Фабрика #17

После пяти минут медитации Коренев решил давить на жалость и взывать к состраданию:

– Ну выпустите меня, что вам стоит? Никто не узнает…

– Видеокамеры поразвешивали по углам. Запись посмотрят, и тебе достанется, и мне, – возразил Ильич. – Не знаю, как тебе, а мне моя работа дорога.

– Что за чертовщина? Какая-то нелепая череда случайностей может привести к абсурду!

– На фабрику случайные люди не попадают, она сама выбирает, кто ей нужон, – заметил Ильич.

– Вы так говорите, будто она живая.

– А как же! – завопил потрясенный старичок. – Живая и есть. Всяк предмет имеет душу. Даже если к куску дерева отнестись по-человечески, он тебе спасибо скажет.

Коренев раскачивался и вздыхал. Сейчас бы телефон. Позвонил бы кому-нибудь – Ване, Виталику, Знаменскому, например, кто-то из них помог бы.

А почему бы и не попытаться?! За спрос не бьют.

– Ильич, позвонить с твоего телефона можно?

– Отчего же, нам не жалко, – расщедрился старичок. – Звони в свое удовольствие, но с собой брать нельзя. Имущество казенное.

Коренев трясущимися пальцами набрал Ванин номер, но ответом ему стали короткие гудки.

– С него только по фабрике звонить можно, – раскрыл Ильич секрет, почему с такой легкостью разрешил воспользоваться служебным телефоном.

– Бесполезный кусок пластмассы, – констатировал Коренев и со злостью бросил трубку.

И внезапно повеселел.

Сам собой родился новый план: усыпить бдительность Ильича, с разбега перепрыгнуть через турникет, и вот она – свобода! Пусть дедушка и дальше дремлет со своей газеткой. Что он еще может сделать.

План был до того элементарен, что Коренев поражался, как раньше не сообразил. Развитый интеллект склонен усложнять простые вещи, отметая их еще на стадии формирования мысли. Мы любим копошиться в надуманных ограничениях, в то время как очевидное решение лежит под носом и ждет-не дождется своего часа. Зачем распутывать сложный узел царя Гордия, если проще разрубить его мечом?

Коренев повеселел и неторопливо направился к «вертушкам», пришаркивая ножкой, словно арестант на прогулке перед побегом. Когда оставалась пара шагов и он приготовился к последнему решительному рывку, его остановил грозный окрик Ильича:

– Стой, шпиен, стрелять буду!

Замер и оглянулся. Дедушка не врал – в руках он держал ружье неведомого происхождения, направленное Кореневу в ноги.

– Отрываю огонь на поражение без предупредительных выстрелов, – предупредил Ильич. – Отойди от турникета! Не доводи до греха!

Коренев раздосадовано чертыхнулся, план дал сбой в неожиданном месте. Интересно, доводилось ли старичку стрелять из этого ружья?

– Я из него пятерых ранил, а одного насмерть зашиб, – сказал Ильич, чтобы не возникало сомнений. – Работает без осечек.

Проверять оружие на работоспособность не захотелось, и пришлось отойти от турникета.

– Придешь с пропуском, тогда пропущу! – сказал старичок и опустил ружье. – Без пропуска не пропущу. Вот и вся арифметика. Ясно?

Кореневу было ясно. Фабрика взяла его в плен и не собиралась выпускать без боя. В настоящий момент ее руками и ногами был мелкий сухой старичок с ружьем.

Побрел к стене, снял пиджак, расстелил на полу, уложил рядом портфель вместо подушки и принялся устраиваться поудобнее.

– Ты чего надумал? – озадачился Ильич.

– Выспаться хочу. Ночью все люди спят. Я – человек, тоже спать хочу.

– На полу, поди, холодновато будет.

– Ага, – подтвердил Коренев безразличным голосом, словно не его здоровье обсуждалось, а политическая ситуация на Кубе. – Замерзну, простужусь и помру от пневмонии, похороните меня под проходной и венок на забор повесьте. Когда кто-то на машине разбивается, такой же на столбе вешают.

– Не спеши помирать, – сжалился Ильич. – Ходи в мою каморку, переночуй на лежаке. Что я не человек? Сам понимаю, со всяким бывает.

Коренев без лишних слов воспользовался предложением и пошел обустраиваться на ночь. Коль уж Ильич не дает ему выйти с фабрики, пусть обеспечивает ночлег по высшему разряду.

– Там электрический чайник есть, чаю себе сделай.

– Я бы с большей радостью поел, – пробурчал Коренев.

– На столе в пакете бутерброды лежат, бери, мне не жалко, – отозвался Ильич. – Я не ем, зубы кончились, а на новые не заработал.

На небольшом столике лежал целлофановый пакет, в котором отыскались два бутерброда, завернутые в клочок газеты. Развернул и прочитал название: «Заводской вестник».

– Слышь, дед, а чего на фабрике делают? – спросил, с аппетитом жуя засохший хлеб с подветренным куском колбасы.

– Мое дело маленькое, – отвечал Ильич, – пущать-не пущать, а там пусть делают, что хотят.

Информативно. Коренев разгладил огрызок газеты в надежде, что хоть здесь найдется крупица полезной информации. «Заводской вестник» сообщал о выполнении плана на сто три процента, сетовал на проблемы с поставками сырья в прошлом квартале и хвалил отдельных сотрудников за старательный труд и изобретательность, проявленную при исполнении рабочих обязанностей.

Раздел «Из жизни руководства», занимавший основную часть полосы, в свою очередь проливал свет на повседневное времяпровождение Директора – нигде не упоминалось его имя, а исключительно должность, но непременно с большой буквы. Сообщалось, что Директор жив, здоров, в прекрасной физической форме, заботится о процветании фабрики, посвящает ей каждую минуту насыщенной жизни. Несмотря на огромную занятость, сумел выкроить несколько дней для отпуска и провел их в горах, прыгая, аки сайгак, по камням. На отдыхе среди прекрасной природы нашего края нашел большой белый гриб и видал всяких горных зверей – они Директора не боялись, а наоборот, выходили навстречу с целью полюбоваться выдающимся человеком и полизать соли из его рук.

Каждое слово выражало высшую степень восторга. Если бы Директор под скрип журналистского пера опорожнился с высоты этих самых гор, сей факт был бы преподнесен как событие героическое, совершенное с целью укрепления имиджа фабрики. Каждому рабочему полагалось восхищаться и гордиться работой на предприятии, ведомом к светлому будущему таким замечательным руководителем.

Коренев скомкал огрызок газеты и выбросил в мусорное ведро. Поглядел в зеркало, оценил свой жалкий облик, допил чай и устроился на тахте в надежде, что на этот раз обойдется без сновидений с Реей. Ее лицо чем-то походило на картину Логаевой.

#19.

Ильич тряс плечо и приговаривал:

– Вставай, молодой человек, да уходи, пока мне за тебя не влетело.

Коренев открыл глаза и уставился на наручные часы:

– Который час?

– Половина пятого.

Какой нехороший старичок. Не дает выспаться трудовому народу! Хотелось, чтобы оставили в покое и не мешали спать – впервые за последние дни выпало редкое счастье заснуть без сновидений.