Сикстинская мадонна

– А послушай вот и вывод сделай. – Кочегар опять ему и начал про охрюдинское горе ведать.

– Значит так, в наряд пошел Охрюдин, по столовой заступил дежурным, по солдатской. Налупился каши и почувствовал себя великим. Замполитом полковым надулся – грудь колесиком, глаза оглоблей и, как мусор, за порядком смотрит.

Это, видно, надоело скоро. Разумеется, кому приятно слушать чавканье, стучанье ложек да шуршание сапог солдатских. Стал искать вокруг себя глазами бравый прапорщик чего иное, чтоб хоть чуть поинтересней было. И, представьте, подфартило парню: дверь раскрылась ветерком на кухню и увидел красоту мужчина: моет женщина посуду в чане, перегнувшись через край, и попа, разъядреная ее, большая, оголилась, потому как юбка завернулась ветерком на спину сквознячком обыкновенным, шустрым, кстати, дверь и отворил который. Но, что главное трусов, на даме этой не было совсем. На кухне их, как правило, в жару снимают все, кто трудится с печами рядом.

Ну так вот, уперся, значит, прапор в попку голую нахальным взглядом, и заметил, что солдаты тоже перестроили на дверь вниманье. Безобразию конец такому был Охрюдин положить обязан. И поэтому к заветной двери устремился лично сам, порядок надлежащий навести пытаясь. В дверь раскрытую вошел и тихо за собою притворил проказник. Нет бы хлопнуть, а потом сурово замечание бабенке сделать. Так и так, мол, вы чего солдат тут развращаете, гражданка, это? Поодерните юбчонку что ли! Ан же нет. Сластолюбивый прапор о морали-то как раз не пекся, как мужик любой, нормальный если. Сзади к попе подошел тихонько и ладошкою потрогал жопу. Но эмоций никаких особых. Вроде как не замечает даже и посуду в чане моет также, буквой Зю, не разгибаясь стоя. Что же, прапорщик усилил натиск, щупать женщину за попу начал. Только ноль совсем эмоций дама. Не раздумывая долго, прапор вынул член вполне готовый к бою да в бабеночку скорей присунул. И поехала, пошла забава.

Порет прапорщик, кого не зная, а партнерочка стоит, балдеет, в чан упершись широко руками.

Вот оргазм одновременный, сладкий. И все было б хорошо, когда бы, слишком не захорошело даме. Так ее разобрало, что, руки завернув назад, за попу парня ухватила и тянуть, да жопу пополам разорвала гвардейцу в исключительно экстазе бурном.

Прапор белым заревел медведем, хлеще чем «Ту-22» на взлете, и сознания лишился малый в самой сладкой середине кайфа. И блаженства пик! И чувств вершина! Но, однако же, конец плачевный. Прибежавшие на вопль солдаты еле вырвали из ручек страстных испускающего дух гвардейца, с окровавленным порватым задом. Чуть еще бы, и конец летальный в той любови наступил недолгой. Полумертвого в санчасть сначала, ну а после в ОВГ, где жопу предстоит теперь лечить серьезно, так как туго заживает место.

– Что, Алеша, – силовик заметил, – разве ровня та беда с твоею?

И Емелин промолчал. А Шухов:

– Разумеется, совсем не ровня, – резюмировал, – возможно жопа никогда не заживет у парня, говорят врачи, порою даже невозможно излеченье оной.

Полпути уже прошли, и Шухов, чтоб Емелина отвлечь немного от души переживаний жутких продолжал травить:

– С чекистом нашим, с полковым, беда случилась тоже. Так что, Леш, ты не один сегодня. Быть свидетелем пришлось печали. Заступаю я в наряд намедни, значит в стартовый. Полетов нету. Исключительно чудесный вечер. В преферанс себе сидим играем. Пишем пулю. Вдруг средь ночи тихой слышим ясно, что стреляют где-то. По характеру хлопков, как будто бьет ПМ, вполне знакомым звуком. Навострили на макушке ушки и район определили точно, где стрельба, и был то привод ближний.

Ну, срываемся. Летим конкретно всей компанией туда скорее, на пожарке аварийной дуем. Подъезжаем – вот вам хрен в томате: с пистолетом особист Сашуля в свете фар жмет на курок без толка, все, как видно, расстрелял патроны, израсходовал, чума лесная.

Видя то, что не грозит убийством, полоумного скрутили разом, мимоходом отобравши пушку. Привезли на КДП, а там уж подполковник Балалайкин вот он, объявился и не запылился за коллегою приехал пьяным.

