Иона

Родительница заметила наконец, что наливки уменьшилось в достаточном для нервного томления супруга количестве. За чаем беседа не велась и вскорости гость откланялся.

X

"…Сам и ныне, Владыка, ниспошли руку Твою от святого жилища Твоего и сочетай этого раба Твоего Иону и эту рабу Твою Марию, ибо по воле Твоей сочетается с мужем жена…

…Ибо Твоя власть, и Твои – Царство, и сила, и слава…

Венчается раб Божий Иона рабе Божией Марие во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

Венчается раба Божия Мария рабу Божиему Ионе во имя Отца, и Сына, и Святого Духа."

Полетели счастливые денечки без счета. В месяце недели, в году месяцы.

А счет вышел в году 1880 от Рождества Христова.

Иону и Марию Глашкиных арестовали в ночь на 14 марта.

Глава четвертая. Без вины виноватые.

I

Арестовали Иону Матвеевича и Марию Ивановну в ночь на 14 марта.

Еще в феврале, после взрыва в Зимнем, защемило у Ионы сердце.

– Оставила бы ты свое правдоискательство, – уговаривал он жену. – Не дитя, чтобы в игры играться. Просвещение, справедливость. Человеку что ни подай, все о животе своем в первую очередь думать будет. И что тебе за дело до разночинцев? Тщания их от тщеславия. Из пустоты порожнее родят.

– Да ведь ты сам сколько натерпелся от несправедливости. Кому-то чины, поместья, а тебе за боль и усердие медаль копеечную. "Вот тебе, Иона, новый хомут, носи и благодари". А родственники твои? От земли едва кормятся, а земля кому? Тем же "благородиям". Не первый этот разговор у нас, – обижалась супруга.

– Разговор не первый, только и ты никак не поймешь, что за польза от ваших собраний. Который месяц об одном и том же. Родню мою помянула, а если бы они не сеяли, а на собраниях причитали, справедливости больше было бы? Ты сама из благородных, не желаешь ли сеять? Или разночинцы твои променяют разговоры на соху? Канарейка ты моя разлюбезная.

– Оставь, – Мария Ивановна досадливо поморщилась. – Они не себе добра ищут. Больше знают, дальше видят. Ты прав, не у сохи, но и умственная деятельность не пряник. Голова одинаково болит.

– Что же дальше, как там дальше? Надумали уже? – невесело пошутил Иона Матвеевич. – Ты про чины и хомут сказала. Хомут по-новому кому будет? А чины? Несправедливости много накопилось. Но чины и хомуты не вдруг объявились. Всякому своя служба была, по службе и пряник. Хомутом меня впредь разночинцы будут миловать. А заслужили они такой почести?

– Не будет ни чинов, ни хомутов и люди другие будут.

– Прямо Царство Божие. Люди по заповедям не уживаются, а от просвещения, гляди, размякнут. Или от землицы добавленной. Еще злей и притворней станут, дай срок. И справедливость новым хомутом обернется. Незримым, но от того развратным. Человеки и рады бы по справедливости, но на человека всегда вошь найдется. При материализме вашем или при другом порядке. А может и при царствии небесном, прости господи.

II

Крытую карету, чтобы не привлекать ненужного внимания, оставили на углу Царскосельского проспекта. На пролетке прихватили в 3-й роте сонного околоточного надзирателя и городового.

Жандармский офицер был немногословен. "Будете присутствовать. В разговоры с подозреваемыми не вступать". Два унтера из жандармского наблюдательного состава пристроились на пролетке сбоку, от чего у околоточного возникло неприятное ощущение, что конвоируют его.

Остановились не у парадного, а ближе к резиденции митрополита, так, чтобы не было видно из окон доходного дома.

"Дворника сюда", – бросил офицер городовому и кивнул унтеру, чтобы тот проследил.

Глашкины жили в верхнем этаже в трех комнатах, куда Иона перебрался после обручения с Марией Ивановной. Стараниями жены управляющего домом к венчанию квартирку обставили, не забыли и про шкаф для книг, что были за невестой. На другое приданое Иона и не расчитывал.

– Иона Матвеевич, – поскребся в дверь дворник.

Унтер через его плечо, ненастойчиво, но достаточно громко пристукнул два раза костяшками пальцев.

Дверь открыли почти сразу. Последнее время Ионе было не до сна и визита он хоть и не ждал, но подобная картина не раз появлялась в полусонном ночном его бдении.

Унтер живо оттеснил дворника, шмыгнул ужом за спину Ионы Матвеевича и там замер, как статуя в Летнем саду.

– Разбудите жену, – продвигая Иону в темноту квартиры, распорядился офицер.

Второй унтер, чуть отставив в стороны руки, словно загоняя кур, втиснул околоточного, городового и дворника в прихожую.

– Мария Иванова Глашкина, Вы подозреваетесь в участии в революционном кружке союза рабочих. Иона Матвеев Глашкин, Вы подозреваетесь в недоносительстве на антиправительственную организацию, – покончив с законными формальностями, офицер деликатно отвернулся к окну, делая вид, что высматривает что-то на темной и безлюдной улице.

Глашкин знал, что Мария Ивановна слезу не пустит и, воспользовавшись деликатностью, обратился к жандарму, глядя при этом на околоточного.

– В службу бы сообщить, господин штабс-ротмистр. День завтра присутственный.

Околоточный глаза не отвел. Жандарм живо обернулся, осмотрел присутствующих.

– Сегодня, – поправился Иона, переводя взгляд в пол.

– В установленном порядке, – почти что крикнул штабс-ротмистр и повторил, обращаясь ко всем одновременно. – В установленном порядке.

"Однако излишняя осторожность. Не сбегу же я", – подумал Иона.

Впрочем, в министерстве имуществ циркулировали слушки, что при Дворе обратили самое пристальное внимание на небрежение некоторых чинов к казенным землям.

"Не хотят полошить раньше времени. Дело мое хоть и политическое, но внимания и по имущественной части прибавится", – пришел к заключению Глашкин.

– Проследите, чтобы нам не мешали, – прибавил офицер околоточному.

Жандармский унтер повторил движение руками, отправляя полицейские чины за дверь. Околоточный поморщился, собрался было спуститься вниз, за ним увязались городовой и дворник, на что унтер покачал головой.

– Велено дожидаться здесь.

III

Обыск ничего не принес. Три дюжины книг пролистали со всей тщательностью, позвенели столовым серебром на две персоны, заглянули за иконы, да пнули кота, путающегося под ногами.

Жандарм, уже не такой напористый, зачитал постановление о задержании для дознания, еще раз проявил деликатность, дав Марии Ивановне возможность переодеться, вызвал второго унтера для сопровождения задержанных и велел дворнику кликнуть к парадному казенный экипаж, загостившийся у особняка митрополита.

Иону Матвеевича и Марию Ивановну свели вниз, усадили с унтерами в пролетку, которая спустя пять минут вернулась от Царскосельского проспекта, но уже без пассажиров. Жандармский офицер сел в пролетку и был таков.

Околоточный закурил папиросу, сделал пару жадных затяжек, делая вид, что только того и ждал за время этих, его напрямую не касающихся, хлопот. Из парадного вывалился дворник, отмахиваясь от Иониного артельщика.

– Что же Иона Матвеевич и Мария Ивановна? – артельщик кинулся к околоточному.