Некоторые не попадут в ад

Не верили.

* * *

Называл его: Батя, Александр Владимирович, в зависимости от. И здесь буду так же. Ещё: Захарченко, командир, Глава.

…Мне позвонили, сказали: командир вернулся из Москвы, когда сможешь у него быть?

На улице начиналось лето, его последнее, а моё нет.

«На Алтае или у себя?» – спросил я; Алтаем называлась одна из его ставок.

«Дома, ждёт», – сказали мне.

«Пять минут», – ответил я.

Личка Главы, стоявшая на перекрёстке возле его дома, передала коллегам на дому: «Захар». Там помолчали несколько секунд, потом ответили бесстрастно: «Пусть заходит».

– Заходите, – сказали мне. А то я глухой и рации не слышу. С другой стороны, если охранник просто головой кивнул бы – мол, иди, – меня б это ещё больше выбесило: раскивался, словами скажи.

От перекрёстка – пятьдесят метров до его дома, вход через гараж. Там тоже охрана, смотрит на меня. Положено сдавать оружие, хотя я мог и не сдавать, мне разрешалось входить вооружённым к Главе; таких людей на всю республику было не более десяти, если не считать его собственной охраны. Но всё равно я сдавал пистолет – чтоб лишний раз не злить его личку. Им же не нравится, что я прусь к нему с оружием, – ну и зачем пацанам переживать?

– У себя? – спросил.

– В бане. В баню спускайся.

Тем более: что я буду в бане с пистолетом делать.

Ещё на подходе услышал его голос, и неподражаемый смех: заливается как ребёнок. Ей-богу, так только дети могут смеяться.

Батя был в тельняшке и в камуфляжных штанах. Курил, естественно: он курил не переставая.

Я попал как раз к началу его истории. Он прервал рассказ и поднялся мне навстречу, за ним Ташкент и Казак, ближайшие его товарищи; их обоих, между прочим, тоже звали Сашами.

Можно было б загадать: пусть его не убьют этим летом. Вдруг глупая примета хотя б один раз сработала. Но никому и в голову не могло прийти, что его убьют.

Захарченко затянулся и продолжил историю.

Пересказать могу только в общих чертах.

Поздним вечером, после всех положенных переговоров, Батя оказался в центре Москвы и загулял в компании одного генерала. Вышли покурить из кабака на улицу – и увидели одинокую лошадь.

Она задержалась на работе, шла домой.

Батя сообщил генералу, что может верхом произвести некий трюк, – какой именно, я забыл; мог бы соврать, но зачем. Генерал нисколько не сомневался в мастерстве Захарченко, но это уже не имело значения. Батя позвал лошадь. Лошадь подошла вдвоём с девушкой (оказывается, они шли вместе).

Ловко вспрыгнул, безупречно исполнил трюк. Редкие прохожие были обрадованы, узнав Главу воюющей республики; раздались аплодисменты. Лошадь сделала что-то вроде книксена.

Появились хозяева лошади. Их было несколько, кажется, четыре, и все они происходили с кавказских гор или предгорий. Быть может, им не понравилось, как используют их лошадь, быть может, какие-то ещё маловажные, ныне совершенно забытые и не подлежащие восстановлению в памяти вещи (в силу отсутствия этой памяти: в неё попало железо, и всё поломало).

Глава был с охранником. Генерал – один.

Люди с кавказских гор или предгорий обладают способностью увеличиваться в числе: кажется, только что их было четверо, но вот уже восемь – и все жестикулируют, у них сложная моторика пчёл, они оказываются сразу и везде, и в какой-то момент кто-то из них очень неожиданно делает подсечку и роняет тебя на пол, на асфальт, на камень. Глава не стал дожидаться подобного развития событий: оставаясь в седле, он врубился в рой, в родоплеменной строй, в самую гущу.

Одномоментно на ярко освещённой московской улице происходило множество событий.

Охранник Бати был профессионалом, и успешно справлялся с рядом спонтанных задач.

В свою очередь, генерал обладал мощным генеральским голосом, сбивавшим часть неожиданных собеседников с ног.

Глава продолжал топтать живую силу, лошадь была за него, но её всё-таки схватили под уздцы сразу восемью или уже двенадцатью загорелыми, волосатыми руками.

Руки решительно потянули вниз седока.

В тот миг у генерала нашёлся пистолет. Он его извлёк. Находка возымела действие. Все были удивлены и тронуты.

Воцарилась временная тишина.

Показалась полицейская машина.

Собравшиеся решили разобраться в казусе сами.

Когда полиция подъехала, уже началось братание.

Полиция посмотрела сквозь стекло и улыбнулась.

Генералу пришлось некоторое время держать пистолет за спиной.

Люди с кавказских гор или предгорий оказались добрыми, солнечными ребятами.

Всем сразу расхотелось прощаться.

Кавказские люди начали угощать своих новых друзей. Они это умеют.

Генерал раскрылся и зачем-то поведал, что пистолет у него был не заряжен. Всех это особенно развеселило. Генерал ходит с пустым магазином – смешно, если вдуматься.

Друзья пили, пускали шутихи, смешили лошадь.

Более всего из числа новых друзей Глава не хотел расставаться с лошадью, и под утро её приобрёл. По символической цене, на память о встрече.

Некоторая проблема заключалась в том, что Глава не мог лошадь взять в самолёт, а ему уже пришла пора улетать. Поэтому он приобрёл лошадь вместе с девушкой. Которая, впрочем, и сама не хотела расставаться со вверенным ей животным: они были как сёстры. Для девушки и лошади пришлось снять отдельный вагон в следующем на Ростов поезде.

Вернувшись в Донецк, Глава лёг спать часа на два, может, даже на четыре; но едва раскрыл глаза – подчинённые, будучи уверенными, что пришла шифровка, доложили Главе: лошадь в Ростове и ждёт приказа зайти в Донецкую народную республику.

Мы все смеялись, и Захарченко хохотал больше всех, откашливая остатки смеха, и снова заливаясь, как самый голубоглазый и лобастый ребёнок, которого щекочут.

Жизнь щекотала и веселила его.

В бане мы умеренно выпивали – по нашим меркам умеренно; иные сказали бы – без жалости к своим бренным телам, – но мы считали, что всё нормально. Пили на двоих, я и он: два других Саши категорически не употребляли.