Факультет любви

– Ну а как? Знаете ли, я в полевых условиях бывало под Кандагаром … а тут – чистота.

Доктор взял две столовые ложки, продезинфицировал. Осмотр прошел быстро.

– У меня к вам один вопрос – а это не Семаков из одиннадцатого «А» ?

Наталья Григорьевна зарыдала.

– Меня посадят…. за совращение… я не хотела…. так получилось… ему на вид лет двадцать пять… он такой здоровый… а я у них не веду уроки…. я не знала…, – всхлипывала она. – А вы как узнали?

– А он мне сам рассказал. Это ж мой сосед.

– Ну всё… теперь вся школа узнает…и мама… – еще сильней зарыдала учительница.

– Не узнает, я ему сказал, что его посадят за совращение молодых учителей русского языка. Двадцать лет на урановых рудниках.... Ну а вам только от триппера вылечиться надо, даже без анализов говорю, потому как здесь сто процентов попадание есть. А в остальном всё в порядке.

–Ааааа….

–Ааааа – это нервы, голубушка. А давайте еще по сто седативного? Хотя вам нет, теперь нельзя… а табличку сменим… Я вас на уколы запишу, сегодня и начнем.

– Аааааа… я руссичка-венеричка… – и рыдая упала на плечо доктору.

Стоя в одних трусах по колено в ледяной воде с удочкой Федька рассуждал о тщетности мира и мудрости матери: всё-таки в библиотеке тепло! Иногда библиотекарша наливала чай и давала пряники особенно читающим гостям. Вот только ради пряников Федька был согласен сидеть в библиотеке и смотреть книги, хотя сама библиотекарша ему не нравилась. В очках она была умная и злая, а без очков – не красивая и старая, ну как старая – всего на год младше. Но Федьке не нравилась ни такая, ни такая. Но пряники и чай…

– Борьба противоречий…диалектика, – вздохнул он, и вытащил ещё одного здоровенного сазана. Ещё он мечтал полежать в больничке. Вокруг светло, ты спишь целый день, ещё и кормят! Три раза ! Эх… он даже думал, что его отвезут в больничку, после того, как он, убегая от Ленкиного мужа, голый, выпал с третьего этажа. И уже лёжа на асфальте мечтал, что за ним едет скорая с сиреной и его несут санитары на носилках… Но он всего лишь напугал бабок на лавочке, и баба Нюра, глядя на его голое распластанное тело, лишь просипела, закатив глаза:

– Ангел… за мной… пора мне… прощайте… деньги на похороны лежат в…

Её начали тормошить, тереть щёки и уши, Федька понял, что больничка накрылась и потихоньку утёк. Пришедшая в себя баба Нюра, долго охала, спрашивала своих бабушек-подружек не проболталась ли она насчет похоронных, и кто был этот стервец, который выдал себя за Херувима…И тут у него созрел план: он поведёт учительницу в библиотеку, и там напоит её чаем с пряниками! Ресторан, одним словом! Гениально! А действовать он будет решительно и смело – правда, он еще не решил как, но для начала пусть посмотрит библиотекарша на него с учительницей и не думает, что если он не несет четвертый год книгу, то он не обязательно потерял «Робинзон Крузо». Просто… забыл, может, или другу дал почитать…

Наталью Григорьевну встретили в доме Янгеля-Коных чаем и пирогами. И даже не спросили про опухшее лицо от слёз, Дора Марковнатак и сказала:

– Дорогая моя, я вас даже спрошу за слёзы которыми вы рыдали, а я вижу, что вы рыдали. Я вас спрошу за пирожки с мясом. Очень цимес?

– Да…как у мамы.

– Ну, так а я за шо? Родная моя! Пусть как у мамы! Я вам скажу больше, чем вкусность у этого пирожка, так и зовите меня – мама Дора. Да вы берите ещё и ещё и ещё и с собой ещё два. Наташенька Григорьевна, я вам так скажу – все слёзы от мужиков, вот смотрите на меня, вот смотрите, видите, я не рыдаю, а почему? Да потому что мужик послушный! А Семаков!? Он же последний дэбил на деревни! И он вам сдался!? Вот Федька…

Наталья Григорьевна рванулась из-за стола держа, по пирогу в руках и один жуя во рту:

– Как?! И вы!? Откуда?! Знаете!? Как!?

Она грохнулась на стул, закрыла лицо пирогами и заплакала.

– Откуда я знаю шо он дэбил? Так у него папа, дай Бог ему здоровья, был бестолочь, трактор утопил в болоте. Вот скажите, нормальный человек поедет за ягодой по болоту на тракторе? Конечно, нет! А Петр Семаков –старший поехал и утопил! И вы своим умом думаете, что Петр Семаков –младший будет у него Ландау? Или, может, быть он родился у него Спинозой? Нет! Он тоже балбес! Такой балбес, что отец не мог ему имя придумать больше, чем своё.

