Удача

Он отвёл меня обратно в постель. И снял с меня платье. Был смысл сопротивляться? Умом понимаю, что нет. Но почему внутри ничего не противилось? Почему сердце билось взволнованно и истомно, не напугано? В первый раз я поддалась, потому что видела своего мужчину, меня сложно было упрекнуть в неверности, я просто не ожидала подвоха… а теперь?

Он был другой и чужой, но хотел стать моим… мне… мне это льстило.

Вотан не терял головы, не сходил с ума, не набрасывался. Он хотел, его грудь волновалась и горела, но он удовлетворял своё желание, не причиняя боли мне. Вскоре я уже не просто не противилась, а обнимала его руками и скрещивала ноги на его спине.

Его любовь не опаляла и не сжигала, он знал, где грань, за которой мне будет больно, и не переходил её. Я не могла прочитать его мысли, как читала мысли Фенрира, зато для него я была раскрытой книгой. Он предугадывал мои поступки и просьбы. Он изучал меня и приучал к себе. Порой мы возвращались в постель дважды за день.

К нему было несложно привыкнуть… точнее, пристраститься, как к наркотику. Я привыкла уступать… ради собственного выживания. Теперь ненужно было уступать и терпеть. Он решал мои проблемы, сознательно не добавляя новых. Он успокаивал меня, если я беспокоилась. Я не могла понять, в чём же подвох. Разве бывает без подвоха?

В какой-то день Вотан принёс в спальню колыбель. Я знала, что скоро пора, но увидев колыбель, начала нервничать. Он усадил меня к себе на колени, молчаливо посмотрел в глаза, ободряюще сжал руку. Я сдалась и приникла к его груди. Он убаюкал меня, как дитя.

Первый сын Вотана и третий для меня родился ближе к утру. Он не был похож на моих старших. Он был похож на Вотана – его кожа была темней моей, а волосы были совершенно чёрными, как у Вотана. Глаза пока были голубыми, но младенческой тёплой голубизной. Я знала, они потемнеют. Меня беспокоили обычные послеродовые страхи. Я знала, что не заболтаю Вотана, просто не смогу. Я не знала, чем это кончится, но неизбежно должна была узнать. Это было предрешено в тот день, когда я забеременела не от мужчины, с которым уже научилась жить. Ему я знала, что сказать, как успокоить, знала, как он себя поведёт.

Вотан с волнением перенёс роды, он видел, что мне больно, но старался не выдавать своих эмоций, чтобы я не нервничала. Мне не пришлось просить, чтобы он подал мне ребёнка. Он сразу приложил его к моей груди. Я тайком посмотрела на его лицо – он смотрел на сына. Когда я покормила ребёнка, он попросил, чтобы я дала ему подержать его. Подумав, я передала младенца ему в руки. Он взял его бережно. Выпрямился во весь рост. Я следила за ним. Он коснулся лба ребёнка губами и положил его в колыбель. Мы назвали его Лодур.

Моё сердце ёкнуло. Что будет дальше?

Он опустился на пол с моей стороны и поймал мой взгляд.

– Где мне лечь, чтобы не тревожить тебя?

Я изумлённо смотрела в его понимающие глаза.

– Можешь лечь со мной… только не трогай меня.

Теперь он изумлённо посмотрел на меня.

Кажется, я сказала лишнее… он поймёт… он сразу поймёт, он почувствует страх в моём голосе…

Я проснулась часа через два – вернулась старая привычка, выработанная во время трудных первых годов выхаживания двух сыновей. Вотан уже подкладывал мне под грудь проснувшегося сына. Он лежал эти два часа рядом со мной, но вряд ли спал. Он мешал мне не больше, чем если бы устроился в другой комнате. Накормленного сына он бережно вернул в колыбель.

Я чувствовала слабость, но спать больше пока не хотелось.

– Тебя что-то удивляет? – спросил он.

Я не знала, как ответить. В конце концов, я не собиралась разговаривать с ним о Фенрире и нашей жизни с ним.

– Твоя заботливость.

К счастью, он не заговорил о Фенрире.

Наш ребёнок заметно подрос, но ещё не садился самостоятельно, когда он вспомнил о волчатах и сказал, что они могут навещать меня в его доме. На самом деле, он сказал «в нашем доме».

Он ни разу не приставал ко мне. Несмотря на уход за ребёнком, у нас оставалось много свободного времени. Дом стоял на берегу моря, мы гуляли по влажному песку, но всегда недолго, мы ведь никуда не могли пойти без сына, а он был слишком мал. Мы часто разговаривали. Я старалась не заговаривать с ним на темы, которые могли закончиться обсуждением Фенрира… но Фенрир был почти вся моя жизнь. Однажды это должно было случиться.

Мы лежали в постели в темноте. Сын спал в кроватке. Вотан гладил меня по плечу, а я всё ждала, что он сорвётся. Но этого не происходило.

– Как вы встретились? – спросил он тогда.

– Он увидел меня и позвал, – коротко ответила я, стараясь показать, что не хочу больше об этом говорить.

– Что было дальше?

– Мы решили быть вместе.

– Вы стали спать вместе с первого дня? – уточнил Вотан.

Я не хотела продолжать этот разговор, но ему хватало моего молчания, чтобы сделать выводы.

– Мы думали, что одни во всей вселенной, – собственный тон показался мне извиняющимся. В чём дело? Мне не за что извиняться!

– Сколько вам было лет?

– Семнадцать.

– В семнадцать лет он отказался от возможности поухаживать за единственной женщиной? – голос Вотана был подчёркнуто удивлённым.

– Ты не ухаживал за мной, – сухо напомнила я, стараясь увести тему от Фенрира.

– Я стараюсь компенсировать это, – спокойно признал он. – Да нам уже и не семнадцать. Мне пришлось отнять тебя у другого, и я не хотел, чтобы ты чувствовала себя изменницей. Гораздо проще винить меня, правда?

Разговор совсем мне не нравился. Старые вопросы зароились в голове: я виновата? Мой взгляд сказал ему, что это возможно? Мой взгляд выдал мою вечную тревогу, мою тоску, мою жажду покоя? Я виновата?

– Будь мне семнадцать, я бы ни за что не сказал, что у тебя просто нет выбора. В отсутствии выбора есть безысходность. Не думаю, что ты действительно уж хотела близости с ним, просто он убедил тебя в том, что так или иначе это произойдёт. Откладывать значило признать свою незрелость, неразумность…

Я не могла больше слушать его слова, я перебила:

– Что если однажды появится ещё одна женщина? Что тогда?

– А что?

– Не получится ли, что ты напрасно вмешался в нашу жизнь?

– Нет, – твёрдо сказал Вотан. – Даже если появится ещё одна женщина, её может выбрать лишь Фенрир.

Я оторопела.

– Почему это?

– Потому что он больше животное, чем человек, – без церемоний ответил он. – Ему подходит любая здоровая самка, а у людей сложнее.

Он замолчал, а погодя добавил:

– Мне очень жаль, что я не нашёл тебя первым.

Я долго не могла уснуть, но когда, часы спустя, уже засыпала услышала его шёпот:

– Пожив со мной, ты бы даже не взглянула на него, как на мужчину.