Сны Великого Моря

Праздник гас подобно догорающей свече, калатари постепенно расходились, усталые и довольные, музыка становилась все тише и вскоре смолкла совсем.

Пожелав им доброго дня, удалился Альк, скрылся среди деревьев Маркиз, Гаитоэранта заявила, что непременно должна провести ночь или на худой конец утро с эльфом, выбрала среди толпы обожателей самого высокого и красивого и утащила его в свои покои.

– Пойдем, побродим вокруг, – предложила Марина, когда последний музыкант, взяв гусли, отправился отдыхать.

Кэрсо-Лас щелкнул скорлупой орешка, молча кивнул.

На траве под ногами блестели капельки росы, в воздухе витал металлический привкус свежести раннего утра. Под сенью раскидистых вековых деревьев царила неестественная, почти физически ощущаемая тишина. Корни деревьев переплелись настолько, что ровных тропинок просто не существовало.

Они шли во воздуху, едва касаясь влажной травы, ничем не нарушая покоя древнего леса.

– Ты простил Гаитоэранте ту выходку с бассейном? – тихо спросила Марина, зябко кутаясь в негреющий газовый шарф.

Кэрсо-Лас накрыл ее плечи полой своего плаща, невольно приобняв.

– Ну, если бы ее месть на этом завершилась, то я, пожалуй, был бы только рад, – усмехнулся он.

– Ты думаешь нет? – Марина обернулась, встретившись взглядом с лукавой усмешкой, искрящейся в его глазах цвета темной стали.

– Ты ведь знаешь, что нет, зачем спрашиваешь меня?

Он стоял слишком близко, слишком близко, чтобы думать о чем-то кроме желания прижаться к нему покрепче или поцеловать.

– Мне кажется, если мы задержимся в этом городе, то…

Кэрсо-Лас не дал ей договорить, нежно привлек к себе, легко, как бы извиняясь, коснулся губами ее щеки. Марина ответила ему долгим поцелуем.

– Ух ты! – тихо хохотнул он, запахивая у нее за спиной плащ, – Я раньше не понимал, что особенного все смертные находят в этом.

– Конечно, откуда ветру знать, что ощущают смертные, неужели мы тут настолько… – она не нашла нужного слова, обвила руками его шею. Пальцы запутались в жестких искрящихся сединой волосах, – Гаитоэранта быстро просекла каков коленкор.

– Что?

– Забудь, – Марина буквально тонула в обволакивающем ее со всех сторон теплом облаке ментоловой свежести, мысли путались, все больше разлетаясь с каждым его прикосновением и поцелуем. – У тебя же были женщины? – спросила она, чтобы хоть как-то попытаться придти в себя.

– И смертные и бессмертные, но не в средоточиях сил живой материи, – пробормотал он ей в самое ухо.

– Я же прредупрреждал, аккурратнее, – раздалось сзади знакомое недовольное урчание, – это священный лес, если вдрруг что, скорро сюда прридут калатарри для священнодействий сррединного дня

Из-за дерева вышел Маркиз.

– Давай продолжим у меня, туда священнодействовать никто не явится, – засмеялся Кэрсо-Лас и, подхватив ее на руки, взмыл вверх.

«А почему бы, собственно, нет» – дернулась последняя связная мысль.

– Ох, не нрравится мне это, ох как не нрравится, – сердито пробурчал в усы Маркиз, оставшись в одиночестве, – теперрь точно жди прроблем.

Глава 5

Гаитоэранту разбудил шелест дождя. Из открытого окна тянуло холодом. Затянутое хмурыми тучами небо серой тенью висело над миром.

Она сладко потянулась и села на кровати. Должно быть, было еще рано: не слышно легких шагов прислуги, на столе еще не появились традиционные утренние пирожные и фрукты.

В этом благословенном городе всегда все было вовремя и очень здорово. За месяц, проведенный его стенах она научилась ценить и восхищаться самыми обыкновенными вещами – красотой окружавших дворец пейзажей, добротой и ненавязчивостью эльфов, их умением ценить прекрасное. Будучи долгожителями, они оставались смертными и при этом старались жить в согласии со всеми живыми существами. Не то, что люди.

Гаитоэранта в тайне от себя самой восхищалась древним народом калатари. Наверное, именно поэтому она не пренебрегла просьбой мудрейшего из кошачьих «не сушить благорродных серрдец любовной тоской по недосягаемому величию». Гаитоэранта распустила отряд собственных поклонников, вновь став для них лишь любопытной чужестранкой. Ей до всего было дело – до свободно бродящих в окрестных рощах единорогов, до крылатых пегасов, до священных танцев солнца и луны, до быта рядовых калатари, их семейных традиций и печалей. Она днями и ночами пропадала в садах, лесах и городе, все больше удивляясь отсутствию подобного интереса со стороны подруги.

Марина странно замкнулась в себе, ее почти не было видно. К свойственной ей задумчивости прибавилась какая-то обреченность. Кот это видел, но когда Гаитоэранта попыталась поговорить с ним об этом, лишь выразительно фыркнул и принялся заверять, что «все фигня и веррить незачем». Именно по настоянию Марины они решили задержаться в Стейдвидже до конца лета и дождаться следующего каравана для перехода через заповедный каньон. О том, чтобы просто выделить им проводника и речи не шло – по другую сторону гор начинались владения ведьмаков, а владыка Альк ценил жизни своих подданных.

