Летучие бурлаки (сборник)

Век начался вместе с Северной войной, которая продлилась двадцать один год!

Но куда страшнее войны пожирал своих собственных холопов антихрист с кошачьей головой, уполовинивший народ, на чьих невинных костях он возводил свои глупые прожекты, лопнувшие, едва этот сумасшедший маньяк окочурился.

Следом – бироновщина, засилье чужеземцев, кошмарное воровство, никем не слышимый вой народный, дворцовые перевороты, увенчавшиеся непросвещённым абсолютизмом развратной немки, усевшейся на русский трон.

В бесстыдные шестидесятые началась Русско-турецкая, в позорные семидесятые пошли разделы Польши, а бесконечная Русско-турецкая перешла прямо в пугачёвщину, на которую, полюбуйтесь, приехал посмотреть Суворов – всякому русскому генералу никогда не было разницы: что турки, что свои же православные.

И едва окончилась пугачёвщина – затеялась ещё одна Русско-турецкая на пять лет, и в те же годы бедная Россия, по мановению жадной и развратной немки, начала спиваться от бессилия и ужаса.

Была, конечно, у каждого из наших стариков личная судьба, у кого получше, у кого похуже, но как поколение все они всю жизнь говорили, шептали на разные лады, перекатывали во рту одно и то же заклинание: “Лишь бы не было войны…”.

Бедные, прекрасные, погубленные люди…»

Как вам? Тоже, как нам кажется, выглядит достаточно мрачно.

Давайте уж и XVII век возьмём, а то в охотку пошло.

Итак.

«Всё-таки самая страшная судьба оказалась в итоге у живших на Руси женщин и мужчин из поколения моих бабушки и дедушки.

Век начался с того, что Русь – обессилевшая и обесчещенная – едва не умерла.

Пустопорожний Годунов. Лжедмитрий Первый, лживый Шуйский, тать и предатель Болотников, Лжедмитрий Второй, Семибоярщина – и всё это плясало свои танцы на голове русского человека. Ад! То был ад!

Муторные десятые, когда Русь ещё не выползла из вчерашнего своего разора, а полякам уже проиграли Смоленскую, Черниговскую и Северские земли, погорелые двадцатые, очередная польская война – а то им было мало этих войн! – в тридцатые.

Ужасное Соборное уложение 1649-го – то самое, что подтвердило русское рабство, и пошло-поехало: в 1650-м крестьянам запретили торговую и ремесленную деятельность, и то Медный бунт, то Соляной, восстание то в Пскове, то в Новгороде, то русско-шведская, то раскол – разрубивший русскую историю и самое сердце народное надвое, то Разин, то Разина на кол, и всё вешали и жгли русских людей, вешали и жгли – своих же, православных, наших бабушек и дедушек.

Мёртвые семидесятые, суетливые восьмидесятые, и в завершение всего этого – позорные Азовские походы, показавшие всему миру, кто мы и какая нам цена.

Но за что всё это нужно было терпеть старикам?

Была, конечно, у каждого из них личная судьба, у кого получше, у кого похуже, но как поколение все они всю жизнь говорили, шептали на разные лады, перекатывали во рту одно и то же заклинание: “Лишь бы не было войны…”.

Бедные, прекрасные, погубленные люди…»

Можно подобным образом продолжать и далее, уходя всё надёжнее вглубь веков.

Но ходить так далеко не обязательно, вывод-то всё равно один: а не пошла бы эта Россия к чертям со всем своим многовековым безобразием.

Лучше б все наши бабушки были, к примеру, жителями Швейцарии.

Да?

Или нет?

Потому что я не понимаю, что это за жалость такая, когда надо во имя своей жалости целое столетие спустить в выгребную яму!

Вы думаете, мне не жалко? Мне – жалко всех своих стариков, я сам могу про каждого тут написать по сто сорок страниц своего ужаса и своей боли.

