Сны Великого Моря

– Он считает, что мы заигрались настолько, что и после того как покинем этот город, в наших отношениях ничего не измениться.

– Вам будет тррудно с этим сосуществовать, – пообещал Маркиз, окончательно избавившись от торжественной драматичности в голосе.

– И что делать?

– Есть один способ, – довольно мурлыкнул кот, – вы выпиваете по глотку из этого рродника, на вас снисходит забвение и все. Вы никогда не вспомните о том, что прроисходило в стенах этого горрода.

Воцарилось напряженное молчание. Марина почувствовала, как по спине сползает стайка мелких мурашек. Просто взять и забыть – как впервые влюбилась, как была счастлива, забыть тепло его рук, забыть как он ей дорог, забыть, что ее любили такую какая она есть, позабыв обо всех «но»?! Однако это пресловутое «но» существует и если не решить все сейчас, пусть даже таким радикально—садистским путем, то будет только хуже. Холод заглянул ей в глаза со дна бездны. Все иллюзия, все проходит, вечны лишь безмятежная синева и покой.

«Я хочу помнить» – услышала она далекий, ставший бесконечно родным голос.

Она не сможет, она должна, она знает, абсолютно точно знает как следует поступить, но поступит иначе. Марина открыла глаза, по щекам катились слезы.

– Нет, Маркиз, пусть все останется как есть, – с трудом разлепив пересохшие губы, выговорила она.

Кэрсо-Лас облегченно вздохнул, еще крепче прижав ее к себе. В его пальцах отчаянно пульсировала кровь.

– Как знаете, может вы и прравы, жизнь долгая штука, а ваша вообще бесконечна… Ничего не происходит случайно…

И тут до Марины дошло самое главное – она знает, что ее настоящее место в этом мире, а не во Внутреннем Поле. Она всегда это знала, не представляя толком откуда и почему именно так.

На поляну вылетели два Вальехари – два призрачных духа леса, две серебристые в свете луны тени, их лица трудно было различить, неясные черты казались размытыми, лишь глаза горели ледяным потусторонним голубоватым огнем. Тени поклонились Маркизу и, не удостоив вниманием его собеседников, поплыли дальше через поляну в лес, будто беззвучно беседуя между собой.

Где-то совсем близко ухнул филин, будто подал некий таинственный знак всем прочим лесным обитателям. Зашуршали ветки под тяжелыми копытами остророгих единорогов и изящными копытцами каракалов и пувеллов – карликовых длинношерстных оленей, завозились в высокой траве ежи и зайцы, вышел на охоту лис, захлопали крыльями, вылетевшие на промысел совы. Тысячи звуков наполнили пробудившийся лес, чье «сердце» вдруг стало биться тише – фонтан превратился в пульсирующий родничок.

– Час сокола прробил, скорро луна уйдет с небосклона, – замурлыкал Маркиз, потянувшись. Мягкие подушечки лап вооружились кинжалоподобными, острыми как бритва когтями, – Идите поспите или еще чем займитесь, мне хочется порразмяться, – с этими словами кот скрылся в лесу.

– Почему мне так плохо? Голова как чугунная, – Марина зажала ладонями виски.

Еще чуть-чуть и она вспомнила бы что-то бесконечно важное, но это что-то вновь ускользнуло, разворошив и развеяв все прочие мысли и воспоминания.

Неуловимый, ласковый поток воздуха поднял ее над самыми высокими деревьями, промелькнули перед глазами каскады звезд, облитые молочно—белым сиянием потолочные фрески, и в следующее мгновение она оказалась лежащей на широкой, застеленной синим шелком кровати.

– Мне тоже не по себе, – сказал материализовавшийся рядом Кэрсо-Лас, – я начинаю чего-то бояться, хуже всего, что не представляю чего именно, – он растянулся рядом, бесцельно уставился в потолок.

– Этот источник совсем не вода, – пробормотала Марина, вложив свою руку в его ладонь, – сила жизни в чистом виде, но она же несет смерть живым, а нам принесло бы забвение.

– Смерть? – зевнул он.

– Смерть – естественная часть жизни, – Марина чувствовала, что засыпает, глаза закрывались сами собой, – мы, бессмертные не должны вмешиваться в естественные законы жизни, но здесь мы почти живые, а значит пристрастные…

Кэрсо-Лас что-то пробормотал сквозь сон. Она хотела объяснить ему, почему Маркиз испугался, что они захотят остаться в Стейдвидже навсегда, но не нашла нужных слов. К тому же ее собеседник нахально заснул. Губы вывели всего три, самых главных слова:

– Я люблю тебя…

* * *

Яростно рокотал неистовый прибой, выбрасывая на прибрежную гальку хлопья белоснежной пены. Океан звал, умолял вернуться и все ее существо страстно стремилось к этому. Что способно помешать ей?! Ничто и никто. Так легко забыть навсегда живой мир, отдаться бесконечности и слиться с ней воедино. Как легко, как просто… – не знать боли, печали, сомнений, страха, быть свободной и всемогущей…

На берегу вечности стояла хрупкая девушка, огромные океанские валы льнули к ее босым ногам, не смея намочить подола длинного шелкового платья.