А Сашуля из веревок рвется, горько плачет и орет, что мочи только в легких есть: «Как крыс вас, суки, постреляю! Поглядите, падлы, сколько их понавалял на травке! То же самое и с вами будет, поменяю вот обойму только!»

Затолкали кое-как в «УАЗик» к Балалайкину Сашулю, ну и тот повез его домой скорее, честь конторы не позорить дабы. Сквозь раскрытые машины окна на прощание успел расслышать несуразицу: «Сжирают крысы! А супружница моя в больнице, ненаглядная, лежит, с ангиной!.. Ничего, что я служил в танкистах, контрразведчика характер службы в роде войск любом один и тот же! Так как методы едины наши!.. Развяжите, пидарасы, руки!.. У меня лежит жена в больнице!.. Не до вас тут мне совсем гондонов!»

– Это белая горячка, значит, у товарища. Попрут теперь уж, – оружейник рассудил Аркадьев. А Зернов:

– Он из танкистов правда? – у рассказчика спросил.

– Да, точно, – за него ему стартех ответил, – в гаражах тем сам хвалился как-то под подпитием приличным правда.

– Так что скоро к нам прибудет новый контрразведчик, – кочегар заметил.

– Вот беда кому, – сказал Аркадьев, оружейник, – не сравнить с твоею. Потеряет человечек должность, на которую молиться можно. Дефицит ему любой и дура на кармане завсегда с собою. К пистолетчику ходить не нужно. И лежачего не бей работа. Не найдет лафу такую больше. На круги своя, вернуть все чтобы, просидел в сортире б Саша долго. А тебе всего нырнуть разочек. Так что нос да пистолетом, Леша.

– Зря не дрейфь, – силовичок досужий поддержал, – припоминаю пору, туалет когда стоял у штаба, деревянный. В нем полы сопрели. Ну и надо же, с полетов ночью летчик правый шел, Дубинин, мимо и нужду как раз надумал справить. Доски хрустнули. Пилот-бедняга провалился и чуть душу было не отдал, был мужичина тучный, сам никак не мог из ямы вылезть… Поутру нашли солдаты только. Хваткой мертвою за край держался, пребывая в говнице по сиськи… Но с тобой твой коллектив гвардейский, так что здорово дружбан не бойся.

Путь закончен. Никого у штаба. В одиночестве стоит угрюмо туалет. Он в ожиданье дремлет, потому что достоверно знает, понимает: не оставят в чреве новый, табельный ПМ так просто. А коль эдак быть спектаклю значит, да какому – говнолазов шоу – представленьям представленье то что. Где, в каком его дадут театре? Не ошибся – подошли артисты.

– Построение прошло, а значит, – констатировал Фомин, – народа не предвидится в округе много. Может быть и без зевак прокатит.

Обступили туалет, который испускал не парфюмерный запах. Изучив сооруженье бегло, скоро поняли: решать задачу, непростую, предстоит и очень. Сквозь отверстия в полу лишь только внутрь его проникнуть можно было. Правда маленькие их размеры никаких не оставляли шансов.

– Быть отверстие должно для шланга, – вслух подумал кочегар, – не может без очистки сей объект работать.

Возразил силовичок на это:

– Шланг внутри в дыру засунуть можно. Так и делают теперь, а раньше сбоку правильно была, покуда замначальника политотдела, пьяным будучи, в нее не булькнул. После ужина нужду исправив, на траву у туалета взял да бедолага наступил на крышку, чуть прикрытую, а дальше ясно. Все заделали потом бетоном, только вам откуда знать, салагам, о событии том древнем в части.

Правда, рядом с туалетом было бетонировано сбоку мощно, слоем толстым, мог сдержать который вес компании хорошей пьяных. Призадумались, а в это время оружейник эскадрильи третьей Зачепило в ожиданье Леши рвал-метал, уйти домой не смея без злосчастного его «ПМ-а». Он давно у всех оружье принял и до дома уходить сбирался, тут же хлюст полувоенный этот – двухгодичник лейтенант Емелин. И при том совсем не то бесило, что приходится сидеть на службе бестолково в золотое время, в непосредственно свое родное. Вовсе нет. Дружок-правак как раз вот обмывал очередное званье в гараже, и ожидал, конечно, друга лучшего на пир мужицкий.

Зачепило не дурак был выпить и поэтому мулило хлопца испариться в гаражи скорее. Но нельзя никак, однако, было.

«Вот же правила в стране Советов! – бесновался РПДэшник в гневе. – Коли личное твое оружье, так таскай его с собой, где хочешь. Нет, боятся командиры-папы, что взыграет в жилах кровь шальная. И сиди вот тут, как пень-колода, пьют товарищи когда, гуляют».