– Я своим умом уже ничего не думаю…, – горестно сказала Наталья Григорьевна, размазывая слезы. – Мне хочется уехать домой к маме, а не оформлять у вас документы на бесплатное проживание от сельсовета…

– Вы только посмотрите в окно, нет, вы посмотрите! Что видно? Река. А там? Там тайга! Красота! Ну где вы такое себе в городе найдёте? А воздух? А? Сладючий же воздух!

– Ну да… за сто километров никого… не зря к вам декабристов ссылали…

– Вот именно! Ихние гены в нас тякут!

– Нет такого слова…, – сказала Наталья Григорьевна глядя в одну точку, меланхолично жуя пирог.

– Слова нет, а благородные гены есть! Федька – чистый Муравьев-Апостол!

– Его повесили, – также меланхолично ответила Наталья Григорьевна.

– Ну, тогда… Робеспьер чистой воды, особенно в профиль!

– Это француз, его тоже казнили…

– Эх, Наталья Григорьевна! Умной- то быть тяжко, поди! То повесили, то казнили! А прислали тада кого? Чистых благородных кровей дворян и прислали к нам… Да вы кушайте пирожки, Наталья Григорьевна, а может по писят сомогоночка? Я такую слезу гоню, мммммм! На свекле – сказала Дора Марковна, сделав ударенье на последней букве.

– На свёкле! Дора Марковна! «Ё»! Ударение на «Ё»! Что же вы все такие здесь безграмотные!? То возвратные глаголы пишут без мягкого знака! То проверочную гласную не знают! «Тада»! «Писят»! «Ихние»! Деревня! – и Наталья Григорьевна забрала квитанции, позволяющие ей жить в квартире за счет сельсовета как молодому специалисту и положила пирожки в сумку. Дора Марковна так осталась стоять с графином самогона из свЁклы-свеклЫ, открытым ртом и двумя стопками. В дверях Наталья Григорьевна столкнулась с опоздавшим Федькой.

– Вылитый Бестужев-Рюмин! – зло сказала Наталья Григорьевна.

– А? – удивлённо посмотрел он на мать.

– … на! – ответила Наталья Григорьевна и вышла хлопнув дверью.

С улице они услышала «свеклА» и инфернальный смех Натальи Григорьевны.

– Что это с ней?

– Сына, если ты на ней не женишься, ты будешь не только дэбил каких мало но, и поц каких нет, – сказала ДораКраснаАрмия и немедленно выпила стопку самогона.

Антарктида

– Наш товар, ваш товар… Не… мы товар, вы – купец… а, не, во как – наш купец, ваш товар… где Катька? – двери открылись шире и Санька и со словами «ну чего стоишь», толкнул Витьку в дом к зоотехнику Газельскому.

Тощий Витька, запинаясь, расставив длинные руки, хотел обняться с женой Газельского, видимо, в знак будущих родственных связей. Он вытянул губы трубочкой, закрыл глаза и со словами «Мама, мама» полез целоваться. У Антонины Никаноровны от этой сцены вначале наступил ступор, затем расслабление организма, когда Витька уже подошел к ней, у Газельской вначале упала из рук тарелка, которую она ставила на стол, затем упала и Антонина Никаноровна. Но, если под тарелкой оказался только пол кухни, то на счастье Антонины Никаноровны, под ней оказался табурет. Тарелка бзынькнула и разлетелась, Антонина Никаноровна охнула и села. Витька остановился, качаясь, с распростёртыми руками. Санька в дверях потихоньку начал открывать бутылку с вином, оба были изрядно пьяны. Из зала на шум пришел хозяин дома – Георгий Григорьевич.

– Чёй-то в субботу уже нажратые с утра? Какой сегодня праздник у дебилов? – сердито спросил Газельский. Усы его грозно встопорщились. Глядя на худющего Витьку, который до сих пор стоял с раскинутыми в сторонами руками:

–Пасха что ли, а, Тонь? Чёй-то этот басурманин тут распятие изображает? И чёй-то ты посуду об пол бьёшь? Об башку им бей! – видно, что главный зоотехник был не в настроении.

– Мы тут по важному делу, а вы обзываетесь, давай стаканы Григорий Григорич, ща мы Витьку пропивать будем.

– Пить с утра с идиотами?

– Ну, вот, как вам не совестно, мы к вам со всей душой, а вы опять – идиот, – Санька старался говорить медленно, чтобы выговорить все слова без запинок.

– Ну а как не идиот, если ты моё имя-отчество путаешь?

– Да? – он глупо улыбнулся, – прости дорогой Гри…, – он замолчал и развел руками в стороны давая понять – «ну вы меня поняли, если захотели». Витька уже опустил руки, открыл глаза и взгляд был его устремлён на настенный календарь, находящийся за Газельской. Тут наконец пришла в себя Антонина Никаноровна: