Край

Глаза ее расширились, и в них показался неподдельный ужас.

– Несчастный случай, все загорелось, Михалыч с ума сошел. Еще раз, – произнес он, холодея от мысли, что с ним может сделать Василиса, если узнает, что это он, Пепел, фактически своими руками убил Костыля, хоть и случайно. – Ты же хотела, чтобы он умер. Теперь твоя мечта осуществилась.

По ее гневному виду он понял, что сказал лишнее.

– Мало ли чего я говорила! – закричала она, и он вздрогнул от громкого эха, разнесшего ее слова по подъезду. – Сборище недоумков! Вы, вместе взятые, и одного его пальца не стоите!

– Не кричи ты так, – утихомиривал Пепел, пребывая в недоумении. – Ты же столько раз говорила «чтоб он сдох»!

– Придурок! – ответила она. – Это ничего не значит!

«Не понимаю женщин, – подумал он. – Сами не знают, чего хотят»

– Теперь же квартира твоя, – сказал он растерянно.

– Уйди, – потребовала Василиса. – Чтоб никогда не видела и не слышала о твоем существовании.

Она захлопнула дверь перед его носом, оставив Пепла наедине с мыслями о непостоянстве и нелогичности женщин. Сквозь замочную скважину до него доносились всхлипы Василисы.

Он понуро поплелся к себе домой тремя этажами выше и на последнем пролете он увидел двоих человек в милицейской форме.

– Здравствуйте, – отдал честь один из них и протянул удостоверение. – Вы Василий Иванович Пеплов? – он сверился с бумажкой в черной папке.

– Я, – Пепел побледнел на глазах и стал похожим на приведение.

– Вы главный бухгалтер ООО «Вектор»?

– Я, – снова подтвердил он, чувствуя, как подкашиваются ноги.

– Тогда нам надо серьезно и обстоятельно поговорить…

56.

– Черт! Черт! Черт! – повторял Платон, бегая по кабинету Демидовича, словно лев по клетке в зоопарке. Он нервно запускал пядь в редеющие волосы, и они торчали, как у Михалыча.

Перепуганная Валентина наблюдала за ним издалека, не решаясь ничего сказать. Она никогда не видела его в таком состоянии.

– Чувствовал, что этим закончится! – он бил кулаком по столу. В приемной подпрыгивала и неистово крестилась Валентина. – Вокруг они уроды, ни на кого положиться нельзя!

Главный корпус института пылал и не желал гаснуть. Съехались пожарные со всех частей города и района, но пока особых результатов не добились – огонь продолжал распространяться дальше, захватывая помещения одно за другим.

Мухин оказался не Кольцовым – он не хотел денег, его скорее интересовало место директора само по себе. Возможно, когда-то он привыкнет к новой роли, у него проснется денежный интерес, но вчера он с негодованием отвергнул предложение Платона о продолжении сотрудничества. Этот Безуглый еще влез… Обидно, что самолично добился, чтобы этого сующего нос не в свои дела следователя уволили с выговором, и тому пришлось согласиться на работу охранником в каком-то мухосранске без перспектив карьерного роста. Кто же знал, что они встретятся здесь, в Лоскутовке.

Безуглый теперь вцепится и не отпустит из чувства мести. Платон успел заметить его радость во время вчерашнего допроса. Мелкая шавка, ухватившая слишком большую кость, с которой не справится и подавится.

Костыль мертв, Михалыч пропал, наверное, тоже сдох.

Ничего не клеилось и разваливалось. Это стадо идиотов испортило все, а теперь еще и институт угрожал сгореть к чертям собачьим. Кольцов спрятался в психушке, с него взятки гладки, Костыль помер, Саня сбежал. Говорят, заболел. Врут.

Трусы и подлецы, готовые умереть, лишь бы избежать ответственности!

– Мрази! – прокричал он, открывая сейф Демидовича и доставая спрятанную на черный день бутылку. – Предатели!

Вокруг одни изменники, ждущие, чтобы он оступился и сделал какую-то глупость. Попробует еще кто-то сказать о доверии к людям! Если любое дело пустить на самотек, тебе обязательно на шею сядут и ножки свесят! Это надо же, сотворить из него посмешище!

Он, Платон, не привык, чтобы об него вытирали ноги. Он не какая-то беззубая офисная крыса! Он акула, он хищник, рожденный рвать других в клочья, а не изображать из себя сардину, годную только для заполнения места в консервной банке.

– Предатели! – пробормотал он, выпивая очередную рюмку. Солнце на миг закрылось облаком, и в потемневшем окне промелькнуло его отражение. Увиденное его испугало, и на мгновение он протрезвел, но вскоре взор снова затуманился.

Все норовят обмануть, продолжал думать он. Без исключений.

Тальберг подвел еще тогда, осенью. Жаль, кстати, не успел его уволить с выговором, чтобы попал в черный список по ведомству. Говорят, рассчитался по собственному желанию. Ну-ну, пусть теперь попробует найти работу получше, связи-то везде есть, мимоходом можно человека отовсюду «достать».

Лизка строит из себя верную жену, хотя понимает, что Тальберг неудачник. Красивая она, но дура и не разбирается, кто в жизни хозяин, а кто так – небо коптит. Пожалеет еще, но будет поздно. Вдобавок, ни разу эта сволочь не обмолвилась о его дочери.

Платон покопался во внутренних ощущениях на предмет того, что чувствует к Ольге, но не смог ее представить. Он не знал о ней ничего, кроме имени и возраста, а к абстрактной личности можно испытывать только абстрактные чувства.

Не стоило доверять Костылеву. Следовало догадаться, что человек, по глупости лишившийся ноги, в следующий раз может и жизнь потерять. Набрал задрипанных алкашей, спаливших институт к чертовой бабушке. Талантливый менеджер. Тьфу. Чувствовал, нельзя ничего пускать на самотек – едва расслабишься и на кого-то понадеешься, так обязательно получишь или кукиш, или нож в спину.

Николай Константинович притворился психом, теперь отдыхает в одной палате с зятем. Делают вид, что не ничего помнят и не знают. Как удобно! Никогда не доверял Кольцову, скрывалось в нем нечто подозрительное, словно косит под дурачка, а сам «стучит» в центр.

– Ненавижу, – прокричал он и ударил кулаком по столу.

Испуганная Валентина еще сильнее вжалась в стул, опасаясь, что в порыве гнева Платон может сотворить что-нибудь из ряда вон выходящее.

– Шалава! – процедил он, вспомнив о Маринке.

Что ей от него надо? Понятно, секс и переезд в столицу, сына выучить, в университет какой-нибудь по блату сдать. Удобно устроилась. Такая же мразь, как и остальные.

К ней он не испытывал особенной злости. Он считал ее редкостной тварью и по совместительству разведенкой с прицепом, но откровенно ненавидеть не получалось.

– Твари.

Зазвонил телефон Демидовича, не имеющий ни диска, ни кнопок – по нему можно только ответить на вызов.

Платон никогда не видел, чтобы кто-то воспользовался этим аппаратом, поэтому от внезапности неприлично высоко подпрыгнул на стуле. Он поразмышлял, нужно ли отвечать на звонок, ведь кабинет чужой.

– Слушаю.

На том конце мог оказаться кто угодно, включая руководство из министерства.

– Кто это? – спросил знакомый старческий голос.

– Иван Демидович! Здравствуйте! Это говорит Талаев.

Демидович закашлялся. Платон отодвинул трубку, чтобы не оглохнуть, и терпеливо ждал, пока не закончатся лающие звуки.

– Хорошо, что ты на месте. Меня сейчас привезут, поговорить надо.