Марина предпочитала бродить в одиночестве, впрочем, как и Кэрсо-Лас. Этот вообще предпочитал не выходить за пределы дворца и священного леса, якобы боялся новых аллергических приступов и тоже заметно закис. Похоже, впервые оказавшись в «шкуре смертного» великий бессмертный господин превратился в ипохондрика и параноика.

Гаитоэранта накинула белоснежный халат из мягчайшей шерсти каракала – здешней разновидности одомашненной лани, неслышно ступая босыми ногами по напитавшемуся солнечным теплом мраморному полу, выскользнула в погруженный в не успевший растаять ночной мрак коридор.

Из-под двери в комнату Марины лился мягкий ровный свет, продолжавших почему-то гореть свечей. Гаитоэранта осторожно постучала, никто не ответил, она собралась уже идти дальше, как вылетевший из ее собственной комнаты сквозняк приоткрыл неплотно захлопнутую дверь. Марины в комнате не оказалось. Горели, оплавляясь свечи, кровать была аккуратно застелена, хозяйка явно ушла еще вечером и не появилась до сих пор.

В первую минуту Гаитоэранта растерялась, но после решила, что беспокоиться особо не из за чего, Марина в состоянии позаботиться о себе самостоятельно.

Она осторожно закрыла дверь и, рассудив, что идти ей никуда не хочется, вернулась обратно к себе и, наверняка, не вспомнила бы никогда об этом эпизоде, если бы за завтраком у Абегаэля из уст самой Марины не услышала о том, как сладко спится, когда за окном идет дождь.

Старый маг часто приглашал их в гости на завтраки, обеды или ужины. Он жил в маленьком домике на самой окраине окружавшего дворец священного леса. Перед домом был разбит ухоженный садик, в котором росли исключительно яблони. Следует отметить, что в Стейдвидже деревья цвели и плодоносили одновременно, все лето и до дня осеннего равноденствия, наиболее почитаемого праздника в календаре калатари.

У Кэрсо-Ласа яблоневый цвет никакой аллергии не вызывал, он с удовольствием принимал эти приглашения, несмотря на невозможность в доме мага выпрямиться в полный рост без риска сшибить головой медную люстру с двадцатью пятью конусообразными свечами.

– И где же тебе так сладко спалось сегодня? – озорно улыбнулась Гаитоэранта, отправляя в рот очередную порцию восхитительного жаркого.

Марина ощутимо вздрогнула и почему-то смутилась.

– Ну… я говорила в принципе, не имея в виду именно сегодняшний день, – голос ничем не выдал ее замешательства и если бы Гаитоэранта не смотрела на нее в упор, то, без сомнения, удовлетворилась таким ответом.

Абегаэль разрезал яблочный пирог, но, перехватив уже более чем заинтересованный взгляд Гаитоэранты, отложил нож и сел.

– Девочка моя, тебе нечего стыдиться. Этот город пронизан магией жизни, ты прекрасна и велика духом, любой представитель моего народа, отмеченный твоим вниманием, будет счастлив. Только не позволяй, пожалуйста, этим увлечениям затягиваться. Ты погубишь его, – он говорил очень мягко, словно объяснял очевидные истины малолетнему ребенку, но в глазах блестел страх.

– Не беспокойтесь, – вздохнула Марина, – я далека от намерений очаровывать представителей твоего народа. Дело вовсе не в этом.

Абегаэль поверил, Гаитоэранта нет.

– Темнит наша скромница, ой, темнит, – хихикнула она в ухо погруженному в собственные думы Кэрсо-Ласу.

От неожиданности тот поперхнулся куском пирога.

– Прости, что? – откашлявшись, переспросил он, запивая пирог, терпким красным вином.

– А, проехали, – махнула на него рукой Гаитоэранта, вновь повернулась к Абегаэлю.

– Позвольте, я расскажу вам кое-что, мне стало трудно жить с этим и признаться, я уже не уверен в правильности когда-то принятых мною решений. Вы мудрее меня, – тень легла на одухотворенное лицо старого эльфа, было видно, что сказанному предшествовали долгие колебания, – Я был моложе и самонадеянней, я состоял в первой сотне воинов Диктоэля, правителя прекрасного Атраэнджа. То был страшный год – ведьмаки проникли в самое сердце города, обманув защитников оборотным заклятием, многие воины погибли, еще больше стали рабами их злой воли. Священный родник Атраэнджа был осквернен, погибли все урожаи в окрестных землях. Гнев заставил мудрого правителя выступить войной против ненавистного племени, – Абегаэль закрыл глаза, будто ужас пережитого вновь предстал его взору, – Столько крови пролилось в тот год, на месте последней битвы пятнадцать лет не росла трава, – он глубоко вздохнул и посмотрел на внимательно слушавших его собеседников, – Я встретил прекрасную ведьмачку в тот год и не выдержал этого испытания. Самое страшное, что она ответила мне взаимностью. Довольно долго нам удавалось обманывать всех и себя заодно. Мы были счастливы, у меня родилась дочь…

– Это та девушка, что прислуживает мне? – понимающе кивнула Марина, – Кайлин, кажется…