении самой Полины:

И мне до тебя, где бы я ни была,

Дотронуться сердцем не трудно.

Опять нас любовь за собой позвала.

Мы нежность, мы нежность,

Мы вечная нежность друг друга.

Мы нежность, мы нежность,

Мы вечная нежность друг друга…

* * *

Ставший уже привычным «Нибиру» словно чувствовал предстоящую разлуку. Его биомасса выдавала сейчас чуть больше стандартного электрозаряда, отчего галогеновая подсветка делала полукилометровое кольцо особо красивым. Движки ровно толкали перегруженный орбитал. Он уже давно шёл на второй космической скорости и приближался к мистической отметке в 13, 66(6) километров в секунду – где открывается возможности войти в подпространство. Вот только делать этого опытный Штрассл пока не собирался. Не стоит без нужды бить в мироздании дыры, которые научились находить Дикие. В принципе, методика полёта была уже хорошо отработана: сначала нужно надёжно затеряться в поясе астероидов между орбитами Марса и Юпитера. Затем, в произвольно выбранной точке, совершить нырок и найти в подпространстве базу Солдат Сумерек. Трюмы орбитала забиты различными припасами для них. А вот на внешних стапелях «Нибиру» летели три космических носителя, каждый из которых оснащен четырьмя автономными бомбовозами. Только один не стандартный, а переоборудованный в десантную капсулу на сто восемь Мехов. Это такие боевые экзоскелеты для его «штрафников», помесь одноразового индивидуального танка с шагоходом. Арестованные прозвали их «белыми тапками» или «гробиками на ножках». За то что сначала позволяют бить Диких почти как тараканов домашней обувью, но потом превращаются в собственное последнее пристанище. По крайней мере, никто из арестованных не слышал историй о чудесном возвращении на Землю оператора «тапка».