Удача

Вотан удивлённо хмыкнул. Фенрир тяжело дышал, как после забега. Вотан кивнул напоследок и исчез. Фенрир чувствовал, что в следующий раз они не разойдутся подобру-поздорову. Рой ощущений и мыслей обуял его. Его любовь горела в нём обжигающим пламенем. Он любил свою женщину так сильно, что едва справлялся с повседневными делами. Естество требовало повсюду следовать за ней, от всего оберегать её, дышать её запахами, трогать её, наслаждаться ей… если кто-то хотел того же, инстинкт подсказывал уничтожить его, выгрызть из груди его сердце и бросить к её ногам. Фенрир кратко задумался, понравится ли ей такой подарок. Вспомнил, как иногда она дрожала, когда он приходил в крови. Решил, что показывать ей ничего не будет. В конце концов, сердце можно съесть на месте.

Он настроился на убийство. В такие моменты с ним бесполезно было спорить, бесполезно переубеждать. Я знала об этом и не толкла воду в ступе – бесполезно. Мы снова сменили мир. Тёплый климат был приятен для разнообразия, но мои мысли были далеки от областей приятного. Он продолжал улыбаться, но рассеянной нерадостной улыбкой. Мы нашли дом в тени странной клыкообразной скалы, торчащей из груди песчаной равнины. Наверное, это называлось саванной или долиной. Я не могла сообразить. Я знала, что в сущности повсюду вокруг дома растут деревья, и что есть ещё скалы, но я едва видела пейзаж. Я была нужна Фенриру в постели, он искал моего тепла и не мог им насытиться.

Чутьё подсказало ему, когда пришло время. Он поднялся с постели и без спешки оделся.

Я верила в него. Он попросил дождаться его в кровати.

Усталость доконала меня, и я заснула, пока ждала его. Я дождалась. Он вернулся победителем. Он застиг меня спящей, тёплой, разнеженной… хоть и с тяжёлой головой, но этого я показывать не стала. Он сдержанно и спокойно улыбался. Я чувствовала, что он рад.

– Ты сделал, что собирался?

– Да, – только он умел так спокойно говорить о смерти.

Он сдвинул одеяло в сторону, любуясь моим телом с тем же трепетом, как в семнадцать лет. Это было так давно. Один он умел шагать сквозь десятилетия, не теряя яркости восприятия, блеск ослепительно голубых глаз не замыливался.

Я поцеловала его. Ему очень хотелось быть со мной сейчас. Я старалась не думать о том, что он сделал. Нас было двое, мы были одни. Снова. Мы должны были прощать друг друга… я не хотела, чтобы он убивал, но он всегда убивал, такова была его природа, из-за этого его так боялись…

Я всхлипнула, и он прижал меня к себе. Он гладил меня согнутым указательным пальцем по виску и целовал очень мягко, словно растягивал удовольствие. Он действительно был спокоен. В последние дни в его груди всё клекотало, а теперь только взбудораженное биение сердца. Я положила ладонь ему на грудь, он отнял её и поцеловал, закрыв глаза от наслаждения. Я погладила его по коротким волосам, он снова поцеловал мою руку. Он дольше поцеловал мои губы. Приподнялся, снова рассматривая меня. Прижался лицом к груди, осыпая её поцелуями.

Он был теплее меня, как обычно. Мы долго целовались. Возможно, дело было в том, что прежде ему не приходилось избавляться от соперников, и он почувствовал, что победа над другим претендентом, ещё один способ доказать всем права на меня. Он был очень ласков. Нам было очень хорошо. Я предоставила ему делать, что он хочет и сколько хочет, и не пожалела об этом. Он не выпускал меня из объятий. Он прерывался, мы целовались, он начинал снова. Кажется, я изучила каждый элемент декораций в спальне, рисунок на стенах, неровности побелки на потолке, клочок пейзажа, выглядывающий в зазор между занавесями на окне, и поняла, что должна подарить ему сына.

Он сдержал традиционный ликующий нечеловеческий звук, поцеловал меня в висок и продолжил, словно он поднялся не с меня, когда пошёл убивать, а из своего чудовищного мира, и два года не прикасался к женщине.

Я лежала на животе. Он ещё целовал меня, но уже явно успокаивался. Я начала дремать. Он вымотал меня. Меня одолевал сон. Он положил руку мне на поясницу, лёг рядом, чтобы не придавливать меня и ребёнка. Я почти спала. Но что-то заставило меня обернуться, возможно, оставленная на пояснице рука.

Не знаю, как я не потеряла ребёнка в тот самый момент. Не было светло-русых волос, голубых глаз – он вернул себе собственную внешность.

Если он был здесь, значит, Фенрир был мёртв. Я не могла вообразить другой причины. По моему лицу побежали слёзы. Он склонился ко мне и вытер их. Я запоздало жала одеяло к груди, пытаясь спрятаться за ним. Он поднялся с постели, высокий, сильный, чужой. Выудил из ниоткуда свою одежду. Та, в которой он пришёл прикинувшись Фенриром, осталась брошена на полу, как оборотничья шкура.

Я плакала. Он застёгивал манжеты, возвышаясь над кроватью.

– Он жив, – спокойно сказал Вотан. – Но если будет мешать, умрёт. Сейчас он придёт. Я поставил таймер на его клетку. Он знает, что ты больше не только его. Дадим ему время привыкнуть к твоим новым запахам. Я буду поблизости, так что не бойся – даже если попытается, он не успеет ничего тебе сделать.

Он замолчал, я не видела, что он делает, плакала, опустив лицо, после паузы он заговорил снова.

– … я понимаю твою растерянность. Фенрир на моём месте просто убил бы меня. Но всё же, в том что на нас двоих всего одна женщина, он не виноват. Как и в том, что ему повезло встретить тебя первым. Ты привыкла к нему. Я бы не хотел, чтобы ты возненавидела меня за его смерть.

