Красное небо

– Послушай, мальчик! – перебарывая отвращение, говорит она. – Больше не заговаривай со мной, ясно? Я не хочу говорить ни с тобой, ни с кем-нибудь еще, тебе понятно?

Девятиклассник опускает глаза, но не отвечает, только собеседница его ответа и не ждет. Потратив миг, она разворачивается и сразу же уходит, а мальчик опускается на лавку, берет цветок, кажется, ищет взглядом палочку, но потом взглядывает зачем-то в сторону арки, где на него с ехидной, недоброй улыбкой смотрит местная шпана.

Нетрудно угадать, что хулиганы с ним сделают после того, как мальчишка отправится к арке. Пожалуй, что его не спасет от их нападок даже и дневной свет. И внезапно рассердившись, комсомолец со злостью бросает сорванный цветок обратно в клумбу.

– Люди все такие одинаковые, – сообщает он пробежавшую в сознании мысль.

Глава вторая

Всепроглядывающая индивидуальность

А новый день, как и всегда, обновляет мысли, будто события вчерашнего дня теперь уже не имеют никакого значения. Впереди еще целое множество новых забот, а потому ушедший в прошлое день незаметно встраивается в общую картину пережитых событий, наполнив ее подробностями, но на этом и заканчивается, ведь вряд ли удастся отыскать в старом дне хоть капельку чего-нибудь нового.

Конечно, забывать его тоже рано. Вспоминается разговор с подругой, школьный день, взгляды окружающих, недоверчивое отношение знакомых, и вчерашняя мысль еще немного закрепляется в голове застывающим раствором из смешивающихся в памяти событий.

«Люди все такие одинаковые», – повторяет эту мысль Оливия, после чего, закрепив пучок волос над левым ухом, заразив себя хорошим настроением, она отправляется на кухню.

На столе уже ждет тарелка с кашей, бутерброд с маслом, на котором мама заботливо, аккуратно разложила кусочки чеснока и посыпала соль. В центре стола на тарелочке лежат вареные яйца, а перед ними стоит кружка свежего киселя.

Оглядев завтрак, девушка берется за пучок волос, собранный над левым ухом, но закреплять его выше все же не решается и принимается есть.

– Оль, как в школе дела? – спрашивает мама добродушным голосом.

Девушка тут же роняет ложку в тарелку, не сдержав бурление подросткового недовольства.

– Мам, я же просила, – говорит она спокойно, хотя внутри уже зарождается буря недовольства.

И мама, пожалуй, могла бы даже извиниться, что назвала дочь настоящим именем, а не так, как девушка предпочитает себя величать, но тут откладывает газету отец, почти допивший свой кофе и готовый вскоре отправиться на работу.

– Оля, не начинай, – говорит он спокойным, но уверенным, строгим голосом. – Вбила себе в голову…

– Вот сам и не начинай, – обижается девушка и сгибается над тарелкой.

Аппетит внезапно покидает ряды играющих чувств, исчезает где-то в кладовой эмоций и ощущений, откуда появляться уже, видимо, не собирается.

– Ну, ты еще пообижайся, – зачем-то делает отец замечание.

Трудно сказать, встал ли он не с той ноги, или же это отголоски проблем вчерашнего дня, но обычно мужчина не бывает таким резким. Во всяком случае, обычно приходится заговорить о школе и рассказать про очередную двойку по поведению за спор с учителем, а сейчас он вдруг заводится сам, да еще и почти без причины.

– Между прочим, мы тебе имя не просто так это давали, – объясняет он дочери.

Зачем – не ясно. Видно, что девушка всеми силами пытается не слушать, но жар отцовского негодования не позволяет останавливаться.

– Надоело уже, если честно, – спокойным голосом оканчивает мужчина высказывать свои мысли. – Постоянно домой со школы звонят. Думаешь, приятно все это выслушивать?

– Ну так и не выслушивай! – поднимает Оливия лицо.

Со звоном уронив ложку в полупустую тарелку, девушка поднимается из-за стола, на последних словах не выдержав напряжения, постепенно копившегося в мыслях, пока говорил отец.

В ответ он тоже повышает голос.

– А кто будет выслушивать?!

– Да никто!

– Оля, стой!

Мужчина не успевает. Стукнув ладонью по столу, он лишь смотрит, как дочь уже мелькнула в коридоре и скрылась за дверью комнаты. А затем она быстро проходит обратно в коридор, наскоро одевает босоножки, и прежде чем отец среагирует, девушка оказывается уже в подъезде.

– Миш, ну зачем? – тихим, жалостным голосом спрашивает его жена.

Отмахнувшись, он не сразу отвечает, молчит, кажется даже, что не хочет говорить на эту тему, но с выдохом заговаривает.

– В цеху у нас шутят все время, – рассказывает он. – Мол, вот теща, то, да это… А.

Отмахнувшись и успокоившись, махом выпив остатки кофе, он поворачивается снова к жене, вместо того, чтобы отправиться на работу.

– Ты права была, что в честь твоей матери назвали, – продолжает он. – Агафьей бы ее звать… Я мать любил, но имя у нее, сама понимаешь.

Помолчав еще, он, наконец, не сдерживается и вновь начинает говорить на повышенных тонах, время от времени размешивая воздух над головой строго вытянутым, дрожащим от напряжения, указательным пальцем.

– Без твоей матери мы бы сейчас где были, а?! Вот скажи! Да чего там! – ударяет мужчина ладонью по воздуху. – Я твою мать не меньше своей уважал… И уважаю! А эта… вымахала…

Женщина откидывает на плечо фартук, а сама подходит к мужу и берет его за плечи, жалобно играя бровями.

– Миш, да что с тобой? Что случилось?

Мужчина вздыхает и опускает глаза.

– Врач звонил вчера. Из больницы… ну, из той больницы…

Мать Оливии тут же садится напротив, пододвинув стул.

– И?!

– Сказал, – продолжает мужчина, – если не исправится, то в институте наблюдаться должна будет. Вот так. Все, кончились игры.

И женщина, вздохнув, закрывает рот ладонью, продолжает держаться за руку мужа, а затем он, успокоившись, обещает ей, что все непременно наладится и тут же уходит на работу.

Оливия в это время быстрым шагом выходит из подъезда. Волосы она на ходу начинает собирать в пучок на макушке. На затылке он никогда не оказывается, да и на макушке бывает тоже редко, чаще либо с одной стороны, либо с другой. Может, поэтому две старушки, уже оккупировавшие короткую лавку у стола в центре двора, обе молча таращатся на девушку, неодобрительно качая головами, когда та затягивает резинкой пучок русых волос.

– Ишь, – бурчит одна из них тихонько. – Кто ж так делает-то? Погляди.

Видимо, от старости она не чувствует расстояния и громкости, а потому слова добираются до слуха девушки, не встретив ни малейшего препятствия, и Оливия торопится исчезнуть в тоннеле арки, чтобы скорее покинуть этот неуютный двор.

– Опа! – тут же встречает ее компания друзей, постоянно донимающих красавицу своими приставаниями. – Погоди! Слышь? Да потише ты!

Девушка пытается идти дальше, не отвечает, даже не смотрит, но один из хулиганов, тот, что всегда разговаривает за остальных, высокий, щуплый, в кепке и с сигаретой, которой он часто дымит в этом переходе, загораживает ей проход.