Красное небо

Пронзив водителя недовольным, сердитым взглядом, комсомолка отнимает свой галстук резким движением. Холодность и безразличность, овладевавшие ей с самого утра, еще во время разговора с Виолеттой стали пропадать, а теперь совсем исчезли. Чем ближе к финалу трагедии, тем живее реагирует ум, зачем-то снова просыпаются в нем эмоции, недовольство, страх, печаль и многие другие, и девушка уже не может их контролировать, не может оставаться такой же холодной.

И все же, отвечает она более или менее спокойно, выдохнув носом, но затем вернув себе контроль.

– Я не Оля.

– А! Да! – чешет юноша затылок, а сам довольно глупо, но очень дружелюбно улыбается. – Ты ж по-другому себя как-то называла, да? Помню, Настасья Федоровна мне говорила.

Упоминание этой женщины заставляет тут же вернуться с трудом подавленное недовольство.

– Вот и спроси у Настасьи Федоровны, – холодно отвечает комсомолка.

Впрочем, юноша не замечает в тоне неприязнь. Подняв к небу глаза, он задумывается, пока девушка идет к велосипеду.

– Как то же… слыхал же! Как-то оно… точно! Вспомнил! – радостно сообщает незнакомец.

Он быстро нагоняет девушку. А она уже как раз собирается наклониться за велосипедом, но юноша, таращась на нее простым взглядом, давая на своем лице читать все имеющиеся в голове мысли, улыбаясь, опережает комсомолку и наклоняется, чтобы поднять железного коня самостоятельно.

– Оливия! – отвечает он гордо, как ученик, неожиданно вспомнивший ответ, которого учительница добивалась от него уже минут пять кряду, и тут же, как все тот же ученик, он начинает сомневаться. – Так же? Или… нет… вроде, так… а?

Совершенно неожиданно, девушке приходится сдерживать усмешку, она пытается отвернуться, спрятать легкую улыбку, но юноша замечает. И вместо того, чтобы обидеться или оскорбиться, он с добрым и изумительно тупым выражением лица опять почесывает затылок.

– Гы! – хмыкает юноша.

Оливия почти начинает смеяться, но дальше улыбки дело не заходит. Стоит взглянуть на покривившееся колесо велосипеда, как сразу вспоминается и цель поездки. И настроение тут же вновь становится хмурым и серым, и комсомолка, вздохнув, мгновенно теряет улыбку.

Незнакомец это замечает, и с его лица забавная улыбка тоже исчезает почти мгновенно.

– Да ты чего? – смотрит он то на девушку, то на велосипед, а потом шутливо толкает в плечо. – Да сейчас починим!

Комсомолка застывает, не зная, обижаться ли на такую простоту, смеяться над ней, сочувствовать или завидовать, а вот юноша не видит ни единого повода беспокоиться и, отведя велосипед к машине, начинает выправлять колесо, зажав его бедрами.

– А ну-ка, вон там придержи, – указывает он. – Ногой припри, да и все.

Колесо быстро выправляется, но незнакомец тут же замечает другую проблему, хмурится и объясняет, что нужно поправить цепь.

– Она у тебя слетать будет, как пить дать.

И тут же, не спрашивая разрешения, юноша принимается чинить цепь, достав из машины плоскогубцы, грязную тряпку и какую-то баночку, всю измазанную черными отпечатками.

Глядя за его работой, комсомолка не сдерживается.

– А откуда ты меня знаешь?

– Да как же? – откликается юноша мгновенно. – Мы ж в одной школе учились! Ой, погодь, а ты еще учишься, видать?

Оливия снова начинает улыбаться, все никак не умея свыкнуться с простоватым говором юноши.

– Уже почти…

На этом месте девушка опять становится хмурой.

– Считай, уже нет.

– А! – улыбается юноша хитро, подмигивает и кивает. – Выпускница? Ясно-ясно, сами бывали!

А затем возникает небольшая пауза, так как сам водитель заговорить с девушкой не может, или не решается, или даже не пытается. Говорит он больше с велосипедом, а точнее с его частями, натягивая цепь и выдавая: «Да чего не садишься?», «Тьфу!», «Давай!», – и прочее в таком духе.

– А ты давно закончил? – прищуривается Оливия.

– Да уж лет пять! Хе-хе!

Девушка застывает, внезапно начав даже слегка опасаться дружелюбного незнакомца, когда вдруг находит в его рассказе неточности.

– Пять лет?

– Агась!

– И что, пять лет назад Настасья Федоровна уже про меня рассказывала? – спрашивает девушка, не скрывая подозрительности.

Юноша отвлекается от ремонта велосипеда, поднимается и глядит с легким недоумением.

– Пять лет назад у нас еще не было этики… – говорит девушка, а сама, отставив ногу назад, вдруг понимает, что бежать-то ей все равно некуда.

– Хех! Да не! – отмахивается юноша с добродушной улыбкой. – Недавно она… да она не мне рассказывала… в столовой, я когда хлеб привез.

– Хлеб? Ты что, вот в этом?.. – все еще с опаской говорит Оливия, указывая на грязный кузов грузовичка.

– Хе! Да нет! Тут бидоны с молоком вожу, такое всякое. Бывает, вещи кому надо, так я берусь. А чего? Крутишь себе баранку… знаешь, как оно? Ух!

Юноша возвращается к починке велосипеда, а комсомолка хоть и глядит на него еще пока с недоверием, но теперь успокаивается.

Оливия даже успевает поругать себя за подозрительность, а потом думает – какая вообще разница? И, наконец, возвращает себе утреннее безразличие, оправившись от наплыва чувств, захлестнувших разум после этой небольшой, практически случайной аварии.

– А тебя как зовут? – спрашивает она голосом, наполнившимся безразличием, словно бы от скуки.

– Гы! Да я… это… Вася.

– А откуда же ты знаешь, как я выгляжу?

– Ну так Настасья Федоровна же в столовой, как тебя увидала, так и… я ж с такой прической никого больше…

– Ясно, – перебивает девушка.

Оглядев пустую дорогу, комсомолка даже слегка удивляется. Странно, что здесь такое спокойное движение, а впрочем, она просто не знает, что дорога эта ведет к небольшому селу, где остались несколько дач и больше никого, а все движение перенесли еще пару лет назад на другую полосу, а эту трассу перекрыли из-за опасного участка.

Как бы там ни было, машин кругом не видно. Немного скучно, но больше волнует то, что обратно по этой дороге ехать уже не придется, и воздух снова кажется таким свежим и приятным. Даже баночка с чем-то густым и черным, пахнущая так, как пахнет каждая разобранная машина, сейчас делает окружающие запахи особенными и своим ароматом лишь украшает атмосферу.

Оливия неожиданно взглядывает ниже и засматривается на свои коленки. Да и Василий к этому времени заканчивает чинить велосипед, поднимается во весь рост и взглядывает на девушку.