Но так-то – зачем?

Это ж не ребёнка с водой выплеснуть, а весь русский мир, карабкавшийся из столетия в столетие.

…Хотя мы утрируем, конечно.

Всё чуть проще, и не стоит подозревать того, о ком говорим, и всех ему подобных, в неприятии российской истории вообще.

Ненависть нашей прогрессивной общественности фокусируется исключительно на советском периоде. Всё остальное воспринимается куда более спокойно. Ну, что-то там было и при Екатерине, и при Петре, и при Гришке Отрепьеве. Было и было, и быльём поросло.

А тут – нет, тут – иное.

Ненависть к советскому проекту – биологическая, невыносимая, цепляющаяся как репейник за каждое слово, за любой жест, за всякий юбилей, за самую невинную дату. О, только бы ещё раз выкрикнуть: позорная! гадкая! циничная! отвратительная!

…А потом тихо добавить про «глоток свободы».

Вы заметили, да? Это ж самое удивительное в этом тексте!

В начале XX века, пишет автор, наши предки не успели отведать «обыкновенной, нормальной жизни…»

Прямо пастораль какая-то сразу рисуется, даром что страну тогда очень больно потряхивало, крестьяне традиционно недоедали, а то и голодали, и дети мёрли сотнями тысяч, о чём написаны тонны мемуарной и исследовательской литературы, а ещё интеллигенция дружно ненавидела царщину, а ещё в «обыкновенном и нормальном» 1905-м началась революция: с чего бы вдруг?..

Но это всё ничего, всё это простительно – да вот настал большевистский ад (автор, напомним, так и пишет: «Ад»).

На фоне адского кошмара даже советские, радостью осиянные шестидесятые оказались, в авторской интерпретации, «шумливыми», а тишайшие семидесятые, позволившие старикам пожить в своё удовольствие и вздохнуть, – «мёртвыми»! Это, заметим к слову, тот самый период, когда каждый год писалось по литературному шедевру и было снято лучшее советское кино.

Но вот сквозь эту адскую мерзость проступили – ох! – восьмидесятые. То самое время, когда, как нам сообщили, люди «жадно читали, смотрели и ездили». А следом девяностые – «глоток свободы».

Ну да, помним-помним, недалеко ушли, вроде проглотили – а вкус во рту остался. Это ведь те годы, когда впервые за несколько десятилетий появились сотни тысяч бездомных стариков и старух, собирающих милостыню в переходах, когда другие сотни тысяч пенсионеров по всем городам ходили и проклинали «демократов», колотя в пустые кастрюли.

Но именно эти шумные, шальные дни характеризуются автором бережно, почти с нежностью – естественно, по причине исключительно добрых чувств к этим самым дедушкам и бабушкам.

Потому что их внуки – «ездили». Потому что их внуки – «жадно читали».

Страна, правда, развалилась на части, но это ничего.

Куда ездили-то, можно спросить? Так уж жадно? В Абхазию, Приднестровье, Таджикистан или Чечню? Или в какие-то другие места – раз не заметили некоторых деталей за «глотком свободы»?

Написанное нашим автором – это какой-то ошеломительный гон, когда реальность выворачивается наизнанку, а ни в чём не повинные бабушки с дедушками идут в ход как самый неоспоримый аргумент, должный поддержать давно сложившуюся правоту внука, расписавшего нам, где «ад», а где «нормальная жизнь».

Мы вынуждены внести несколько поправок.

Век XX был чудовищным. Ужасным и чудовищным во многих своих проявлениях. Все знают это и помнят, никому пересказывать не надо.

Но странным образом очевидное большинство стариков – а скорее, даже подавляющее большинство! – восприняли свершившееся в восьмидесятые и пришедшее в девяностые с неприязнью, плавно перешедшей в отторжение.

Несложно догадаться, что тысячи и даже сотни тысяч стариков ощутили себя и обманутыми, и оболганными.