Край

– Как ваше самочувствие? – спросил Платон. Ему меньше всего хотелось видеть Демидовича.

– Не дождешься, – сказал голос в трубке. – Ни разу не проведал, ни позвонил, а теперь отчего-то решил поинтересоваться здоровьем. Мой старческий маразм еще не настолько плох, чтобы не понимать, что к чему.

«Вредный старикашка, – подумал Платон. – Тебя давно пора сдать в утиль вместе с Лужиным».

– Я был занят, – сухо ответил он, – выполнял ваше же поручение.

– Мне доложили. Из окна больницы видно, как оно догорает.

Платон пожалел, что не может схватить с трудом разговаривающего военного пенсионера и вытрясти из него душу, случайно за что-то зацепившуюся и не сумевшую сбежать из рыхлого тела.

– Из министерства звонили. Даже там знают, что ты организовал притон из забулдыг на территории института.

Платон молча слушал, громко сопя.

– И как ты, наверное, догадываешься, наверху требуют крови, здесь и сейчас, – продолжал Демидович. – Будь на месте, приеду.

Осторожно положил трубку на рожки и сглотнул. Во рту в момент пересохло, и закружилась голова. Впервые в жизни затряслись руки.

Конец, провал, тупик. Через несколько минут Демидович будет отчитывать его, как мальчишку. А то, что случится потом, вовсе не хотелось представлять. Он встал со стула и бродил кругами по кабинету, заводясь все сильнее.

Ну уж нет, он не даст списать себя со счетов так легко. Он разработает план. Из любой ситуации найдется выход. Полез в шкаф. Демидович никогда не хранил важные вещи в сейфе – там всегда ищут в первую очередь.

– Должно же быть хоть что-нибудь, – бормотал он.

Он не представлял, что пытается найти. Какие-нибудь бумаги, справки, способные скомпрометировать Демидовича. Используя их для шантажа, посадит его с собой в одну лодку – тонуть, так вместе.

Маленький червячок в мозгу нашептывал, что за оставшиеся минуты невозможно разобраться ни в каких в бумагах, даже если они и существуют. Но сдаваться нельзя, ведь он никогда не отступает и обязательно добивается желаемого.

Пролистал папки – хлам от предыдущего владельца кабинета. Должно же найтись хоть что-то! Не бывает безвыходных ситуаций. Простучал ящики, прощупал карманы, просмотрел переписку, выгреб вещи из шкафов и свалил на пол. Пусто. Ни единой зацепки.

– Не может такого быть.

Повторил обыск заново с тем же успехом. В одном из ящиков затарахтело что-то тяжелое – табельный пистолет Демидовича. Платон схватил его и трясущимися пальцами засунул в магазин патроны, лежавшие тут же в коробке. Каждую секунду он ждал, что войдет Демидович с криком «Ты чем занимаешься?»

Успел. С облегчением ткнул пистолет за пояс и прикрыл пиджаком, чтобы скрыть выступавшую рукоять. Теперь он готов к любой неизвестности. У него есть железный аргумент.

Принялся ждать, поглядывая через окно на улицу.

Напротив входа остановился черный автомобиль, из которого услужливый водитель извлек едва шевелящегося Демидовича.

Платон уселся на стул для гостей и нетерпеливо ожидал, пока старик поднимется по ступенькам – судя по медлительности его движений, ждать придется долго.

– Чай, кофе? – спросила заглянувшая Валентина, заметив наступившую тишину.

Отмахнулся, словно отгонял муху.

– Не надо ничего.

Она исчезла, а вскоре он услышал ее кудахтающий голос. По-видимому, Котов добрался до приемной и теперь выслушивал пожелания долголетия и крепкого здоровья. Платон, успевший успокоиться, опять разнервничался. В висках бился пульс.

В дверях появился Демидович. Платон бессознательно нащупал правой ладонью прохладную поверхность пистолета.

– Натворил ты делов! – вместо приветствия сказал Котов с порога. – Теперь долго разгребать будем.

– Произошедшее связано с объективными внешними трудностями, – хмуро ответил Платон.

Демидович, пошатываясь и тяжело дыша, прошел к креслу и расплылся в нем бесформенной кучей.

– Тебе сказать, куда ты можешь засунуть свои объективные трудности? – риторически спросил он. – Никому неинтересно, кто виноват. Они разбираться не станут.

– Откуда в центре так быстро узнали, да еще с подробностями?

– Не знаю. Вдруг ты кому дорогу перешел?

Кольцов? Безуглый?

– Обиженных много, на всех не угодишь.

– Кто-то тебя особо невзлюбил, и радостно отрапортовал прямо наверх.

Платон задал самый главный вопрос, мучивший его второй день:

– Что дальше?

– Дальше, уж извини, нам придется расстаться.

Платон морально подготовился к чему-то такому, поэтому никаких эмоций не проявил, а лишь спросил:

– Куда меня переводят?

– Переводят? – Котов снова закашлялся. – Никуда. В министерство тебе вход заказан. Можешь приступать к поиску новой работы. В охранную службу института, например. Там на этой неделе вакансия образовалась.

– Да что я такого сделал? – возмутился Платон. – Пожар – простая случайность.

– Хрен с ним, с пожаром. Спишут, восстановят, кто-то даже заработает. Ты лучше скажи, что с программой, которую ты контролировал с Лужиным?

Платон поник. Лужин в последние недели занимал место на самой дальней полке насущных интересов.

– Пока я лежал на больничной койке, мне принесли отчеты за три месяца действия мероприятий по выводу региона из депрессии, – продолжал Демидович. – Многого не требовалось, всем ясно, тут процветания никогда не будет. Задача стояла элементарная – показать пару процентов улучшения. Народ бы вздохнул, мол, лучше – это не хуже, а насколько – дело пятое. Но вот смотрю в бумажку и читаю, что количество преступлений в среднем увеличилось на четверть! Убийства, грабежи, изнасилования – куча строчек с циферками, одна другой краше. Средний доход населения упал на пять процентов. Молокозавод перестал уделять время молоку и занимается разливом платоновки…

«И про платоновку знает, старый хрыч, – подумал Платон. – наверное, друзья-алкаши рассказали». Словно прочитав его мысли, Демидович добавил:

– Про платоновку уже в центре всем известно. Пошлятина! Особенно в бутылках из-под молока. Ничего доверить нельзя!

Последние слова задели за живое. Платон побагровел и громко, даже Валентина расслышала, прокричал:

– Я, в отличие от вас, на кроватке в больничке не отлеживался, а хотя бы пытался что-то делать.