Удача

Он был прав. Он хорошо разбирался в людях. Как ни страшно было допускать это, но он скорее всего был прав. Если бы я узнала это лет в семнадцать-восемнадцать, я бы сошла с ума. Теперь были волчата… где-то. Уже поэтому то, что я уступила Фенриру, не было напрасно. Мне стыдно было даже думать, что наша связь была напрасной. Стыдно перед Фенриром. Что бы ни было сказано, он отдавал мне без остатка всю любовь, на которую был способен. Он не размышлял, он был прям, он с трудом понимал компромиссы, но он был искренен. Он всегда лишь хотел быть со мной, а это никакое не преступление.

С другой стороны я могла представить, насколько спокойнее и радостнее мог сделать мою жизнь Вотан, появись он в ней до Фенрира. Вместо инстинктов и рефлексов у него была стальная воля. Он постоянно показывал, что ценит меня. В мои семнадцать лет он избавил бы меня от всех тревог, он дал бы мне почувствовать себя любимой. Я бы не боялась, что он прокусит мою кожу до крови или сломает ребро, с ним мне бы такое и в голову не пришло. Я бы не боялась родить от него неизвестно кого, а он не заставлял бы мою кровь стыть в жилах от ужаса требованием родить ему. Он бы обращался со мной так, что я сама бы захотела подарить ему ребёнка. Я бы не боялась, что он убьёт малыша, потому что я уделяю ему много внимания. Я бы больше отдыхала, потому что знала бы, что могу доверить ребёнка ему, что он позаботится о нём. Он бы не уходил в страшный мир на два года, бросая меня одну сначала с одним ребёнком, а потом с двумя. Я бы не опасалась, что дети будут слишком похожи на него, я бы не видела в этом ничего страшного. Я бы не боялась какого-нибудь чудовищного импульсивного поступка....

Мне снились кошмары всю ночь, я проснулась уставшая и с головной болью. Вотан приподнял меня на руки, успокаивающе целуя. Я с горечью ждала, что моё едва прикрытое, взмыленное кошмарами тело наконец сломает его силу воли, но он не тронул меня. Поцеловал в губы, провёл рукой по волосам и сказал, что наполнит для меня ванну. Сказал, что когда я успокоюсь, лучше мне поспать днём, когда наш сын будет спать.

К обеду я действительно устала и легко заснула. Когда я проснулась, он тихонько качал сына на руках. Он не сводил с него глаз.

Фенрир не понимал, что делать с такими маленькими детьми. Он обнюхивал их при рождении, но потом, до тех пор пока они не начинали бегать, не представлял, зачем они нужны. Его хватило только на несколько прогулок с младшим по моей просьбе.

Я покормила сына, поиграла с ним немного в незамысловатые младенческие игры, поцеловала в чистый лоб. У него уже закрывались тёмно-синие глаза. Отец забрал его у меня и устроил в кроватке. Он очень тщательно оправлял чистое бельё, чтобы малышу ничего не мешало, чтобы не было ни морщинки. Я играла с ребёнком, не пряча грудь, на случай если он решит, что не наелся. Платье, которое я носила, было полупрозрачным, а теперь ещё и распахивалось до пупа, завязывай-не завязывай тесёмки – особой разницы нет, но я посмотрела на сидящего у маленькой кроватки Вотана и позволила платью сползти с одного плеча.

Вотан продолжал смотреть на сына. Чистый здоровый мальчик неудержимо засыпал. Вотан смотрел, как на тёмно-синие блестящие глаза наползают обрамлённые чёрными ресничками веки.

Я вздохнула. Вотан наконец обернулся. Замер. Быстро оправился. Выпрямился и начал расстёгивать рубашку. Он заставлял меня ждать. Умышленно?

Вот он стоял передо мной совершенно обнажённый. Он ничего не сказал, встал на одно колено на кровать, положил обе руки на талию, почти замыкая на ней захват, склонился к лицу, целуя.

Он опять был бережен, словно я не заставляла его ждать. Для меня было дико, что он ждал моего разрешения. В какие-то моменты, чувствуя его тело напротив своего, я испытывала обиду, что не он нашёл меня в семнадцать… ему я доверила бы себя и в шестнадцать. Чего там, и в пятнадцать бы доверила.

В отведённый срок я родила ещё двоих сыновей. Настал день, когда я должна была оставить трёх маленьких детей Вотану и уйти к Фенриру и волчатам, которые не смогли превзойти обиду и ни разу не пришли увидеть меня. Моё сердце ныло. Я хотела обнять волчат, мне было стыдно перед Фенриром, но гораздо сложнее было оторваться от маленьких детей на невообразимые пять лет – ни одному из них не было пяти лет! А ещё я не представляла, что этой ночью лягу в кровать не с Вотаном.

Мой мужчина держал на изгибе локтя нашего младшего сына, который ещё даже не мог сказать: «Пока, мама!». Вотан не хотел, чтобы я уходила, но молчал. Что если бы я сказала ему, что не хочу уходить? Он бы передал мне сына, вытащил из ниоткуда оружие и отправился бы убивать Фенрира? Но и этого я не хотела.

Я поняла, что всё моё лицо взмокло от слёз. Я не соображала, что давно плачу. Вотан протянул ко мне руку. Я дала себя обнять.

– Я о них позабочусь.

Мне было необходимо это услышать. Его обещание было самой надёжной гарантией.

Я вышла из дома. Мир снаружи показался мне серым и безрадостным. В сени свешивающих кроны с обрыва плакучих ив неустанно рыскали волчата. Я направилась к ним, ноги заплетались. Я отвыкла, я просто не могла принять прежнюю жизнь…

Вот и Фенрир. Я и с пятидесяти шагов могла различить владеющее им лихорадочное оживление. Что он сделает со мной этой ночью? Он так долго ждал, и он не умеет просить разрешения. В его глазах я всё ему разрешила ещё в семнадцать лет.