Я ничего не понимала.

– Во что ты превратил мою жизнь…

Вотан ушёл. Через какое-то время появился Фенрир. Он без лишних слов забрался в постель, обнюхивая меня. Он дрожал крупной дрожью. Он фыркал мне в лицо, чувствовал чужой запах на губах, на висках, лбу, подбородке, добравшись до груди, он взвыл пронзительным раненым воем. Он замер и замолк на моём животе. Сжал руки вокруг талии, положил лицо против места, где рос ребёнок, и беззвучно затрясся. Он плакал. Впервые в жизни.

Фенрир ничего не попытался мне сделать. Он гладил меня по подбородку, заглядывая в глаза сверху вниз, вне поля видимости.

Я прижималась к нему голым телом, он иногда подрагивал, чувствуя кожей посторонние прикосновения. Мне было больно за него. Когда он смог заговорить, он сказал:

– Он мог убить меня. Он сделал оружие против меня. Скажи, я должен был выбрать смерть?

Он искренне ждал моего мнения, не придавая своей смерти большего значения, чем чьей-либо чужой.

– Я рада, что ты жив.

Мой голос был не моим, неживым, трескучим.

Он вздохнул.

– И потом, если бы он убил меня, тебе бы некуда было от него деться. Он сказал, что мы разделим время с тобой. Он придёт за тобой. Скоро…

Он охрип, в его голосе послышались слёзы.

– Заберёт на пять лет… он сказал, что мне лучше убраться на это время в мой мир… он, наверное, прав…

Он зарылся лицом в мои волосы и затих.

Мы так и пролежали в тишине, обнимаясь, пока Вотан не постучал демонстративно в дверь. Я не могла поверить в происходящее. Фенрир уходил, Фенрир оставлял меня с другим. Он прижал меня к себе и долго поцеловал. Я хотела вцепиться в его руки и не отпускать… но чем это могло кончиться? Он будет убит…

Подумать только, если я и была в чём-то уверена, так в том, что нет никого опаснее него. Он был моей каменной стеной, моей опорой. Земля уходила у меня из-под ног. Я села. Фенрир предпочёл уйти в никуда сразу из комнаты. Он не хотел видеть Вотана.

Я была виновата, что тогда мой взгляд сказал Вотану, что он может претендовать на меня? Я виновата, что мой взгляд что-то пообещал ему? Я была виновата?

Вотан поднялся в спальню. Поставил меня на ноги, взял за руку. Я обречённо поплелась за ним.

У него был дом. Он также, как и мы, скитался между мирами, но потом возвращался домой. Это был большой дом с большими окнами. Вотан провёл меня по комнатам. Здесь всё было новое. Я редко бывала в таких домах.

После непродолжительной экскурсии Вотан отвёл меня в спальню. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, чего он хочет.

Пускай делает что угодно. Мной овладело полнейшее равнодушие. Я обессиленно легла на кровать, я не спала три ночи подряд, под сердцем развивалась новая жизнь, к которой я не успела ещё привязаться… был миг, когда я ощутила, что должна привести в мир ребёнка, но тогда я считала новую жизнь продолжением жизни моего мужчины… теперь всё запуталось, я ничего не понимала, гудела голова. Пускай делает что хочет. Плевать.

Он внимательно посмотрел на меня и начал раздеваться. Я отвернулась. Судя по тому, что я заснула, он не прикасался ко мне.

Я проснулась в тёплой постели, не сразу поняв, где нахожусь. Я приподняла голову, под неё была подложена непривычно смуглая мускулистая рука. Он внимательно смотрел на меня. Он раздел меня, но не потревожил. Я отстранилась. Он отвёл взгляд.

Моей одежды нигде не было. Поэтому я осталась под пухлым, как облако, одеялом, прижав его к бокам. Он надел штаны и вышел из спальни.

Большое окно было зашторено плотными белыми шторами, в щёлку проникал солнечный свет… он мало значил без золотых волос Фенрира. В комнате было мало предметов: кровать, на которой я лежала, ростовое зеркало у окна и одно мягкое кресло с маленьким столиком у подлокотника.

Вотан вернулся с чашкой чая и горячими бутербродами на белой тарелке. В чашке плавала долька лимона. Я хотела есть. Пришлось поднять подушку и сесть. Вотан поставил тарелку на одеяло и подал чашку мне в руки.

Я уже осознала, что мне никуда не деться. До этого утра происходящее казалось слишком нереальным. Теперь реальность накрыла. Мне придётся привыкнуть.

Вотан унёс опустевшую тарелку, и ещё до того, как я допила чай, вернулся с аккуратной круглой коробкой. Я не стала ломаться. Сколько можно ломаться – пять лет точно не получится. В коробке было платье. Белое, полупрозрачное. Я оделась, старательно прикрываясь одеялом. Но потом поднялась и убедилась, что платье совершенно прозрачное.

Фенрир не понимал шуток. Он улыбался только от радости, от счастья. Вотан понимал юмор, он усмехнулся. И всё равно он усмехался надо мной. Нельзя было смеяться надо мной сейчас.

Я села к нему спиной, обнимая себя руками через грудь. Он сомкнул руки поверх моих, вынудил склонить голову набок, несколько раз поцеловал в шею. Он поднялся, мне пришлось встать вслед за ним, и потянул меня к зеркалу. Его руки всё ещё лежали поверх моих, я взглянула в зеркало. Он хотел показать мне, что видел. Он снял мои руки с плеч и развёл в стороны.

Платье только подчёркивало наготу. В нём я была ещё более голая, чем без него. Он жадно разглядывал моё отражение из-за моей спины.