– СОЛЕА! – единым порывом выдохнул океан.

Марина резко села на кровати, ее трясло. Кто-то обнимал ее, отчаянно пытаясь согреть.

– Что случилось? Что с тобой? – сквозь медленно затихающий шум прибоя она наконец-то расслышала встревоженный голос Кэрсо-Ласа.

– Мы сделали большую глупость, – стуча зубами, пробормотала девушка, буквально вжавшись в него, – не теперь, многим раньше, я не знаю, не могу вспомнить! Ничего не могу вспомнить, – сбивчиво бормотала она, будто в горячечном бреду, – Я Солеа, я то, что я есть – Солеа…

– Я давно понял, что ты изначальна, успокойся. Мы не определяем реальности, мы ее суть, тихо, тихо… тшш…

Марина понемногу согревалась, мысли собирались вместе, отделяя сон от яви.

– Что будет, если я уступлю своей изначальности?

– Ничего особенного, просто ты вернешься домой, – вздохнул Кэрсо-Лас.

– Тогда что меня удерживает?

– Наверное, прежде ты должна что-то сделать, понять или вспомнить. Пришло время «собирать камни», как говорили мудрые смертные, – усмехнулся он, укутывая ее собственным плащом, – я не могу сказать тебе, что это был просто сон, наши сны всегда значимы.

Тени в комнате расползлись по углам. В затянутое по бокам плющом распахнутое настежь окно заглядывал мутно-серый рассвет. Должно быть, прошло не так много времени с тех пор, как они уснули.

Шум в ушах окончательно стих и Марина поняла, что остаточный шелест – всего лишь звук накрапывающего летнего дождя. Тянуло промозглой зеленой свежестью, откуда-то снизу доносились голоса дворцовых слуг, споривших, чья очередь рыхлить продроминовый сальцепак – целебное, но жутко вредное, кусачее растение кустарник в четыре метра высоты, бутоны цветов которого открывались зубастыми пастями.

– Тебе имя Солеа о чем-нибудь говорит? – глубоко вздохнув, Марина наконец-то избавилась от судорожной дрожи в голосе.

Несколько секунд он размышлял соврать или не договорить. Впрочем, осознав что его колебания уже стали очевидны, только улыбнулся. Марина смотрела на него в упор, почему-то страшась услышать ответ на свой вопрос.

– Солеа – одно из знаменитейших имен, – он отвел взгляд, – У вас все иначе, чем во владениях воздуха. У ветров нет иерархии, у всех собственные пределы, уходящие в эфирное ничего, – поймав непонимающий взгляд девушки, он пояснил, – миры перетекают друг в друга, как именно никто не знает, но эфир соединяет, связывает и одновременно разграничивает и разделяет их, он бесконечен, но кончается в один миг. Так вот, ветры независимы друг от друга, а насколько я знаю, с водой немного не так. Вода, вернее владения Куатафа тоже имеют выход в эфир, они сами по себе уже часть эфира, я только слышал об этом, не больше, я могу ошибаться, – пожал плечами Кэрсо-Лас.

– А что насчет Солеа?

– Ну, – легкая улыбка тронула его губы, – собственно все прочее пространство – это изначальные владения Солеа. И честно говоря, сомневаюсь, чтобы кто-то из смертных или бессмертных когда-либо лично встречался с Солеа, это вообще великая загадка. Армадомараэ говорил мне как-то, что Солеа слишком велик, чтобы хоть однажды обрести подобие плоти и удостоить кого-либо своим вниманием.

– О да! – сердце Марины ухнуло вниз, холодным комом застыв в районе желудка, – Вот обрадовал! А что за Армадомараэ такой? Имя знакомое…

– Он помогал нам в поисках Гаитоэранта, – усмехнулся Кэрсо-Лас, – все опять сводиться в одну точку. Но, собственно, это был единственный случай, когда обстоятельства вынудили представителей разных сил встречаться или беседовать.

– Еще замечательней, – упавшим голосом пробормотала Марина

В висках вновь запульсировала боль. Что-то ускользнуло, в который раз. Что-то бесконечно важное…

– Я конечно догадывался. Что ты не простой представитель своей силы, – вдруг продолжил Кэрсо-Лас, грея в своих руках ее заледеневшие ладони.

– Почему? – удивилась Марина.

– Далеко не каждый способен так вольготно пользоваться собственным могуществом в самом сердце иной стихии. Гаитоэранта подожгла лишь мою материальную оболочку, причем для того, ей потребовалось вспыхнуть самой в чистом кислороде, ты же попросту затопила всю мою сущность целиком, толком не разобрав что именно сделала, оставшись во плоти…