Волчата метнулись ко мне одновременно. Окружили объятьями, крепко зажмурив глаза. Они обнюхивали меня. Мне было неловко. Как Фенрир объяснил им, что случилось? Объяснил ли вообще? Волчата были взрослые, загорелые, у Инголфра на скуле заживал шрам. Оба ни о чём не спросили, уступили место отцу.

Фенрир без паузы утащил меня в другой мир. Он подготовился. Мы оказались в чистой прибранной комнате.

Он положил меня в кровать и плотно навалился сверху. Ужас сковал меня липкими нитями. Откуда это худое жилистое тело, едва уловимо пахнущее кровью? Он не мог сдерживаться, никогда не мог, он не понимал, что мне нужно время, чтобы привыкнуть, он бы взбесился, если бы узнал, что я отвыкла от его прикосновений, что я больше не хотела его…

– Как ты, родная? – услышала я голос над головой. Он называл меня родной. Он всё ещё считал меня родной. Как я смела пренебрегать им?

– Тяжело, – с трудом выдохнула я. К горлу подступили слёзы.

Он приподнялся, заглядывая в моё лицо. Смахнул бегущую по щеке слезу.

– Ты родила детей?

– Да.

– Не одного?

– Троих.

Фенрир тягостно вздохнул.

– Если ты захочешь видеть их… – я видела, как он сделал над собой усилие, – я не против.

– С чего вдруг? – не удержалась я.

Меня обдало холодом голубых глаз.

– Ты всегда была хорошей матерью. Я знаю, что ты будешь тосковать без них.

Я не ожидала понимания от него. Я нашла горячую руку у себя на пояснице и благодарно сжала её своей. Рука была как будто незнакомой. Странно. Я могла поклясться, что знаю каждый миллиметр его кожи. У него были молодые сильные руки с удлинёнными пальцами. Сколько раз он прикасался ко мне, как я могла забыть каково прикасаться к этим рукам?

Он потёрся тщательно выбритой щекой о мою. Запах крови мне померещился. Он всегда старательно смывал кровь. От него пахло солнцем и сандаловым деревом. По бледности проступившей поверх обычного загара я догадалась, что он недавно вернулся из своего жуткого мира.

Он высвободил руку и прижал ей к своим губам мои пальцы. У него были мягкие губы эталонной формы. Он лёг рядом со мной. Я не находила объяснения тому, что его руки ещё не сжимались на моих бёдрах, оставляя синяки. В первый год жизни вместе у меня на бёдрах часто бывали синяки. Знаю, что он не хотел делать мне больно, просто не умел сдерживаться. Я относилась к этому, как к чему-то неизбежному. Не знала, что может быть по-другому. С Вотаном было по-другому. За пять лет вместе единственный синяк, появившийся у меня, был заслугой старшего из наших сыновей, боднувшего меня по неразумности.

Золотистая кожа Фенрира пахла морской свежестью. Должно быть, он долго прождал на берегу, прячась где-нибудь среди прорывших влажный сероватый песок корней ив. Я провела пальцем по его губам. Они были сомкнуты. Он держал себя в руках. Как ему удавалось? Сдержанность никогда не была его коньком.

– Ты в порядке? – спросила я.

– Нет, – он всегда был искренен. – Я очень беспокоился за тебя.

Он вздохнул, а потом рассказал, что было у него на сердце.

– Я сидел тогда в клетке. Я ведь видел, как он принял мой облик. Я знал, что он пойдёт к тебе, что ты примешь его, будешь ласкова с ним, как со мной… я выл, пока не лишился голоса, но мысли не заткнёшь так просто…

Он долго-долго вздохнул. За прошедшие годы он осмыслил большее, чем способно животное.

– Я люблю тебя… я хочу, чтобы ты знала, что я так люблю тебя…

Он держал меня в объятьях. Я устроила голову на его жёстком плече, слушала его ровное дыхание, чувствовала струю воздуха на волосах. Я уснула, а проснувшись, не разобравшись и не открыв глаза, разомкнула эталонные губы поцелуем. Может, я думала по привычке, что меня греют руки Вотана, но скорее всего я не думала ничего. Фенрира было приятно целовать, когда его не тянуло кусаться… иногда даже укусы были приятны.

Фенрир соскользнул вниз, чтобы наши лица были на одном уровне, блаженно сощурил глаза, отвечая на мои поцелуи, его рука скользнула под подол платья, обжигая кожу сухим прикосновением. Указательный палец оттянул резинку на выступающей косточке таза. Я обхватила его руками вокруг плеч, кажется, теперь только понимая, что разбередила Фенрира, а не Вотана. Заигрывая с Вотаном, можно ничего не опасаться, игра не превратится в изнасилование. Я зарыла пальцы в короткие волосы на затылке, сжала их, чтобы ему некуда было деться. Губы, которые я целовала, сложились в улыбку.

– Прости, – он отстранился. Я увидела свет солнца, запутавшийся в его волосах. – Ты ведь уверена, что я это я, правда?

Я честно посмотрела в яркие ледяные глаза. Его бёдра уже раздвинули мои, а горячие пальцы приготовились одним движением разорвать пойманную резинку.

– Я уверена.

Он поцеловал меня.

Следующие слова я скорее почувствовала кожей, чем услышала.

– Я не хочу чувствовать его запах… я не хочу чувствовать его прикосновения на твоём теле… я хочу, чтобы ты думала обо мне, когда спишь со мной, я хочу, чтобы ты хотела этого…