Меж порывами великой злобы оружейник закрывал глаза, и видел выпивку, и видел закусь. Но не смел уйти: обязан ждать был.

Как и он переживала Лена в ожидании и то и дело, выбегала из квартиры дева разволнованная, но без толку. «Почему не позвонил?» – гадала и, ответа не найдя, вздыхала. Канул в воду женишок как будто. Успокаивало, правда, малость, что задерживался папа тоже. «Сговорились там они вдруг что ли?» – посетила даже мысль, и Лена в унисон с ней улыбнулась грустно.

И ведь надо же тому случиться: в то же время особист Сашуля, правда, бывший почитай, вернулся в часть свою леченья после, ну и кабинет родной решил проведать на прощание с военной службой. Чувство горькое, что сдать придется полномочия другому скоро, болью ноющею сердце ело. Шилом факт колол конкретно в душу, что заменит далеко не ангел, мало пьющий, а такой же, только не допившийся до ручки самой.

И пока у «Мэ и Жо» стояли авиаторы в раздумьях, Саша на попуточке подъехал к штабу. Мимо техников прошел, стараясь в их сторонку не глядеть, и вскоре оказался у двери знакомой.

Вот в замочке повернулся ключик. Вот пошла стальная дверь без скрипа, так как смазана была обильно самым лучшим самолетным маслом МС-20. Тут уже не скрипнешь. Вообще любил Сашуля скрытность, как и правильный работник должен службы тайной и могучей самой… Эх! Когда б не алкоголь проклятый, по-другому б все, конечно было.

В кабинет войдя, уселся в кресле дерматиновом Сашуля, мягком, и по стенам пробежал глазами. Призадумался, вздохнув, а было экс-чекисту про чего подумать.

Феликс жилистый – железный Феликс, с прилепившейся к стене картины, укоризненно сверлил глазами: «Что, допился, алкашина хренов? Доигрался? И паши теперь вот пролетарием бесправным жалким… Но и там тебе коптить осталось с гулькин нос – разочка два горячка шарахнет и поминай как звали полкового особиста Сашу!»

От портрета отвернулся резко, покраснев до самых пят Сашуля, и поежился от взгляда злого, в спину бьющего лучом горячим.

«А ведь прав! – подумал горько очень. – Прав, и как еще, Железный Феликс! На врага народа смотрит словно, к стенке надобно кого скорее! Что ж, Эдмундович, прости засранца! Бестолковую судьбу такую, безалаберную, значит бог мне из мешка, в лото играя, вынул».

Жутко стало от подобных мыслей, в руки дрожь опять вернулась злая и Сашуля прошептал:

– Неужто это белая горячка снова начинается, едрена мама?! До конца не долечили видно, алкаша, меня врачи. А нужен им такой вот обормот, какого через месяц или два уволят? Так как нужен – и лечили так же, – и, глаза закрыв, попытку сделал задремать и закемарил сидя.

В это ж время туалета возле озадаченно стояла группа по спасению гвардейской чести. Предложений никаких конкретных никому не приходило, ну и молчаливо потому стояли, не шутя и не травя привычно анекдотов да красивых баек. Кочегар, уже набивший руку на решениях задач в полете нестандартных, тишину нарушил:

– Пробивать проход в бетоне надо перво-наперво. Пути другого я, товарищи, пока не вижу.

«Чем бетон долбить?»– вопрос банальный – в теплом воздухе повис вечернем.

– Я вчера два добрых лома видел, – оружейник показал рукою на санчасть, – ходил когда к зубному. Ожидают до сих пор, поди-ка, и не знают, что судьба-индейка с говнолазною бригадой свяжет.

– Коли видел, дуй в санчасть за ними, – кочегар команду дал, и вскоре два большущих, здоровенных лома возле «Мэ и Жо» легли на травке.

И работа закипела сразу. Без минуты перерыва били все по очереди и в бетоне вход широкий продолбили вскоре, мог в который безпроблемно булькнуть самый толстый замполит советский, а не то, что лейтенант Емелин.

На отверстие взглянул Алеша, и невольно содрогнулся парень. Словно дьявольская пасть дракона отвратительно зияла дырка, источая смрад из чрева жуткий. А неровные края дырины походили на пираньи зубы, зазывающие в ад на кару. Нервный тик слегка подернул веко, ужас крепко сжал тисками душу.

Наступила тишина, а Шухов, призадумавшись слегка, затылок почесал и: