Третий

Приходил молчаливый Цжуанг. Сходу вылил на грудь плошку жидкой мази, будто бы не глянул, попало ли средство на пациентку. Полина не решилась с ним заговорить, хотя приходило в голову узнать, где всё-таки находится. Было ощущение, что будут опять спрашивать. Ведь примут за ненормальную, освидетельствование назначат… вдруг что-то найдут? А она больше лечиться не в состоянии… и наверняка найдут, галлюцинации точно были, а что ещё не помнится – там всякое может быть, память ведь тоже повреждённая. Кто этим заниматься будет?

Фу-у-уф, не миновать же психиатра… В больнице не стали бы слишком уж копаться. Дашке приглашали психиатра, поставили её в очередь на следующий месяц, но она не дожила… теперь какой-то счастливец раньше помощь получит. Если доживёт.

Странно, конечно. И вроде хочется вспомнить, и вроде внутри что-то есть, что домой просится, будто есть куда проситься, а всё-таки психиатр страшней всего… видимо, в сказки уже не верится, мамонтёнок не найдёт маму, а психиатр на этом фоне единственная неотвратимая быль… здесь не больница, здесь что-то другое, может есть у них в наличии какой-нибудь Цжуанг, который лечит не ожоги, а мозги.

И вроде нет от лечения Цжуанга особого беспокойства, а всё равно страшно, впору на стену или под стену лезть…

Следующий визит состоялся в более благоприятное для встреч послеобеденное время. Послеобеденность чувствовалась, потому что хотелось есть, и никто не кормил.

Ни разу не поздоровавшаяся компания появилась на пороге. Лежащая на спине Полина не видела лиц, зато почувствовала физически тяжёлый взгляд главного. Ко взгляду прилагался голос.

– Вывезите её оттуда, – распорядился он, – неудобно в этой клети разговаривать, потом хоть в конуру ставьте…

Внутрь проникло что-то многорукое. Полина притихла, но наконец руки сошлись с пиджаком, в поле зрения появилось лицо с глубоким шрамом, а ухмылка сотворила из него что-то разбойничье, но по-разбойничьи доброе. Мужчина прошёл в комнатку один, скрылся за затылком, дёрнул каталку за ручки. Ударила о стену дверь. На выходе из комнаты, каталка вильнула, везти её предполагалось сообща, но мужчине со шрамом не помогали, оставив справляться в одиночку. Он по этому поводу не переживал. Каталка не выровнялась, задела косяк. Удар передался телу, потемнело в глазах.

Интерьеры мельтешили перед глазами, трясло, плечо больно подскакивало на жёсткой каталке, стучали зубы, непонятно было, жилые ли помещения встречаются по пути. Зеркала в тяжёлых рамах, изразцы, варварски навешанные пыльные головы животных то с одним, то с двумя рогами, а иногда как будто с тремя, тряска на ступеньках, пугающе распахивающиеся с грохотом двери, подскакивающие на неровностях колёса…

Потолки сходились наверху очень высоко, оттого казались уже, чем были, из-за перспективы, зато стены представлялись из лежачей позиции просто огромными. Орнамент заставлял вспомнить о майолике, однако Полина не представляла, куда ведёт эта мысль, и ни черта не понимала. Вдруг к психиатру везут? Грудь давило. Что-то с сердцем? И дышать тяжело. Господи… Может, умерла уже?

Комната была большая, вытянутая, в гжелевых тонах, консервативно белое и синее. В комнате стояла мягкая мебель, защищённая белыми чехлами. Чехлы были не те, что вешают от пыли, вполне парадные. Полину завезли на осмотр сидящим в креслах, как гуся на сервировочном столике в ресторане. Хотя Полина имела больше сходства с отбивной. Хорошо прожаренной.

Мужчине пришлось постараться, чтобы не вмазать металлическим концом каталки кому-то из господ по небрежно сложенным друг на друга ногам.

В комнате ощущалось некое присутствие, но разговор не заводили. Психиатр ведь не работает коллективом?

Сквозь корку высохших на лице бинтов просочился знакомый запах – Цжуанг. Пах своими средствами. У лица возникли остро-наманикюренные смуглые руки с чернью в сочленениях суставов. Тоже не грязь, а какое-то средство. Кисти с длинными ногтями выходили из тонких чёрных водолазочных рукавов, оттого казалось, что висят они самостоятельно, без всякого тела. Ощущение усиливалось благодаря тому, что Цжуанг так и не появился перед глазами, встал где-то за головой. Руки неловко, избегая касания ногтями подхватили голову с жидкой подушки и перевернули на бок, как курячью на мясницкой колоде. Своя голова казалась маленькой и легкой по-детски, с нелепой ниточной шеей, как дутый пластиковый елочный шарик на петельке.

Правое ухо придавило. Перед глазами возник ряд сидящих. Теперь видно их было гораздо лучше. Старший авторитет, черноглазый брюнет, носил дорогой официальный костюм и чёрную рубашку. Его одежда была безукоризненно чиста и выглажена, взгляд неподвижен и пронизывающ. Светловолосый, даже в сидячем положении бросался в глаза незаурядный рост, носил серый костюм и белую рубашку. Полина невольно задержала на нём взгляд – в сердце по-девичьи тягуче и сладко ёкнуло. У него было свежее лицо и ярко-голубые глаза. Молодой, красивый мужчина. Нетипичный рост, внешность, такие люди сразу привлекают внимание.

Мужчина со шрамом успел устроиться на стул с краю, почти на грани видимого, вновь снятый пиджак небрежно зажал в крепком, покрытом волосами кулаке. Мужчина постарше с величавой рыжеющей головой сидел по правую руку от главного, статус его получался выше, чем у того со шрамом, что толкал каталку. Девицы присутствовали. В обзор попадали два задранных гладких колена, и взгляд поначалу зацепился за них. Блондинка отчего-то трусила. Шатенка листала шелестящий глянцевый каталог. Главный был серьёзен и собран, высокий красавец-блондин добродушно улыбался, старший из мужчин был сосредоточен и держал жёсткую папку в положении для работы, а последний хищно скалил зубы, исказив рассечённое шрамом лицо.

– Ты дал ей настоя, Цжуанг? – голос главного наполнил вытянутую бело-синюю комнату, пуская по телу дрожь.

– Да, – голос Цжуанга был моложе лица.

Чёрные глаза пристально уставились.

– Я расскажу, что знаю о произошедшем с тобой. Ты расскажешь, что знаешь сама. Я говорю первый. Поняла?

– Да.

Слипшиеся губы болезненно разомкнулись.

Шатенка оторвалась от каталога, взялась за его корешок и принялась с показным видом отмахиваться. Слово вылетело из сухого рта с дурным застоялым запахом. Мужчины не обращали на сморщенную шатенку внимания. Блондинка опустила взгляд. Полина с неловкостью глянула на светловолосого. Он продолжал чуть улыбаться.

Дождавшись согласия, главный сухо, без эмоций заговорил:

– То, что произошло с тобой, рассматривается как несчастный случай, и скорее всего формулировка не будет изменена. Мы склонны считать, что на тебя напало существо, не умеющее контролировать силу. Он сильный. С высокой вероятностью, он не учился управлять даром у специалистов, но способен охранять тайну своей личности и не оставлять следов, по которым его можно было бы обнаружить. Ты – четвёртая жертва для него, и только ты выжила.

Полина посмотрела на грустно улыбающегося блондина.

– Мы заинтересованы в том, чтобы как можно быстрее найти его, – продолжал главный. – Ты должна быть заинтересована в том же.

– Что вы с ним сделаете? – произнесла Полина, не узнавая собственный голос.

Мужчина ответил с едва уловимой паузой, будто не хотел признаваться, чувствуя в ответе возможность возникновения неудобной проблемы:

– Научим его пользоваться силой.

– И всё? – опять услышала себя Полина.

– Официального наказания не будет.

Значит, будет неофициальное. Зачем он уточняет? Хотел бы расположить, сказал бы, что виновника раскатают по полной… Но раз они ищут гада…

– Знаете, – замялась Полина, – я… у меня проблемы с памятью.

– Для начала мы даём тебе возможность вспомнить самостоятельно, – брюнет чуть склонил набок голову. Что-то в его тоне было нехорошее, как у медсестры, когда она со вкусом говорила кому-то «не будешь есть сам, поставим капельницу». И вроде бы понятно, что позиция её правильная, и всё равно мурашки.

Сидящие ждали. Хорошо им. У Полины весь бок отлежался, под коленом что-то тянуло и в паху щипало, хотелось расчесать. Помыться вообще мечта. Они все чистые и, наверное, обедали. Полина вздохнула, шатенка снова принялась морщиться и обмахиваться.

Чем она могла помочь? Все её воспоминания были предельно точными, до последней детали, проблема только в том, что самому старому из воспоминаний было около пяти дней. Что было в самом начале, откуда начала работать её память? Реанимация. Светлое время суток, рядом занятая бесконечными делами молодая медсестра, маленькая, юркая, очень подвижная женщина с оживлённым характером. Это верно. Но это никому не нужно, это из новейшей истории.

Перед мысленным взором всплыла дверь с влажным отпечатком ладони. Только Полина не могла взять в толк, когда она такое видела, и вообще – не вспомнился ли кадр из фильма?

Молчание затягивалось. Главному надоело ждать.

– Дай-ка взглянуть, – мужчина решительно поднялся и подошёл к каталке, отбрасывая снятый пиджак на освободившееся кресло и закатывая рукава рубашки.

– Брат, не надо! – с чувством попросил светловолосый.

Удивительно – двое не были ничуть похожи, Полине по непонятной причине стало неловко, будто она стала свидетелем чего-то слишком личного, хотя беспокоиться стоило о другом…

– Она чуть жива, перестань! – продолжал светловолосый, взволнованно дыша открывшимся ртом с белыми до синевы зубами. Запоздало Полина начала осознавать значение его слов. – Брат! Брат! Ты угробишь её! Тимур!..

– Не каркай, – поморщился главный, – учу тебя, учу… – он приподнял лёгкую голову девушки, сжав пальцы на забинтованном черепе. Ей только предстояло узнать, насколько давящим и пронизывающим может быть его взгляд, как сверло стоматолога, только направленное не в зубы, а в самые зрачки.

Она падала в чёрные колодцы глаз, чувствовала холодное дыхание колодезной воды, чувствовала смыкающиеся за спиной стенки. Глубокая чернота кругом. Она падала в два колодца разом, разорванная на идентичные части, сознательное и подсознательное, отсечённые друг от друга, как сиамские близнецы на хирургическом столе. Повернувшись друг к другу, части видели самих себя. Попытка распознать цвет летящих в колодцы фигур спровоцировала приступ боли…

Осозналось и ощутилось тело. Здоровое, подвижное, завидное. Мыслей особенных не было, только предчувствие нехорошее, и завистливая мысль до осознания тоже не пробралась. В тело проделась основа, как проволочный каркас у куклы-марионетки. Дальше пошло медленно, как фильм. Словно бы ни разу не виденный. Глаза смотрели внимательно, доискивались, и в них тоже будто проволочки пропустили. Смотреть полагалось в определённом направлении, проволочки это не устраивало, они дёргали голову, но вроде без успеха, а потом началось.

Зрачки расширились. Проволочки перестали бунтовать. Электрический заряд с информацией не добрался до нейронов мозга – здоровое тело не отреагировало, не отскочило. Огненный шар прорвался сквозь низкие тучи, прорвал дыру в небе, удар, тяжёлый жар, низкая вибрация, близко, слишком близко, треск – всё неслось вниз, но теперь почему-то вверх, всё сломалось, всё треснуло, обломки поднимались вверх и в стороны, вибрирующая земля выплёвывала куски почерневшего асфальта и комья земли, как избитый выплёвывает зубы и сгустки тёмной крови…

…тело отбросило взрывной волной, как щепку, как песчинку, следом летели более весомые осколки, острые, успевшие раскалиться, багровые от жара части упавшего шара, облепленные поплывшим от опаляющего прикосновения асфальтом, голова смотрела теми же расширенными глазами, видела и не понимала, что видит, что это значит для тела.

В последовавшие минуты в голове появилось не больше мыслей, чем у пластмассовой куклы. События разворачивались слишком быстро для человеческого восприятия, скорости реакции не хватало и не могло хватить, а мыслям нужно больше времени, чем инстинктам.

…неудачно ударившись о дерево самым основанием шеи, захрипела от боли. В кости рук, ног будто вонзились иглы…