Красное небо

И многозначительно и шумно дунув, а заодно отбив локон в сторону, женщина разворачивается и уходит.

– Ну вы видите, Клим Саныч? – жалобно взывает Оливия, успев уже понять, чем грозит после утренней ссоры с отцом новость об очередных успехах в школе. – Я же просто…

– Тише, успокойся.

Директор волнистыми жестами кисти, опущенной ладонью вниз, успокаивает девушку, и комсомолка замолкает.

– Так, ладно. Садись, – указывает он на стул. – Какой был вопрос?

Оливия теряется, и Клим Саныч быстро угадывает ее недоумение.

– Ты сказала, что Настасья Федоровна не ответила на какой-то твой вопрос, – уточняет мужчина. – На какой?

Комсомолка взглядывает на блестящую, широкую плешь на голове невысокого, круглого, но не толстого мужчины. Его спокойное выражение, уверенный и дружелюбный взгляд сразу внушает доверие, и Оливия решает поддаться этому чувству.

– Я просила, – отвечает она неуверенно, – чем так плох индивидуализм.

Воцаряется тишина.

– И все?

Девушка смущенно кивает. Клим Саныч напряженно раздумывает, кажется, упуская в своих размышлениях какую-то деталь. И это так ярко проявляется на его лице вопросительным, даже недоумевающим выражением, что догадаться о растерянности директора не составляет труда. И от этого почему-то становится даже немного стыдно, ведь Клим Саныч кажется занятым, ответственным и крайне важным человеком. Через миг он и сам в этом фактически признается.

– И ты не понимаешь? – спрашивает директор.

– Клим Саныч!..

– Не волнуйся, просто отвечай, – успокаивает мужчина, предугадав беспокойства девушки.

Да и ее тревожный вид трудно не заметить. Вспомнив про родителей, Оливия вдруг поняла, что уже не успеет ничего изменить, и теперь сидит с виноватым лицом, надеясь, что не придется рассказывать о случившемся родителям. А там пускай хоть весь день отчитывают.

Возникает мысль соврать, но хочется довериться Клим Санычу, и комсомолка, слегка замявшись, все же раскрывает правду.

– Не понимаю, – признается она. – Что такого ужасного в индивидуализме? Если каждый стремится быть лучше, то какая разница, каким способом он этого добивается, разве не так?

Посмотрев на директора, Оливия тут же виновато опускает глаза. Хотя тут она ошибается, поторопившись уже свои мысли облечь в рамки «недопустимых» самостоятельно и без директорской указки.

– Что-то я тоже ничего не понимаю, – внезапно признается Клим Саныч.

Мгновенно вся тяжесть беседы улетучивается, и разговор тут же становится в представлении девушки приятным и спокойным.

– Постой, – опережает комсомолку директор. – Расскажи все с самого начала.

Оливия, слегка торопливо, на ходу вспоминая некоторые подробности, рассказывает о том, как шла беседа с учительницей этики и психологии семейной жизни, о том, как завязался спор и во что он вылился.

Клим Саныч выслушивает девушку спокойно, неторопливо размышляет, кивая в пандан словам, и уже этим вызывает определенное уважение и, как следствие, откровенность. И лишь когда девушка заканчивает говорить, подумав еще немного, директор усаживается обратно на стул с обивкой и после вздоха с улыбкой взглядывает на комсомолку.

– Ну и? – спрашивает он хитрым тоном, дружелюбно улыбаясь. – Все еще не поняла?

Оливия теряется и лишь мотает головой.

– Гляди, – начинает директор объяснение. – Есть двое супругов. И вот муж, например, говорит, что надо переехать в другой город. А жена ему говорит, что надо остаться. Муж руководствуется одними соображениями – ну, скажем, ему предложили должность более почетную и ответственную, и он желает оправдать это общественное доверие – а жена думает иначе. Скажем, ей предложили более ответственную и почетную должность на прежнем месте. Как видишь, у них конфликт, и решить его невозможно, основываясь на принципах индивидуализма. Теперь понимаешь?

