Стена

Я посмотрел ему в глаза.

– Если тот ты, которого я знаю, – это иллюзия, то зачем тогда ты ее создаешь?

Сандер снова занялся фруктами.

– Помнишь, я тебе говорил когда-то…

– О том, что ты живешь не своей жизнью?

– Да.

– Помню.

– Я тебе говорил еще, что это затягивает.

– Там, где лапка увязла, всей птичке пропасть.

– Что-то в этом роде.

Он помолчал немного.

– Так вот, понимаешь… я ведь раньше никогда ни о чем таком не задумывался. Пока… пока не встретился с ней. Вот скажи мне, вот что в ней такого, а? Вроде бы ничего, да? Обычная девушка, каких много, симпатичная – да, но на обложку журнала бы ее не поместили. Да даже и увидеть бы ее на обложке – думаю, не зацепила бы она. Что-то в ней есть, какая-то аура, что ли… Только когда близко к ней подойдешь, только тогда чувствуешь. Не знаю, как ты, но я сразу понял, что она – особенная.

Я был в тихом шоке. Сандер говорил моими словами, моими чувствами. Значит, я не один такой? Значит, и он тоже попал под действие ее чар, значит, это мне не просто показалось тогда, в ресторане? Что же это за человек такой – эта Марина? Неужели в нее влюбляются все подряд?

– Я когда с ней знакомиться только подходил, думал, все будет как всегда – потрещим, выпьем, потанцуем, потом в такси – и в постельку. А вышло так, что никакой постельки не получилось. Я вообще с ней не спал ни разу, представляешь? Ни разу. Мне почему-то не хочется ее соблазнять. Ну, вру я, хочется, конечно, но… как-то не получается. Когда я с ней… это… затягивает. Время летит, а мы все говорим и говорим, и все равно, о чем – главное, чувствовать, что она рядом. А потом раз – и уже поздно, ей домой пора, а я даже и не задумался о том, как бы ее к себе затащить. Даже не предложил ни разу. Вот веришь ты мне? Думаю, что нет.

Я верил. Но молчал. Пусть себе рассказывает. Наконец-то его прорвало.

– Я, понимаешь… я тогда только начал думать. О том, зачем живу вообще. Зачем все это, – он обвел рукой вокруг, – мне нужно, если ее здесь нет. Я раньше думал, что это фигня все – смысл там какой-то искать, башку только себе дурить. Я всегда смотрел на таких людей, как на придурков. Неудачников. Пытаются себя как-то оправдать в своих глазах – вот и выдумывают себе всякие смыслы. Книжки всякие тягомотные читают. Про других думал, что они просто так дань моде отдают – модно же это теперь стало, книжки читать. Пока они свои книжки читали да про смыслы всякие думали, я читал журналы по дизайну. И работал от зари до зари. Выкладывался на полную. И вот посмотри, чего я достиг, и где все эти искатели смысла. Мне двадцать семь, а я уже преуспевающий архитектор. Своя «треха» на Ленинском. Свой «авенсис». Только вот знаешь… а толку-то?

Конечно, мне нравится моя работа. И заработок хороший, могу все себе позволить. Кроме главного. Понимаешь, я как бы застрял где-то в прошлом. Надоело это все безумно, удовольствие перестало доставлять совершенно. Жить я стал как-то по инерции. Думал, вот теперь, наверное, пришло время, чтобы все изменилось. Начать наконец встречаться с девушкой, может, жениться даже; сменить образ жизни, бросить все эти клубы, подруг на ночь, друзей на стакан виски… Веришь ли, я в своей жизни с одной девушкой встречался максимум недели три. Просто… в этом мире столько возможностей, думал я. Не хотел их упускать. Хотел всего, и сразу. И побольше, побольше… А ты ведь понимаешь, я ведь могу. Могу, если захочу, всего достичь. Любую девушку в постель затащить. Ну, или почти любую. А ведь их столько вокруг, понимаешь? И в каждой ведь есть своя изюминка… Каждая по-своему прекрасна. Неужели я ее упущу?

А вот теперь не могу остановиться. Затянуло и не отпускает. Ты, наверное, не понимаешь, как это тяжело. Как будто уйти со сцены в разгаре творческой карьеры. Ведь все вокруг так об этом мечтают, о том, что у меня уже есть и всегда было, понимаешь. Все завидуют. Вот и ты, небось, завидовал. Но ты какой-то другой, у тебя все как-то не так… ты умел жить по-своему, наплевав на других. А вот теперь и тебя затянуло…

– Не затянуло еще.

– А Марина… – продолжал он, не обратив внимания на мою реплику, – она… я всерьез думал, что вот еще немного – и я выберусь. Вот, думал, есть наконец, ради кого и чего все это делалось. Не зря, вроде, жизнь прожил. И теперь, думал, заживем вместе, как нормальные люди… Я даже, помнишь, говорил, что вот бы обратно, в родной город, вернуться? Я всерьез об этом думал. Потому что здесь все слишком… слишком хорошо, слишком прилажено к той жизни, от которой я собрался уйти. И в этой среде у меня ничего не получится. Поэтому и подумывал вернуться в провинцию. Конечно, если бы Марина со мной поехала…

А теперь… понимаешь, теперь все потеряло смысл. Я только-только его обрел, понимаешь? А тут – р-р-раз… и бритвой по венам. В ней… в ней, понимаешь, вся жизнь моя – в ней. Я не знаю, как уж так получилось. Но это так. И как мне теперь жить, скажи, а? Как я могу продолжать жить, если знаю, что она умрет? Я не хочу больше той жизни, понимаешь? За то время, что я с ней, я узнал, что такое жизнь. И я не хочу об этом снова забыть.

Сандер замолчал. Я тоже был не в силах что-то сказать. Каша в тарелке давно остыла. Есть не хотелось. Я включил чайник. Хоть кофе попьем.

– Я не представляю, о чем вообще теперь с ней говорить, – Сандер, кажется, еще не закончил. – Вот ты знаешь, о чем можно говорить с девушкой, если вы оба знаете, что она скоро умрет? Как можно вообще быть рядом с умирающим человеком? А к тому же зная, что с его смертью закончится все, что имеет смысл в твоей собственной жизни – как продолжать быть рядом? Я не знаю, как это возможно.

Я насыпал в две чашки растворимого кофе и залил кипятком. Одну поставил перед Сандером, другую – перед собой. От кофе поднимался тонкий ароматный дымок.

Мы оба молчали. Я подождал, пока кофе немного остынет, в три глотка опустошил чашку и нацепил свитер.

– Пойду прогуляюсь. А тебе, кажется, на работу надо.

Я снова вышел на улицу. Дождь, как ни странно, прекратился, и из-за туч несмело выглянуло солнце. Я шел прямо вперед, как когда-то давно – уже не вспомню точно, когда, – шел так же, потешаясь над опущенными в собственные мысленные котлы прохожими. Только теперь я был одним из них, и, несмотря на засиявшее вдруг летнее солнце, бодрый рев автомобилей и весь тот деловитый шум, что ежесекундно производит большой город, в моей душе продолжал идти безмолвный и бессмысленный дождь, и казалось, что дождь этот не пройдет никогда. Дождь, не останавливающийся ни на секунду, как будто он существовал всегда, и лишь менял со временем свою интенсивность, создавая иногда иллюзию, что вот-вот – и закончится, и выйдет наконец солнце, но в следующий момент снова извергавший столпы воды, ледяной и бесчувственной воды.

Я шел, как всегда, без какой-либо цели, ведь куда ни иди под дождем – неважно, все равно найдешь там лишь тот же беззвучный и бесконечный дождь. Может, время от времени встретишь костер под навесом, где можно чуть согреться и передохнуть, но всегда знаешь, что это – лишь островок посреди бескрайнего океана дождя, и рано или поздно огонь потухнет, и снова останется лишь дождь, дождь, дождь…

XIII

Несколько дней я провел как во сне. Все эти дни продолжал идти дождь. Я куда-то ездил, что-то покупал, торчал в сауне и массажном салоне, гонял шары в боулинге. Возможно, делал что-то еще, но сейчас уже не помню. Не помню даже, сколько дней так прошло. Они все будто слились в один нескончаемый дождливый сумеречный вечер.

Сандер утром уходил на работу, возвращался поздно вечером. Мы почти не разговаривали. Завтракали и ужинали каждый по-своему. Во всяком случае, о Марине с того дня больше ни слова не прозвучало.

Я старался ни о чем не думать. Точнее, старался только первое время – потом уже просто не думалось само по себе. Мысли улетели куда-то в другую страну, где им были рады. Мою душу заполняла серая пустота бескрайнего одиночества. Не знаю, почему я тогда продолжал жить у Сандера – да и вообще что держало меня в Москве. Просто я об этом не задумывался.

Однажды дождь прекратился. Просто перестал, и все. Небо оставалось серым, машины все так же поднимали с асфальта облака грязных брызг, но дождя больше не было. Как будто он выдохся. Истратил все свои силы и вынужден был отступить.

Это произошло, видимо, еще ночью, потому что я заметил отсутствие дождя, как только поднялся. Цвет мира за окном неуловимо изменился. Это был все тот же оттенок серого, но уже какой-то… другой. Как будто после сумерек сразу наступил рассвет. Такое было ощущение.

В этот день я решил нарушить молчание.

– Сандер, – сказал я за завтраком, – слушай, у меня есть предложение.

Он молча посмотрел на меня.

– Я в путешествии познакомился с одной хорошей девушкой. Почему бы нам сегодня не сходить вместе куда-нибудь? В смысле, я с ней и ты с Мариной?

– Да, почему бы… – сказал он после небольшой паузы. – А ты сам не знаешь, почему?

– Сандер, давай попробуем жить дальше. Хотя бы сделай вид. Подумай о ней, в конце концов. Я думаю, ей сейчас как никогда нужна твоя поддержка. Ведь это же она… – я осекся.

Сандер помолчал.

– Она сейчас в больнице. Я навещаю ее каждый день.

Вот я дурак. Решил, что он перестал с ней встречаться. Блин, ну и дурак.

– Ее выписывают завтра. Просто еще одно обследование.

– А-а-а. Ну, тогда, может… завтра? Нет-нет, послезавтра. А?

– Может быть. Посмотрим.

* * *

Послезавтра была суббота, и я все-таки позвонил Насте. Она была рада меня слышать; по крайней мере, так она сказала. Я спросил ее, осталось ли в Москве хоть одно тихое уединенное место, где можно спокойно поговорить. Мне хотелось воскресить ту волшебную атмосферу, что окружала нас в парке провинциального китайского городка. Я чувствовал, что мне снова нужно с ней поговорить. Снова, как тогда. Только она – плюс такое особое место – способна помочь мне разобраться в том клубке переживаний, в который превратился мой ум. Так мне тогда казалось.

Мы встретились после обеда в парке Коломенское. Московское лето коротко, и, несмотря на то, что еще не закончился август, лучи выглянувшего наконец солнца падали под осенним углом. На зеленых лужайках парка тут и там сидели молодые парочки, наслаждаясь последними моментами уходящего лета; в спокойном воздухе разносился аромат шашлыка и эхо колокольного звона.

– А я думала, ты решил насовсем там остаться, – сказала Настя, улыбнувшись и чуть прищурив глаза.