Оливия чувствует благодарность уже просто за то, что Клим Саныч решил дать ей ответ, вместо того, чтобы сделать в дневнике запись и выкинуть из кабинета. Потому она не решается заговорить, но опытный взгляд директора легко отыскивает в чертах юного лица недомолвку, и более того, даже разгадывает ее причину, которую, впрочем, раскрыть совсем не трудно.

– Ну, говори, не бойся, – подбадривает он.

– Клим Саныч, – начинает девушка слегка виноватым, но уверенным тоном. – Но ведь если они будут друг с другом говорить, то этого не произойдет. Вот смотрите: это же муж и жена, а значит, они могут обсудить положение, выяснить, чья должность более… почетная и ответственная, и тогда принять решение. А если они не будут стремиться к почету и ответственности? Что подталкивает их на этом пути, как не индивидуализм.

Директор посмеивается в кулак.

– Ты молодец, Фантозина, – говорит он и становится тут же серьезнее. – Но проблема, разумеется, гораздо шире.

Поднявшись со стула, Клим Саныч начинает прохаживаться по кабинету, так что приходится развернуться к нему, чтобы не слушать директора спиной.

– Вот, смотри, – опять вступает он в прежней манере. – Я и ты – мы оба видим стул, так? А теперь, скажем, ты не хочешь видеть его так, как видишь, а хочешь видеть иначе. Например, вверх ногами.

– Клим Саныч, но это же…

– Да-да, ты не можешь, – не дает мужчина перебивать. – Но положим, что так. Ты видишь стул так, как хочешь ты, а я вижу его так, как хочу я.

Директор начинает улыбаться.

– Как думаешь, много мы с тобой вместе построим?

Аргумент оказывается убийственным, в том смысле, что обрубает все раскидистые ветви размышлений Оливии.

– Вот именно, – улыбается Клим Саныч. – Мы друг друга не сумеем даже понять! Говоря про стул, я буду описывать его, как деревянное изделие со спинкой и четырьмя ножками, а ты будешь говорить, что это полотно с мощной опорой, из которого кверху торчат четыре палки.

Комсомолка молчит, хмурится и стыдливо опускает глаза, невольно чувствуя ту неловкость, которая обнаруживается в каждом, готовом признать в споре свое необратимое поражение.

– А что говорить о других вещах? – улыбается Клим Саныч, возвращаясь на место. – О государстве? Ничего не выйдет, если каждый будет смотреть на мир так, как хочется ему.

– Но ведь…

– Считаешь, это не то же самое, что индивидуализм? – перебивает директор с хитрой, но доброй ухмылкой. – Индивидуализм – это что? Это полная свобода личности. Так? А ежели я хочу видеть мир так, а не иначе, то это разве не свобода? Это и есть свобода. Правда, мир немного иначе устроен. Понимаешь?

Оливия не отвечает, но опускает глаза.

– Ну, ничего, поймешь когда-нибудь, – добродушно улыбается Клим Саныч. – Запомни, тот, кто стремится к свободе личности, попросту недостаточно образован, чтобы осознавать ценность общественной свободы. Теперь иди.

Приходится встать, но стоит обернуться, как вспоминаются проблемы насущные. Спорить с директором бесполезно. Кажется, в его суждениях все равно есть какие-то огрехи, но приходится себе признаться, и не без стыда, что сейчас не хватает знаний, чтобы ответить. А через миг Оливия уже и не думает об этом, снова вспомнив отца и его недовольство.

– Клим Саныч, – с жалобным видом оборачивается девушка. – Мне же Настасья Федоровна напишет в дневник… а что я родителям скажу?

Директор вздыхает. И делает он это с недовольством, уже собравшись взяться за свои дела. А все же, даже и теперь поступает щедро.

– Ладно, – кивает мужчина. – Если напишет, то зайди ко мне, я напишу, что все улажено.