Красное небо

– Просто деньги? – старается Оливия незаметно расспросить мальчика о кошельке. – Или еще что-нибудь?

– Да… – шмыгает тот, утирая слезы. – Деньги… и… фантики… и… бабушкин… коше-хе-хе-хе!

Не выдержав, он начинает реветь, но девушка уже получила всю нужную информацию, а потому успокаивает ребенка она вновь строго.

– А ну не реви, я кому сказала, – добрым, но строгим тоном велит она мальчику. – Ты же мужчина. На вот, нашла я твой кошелек.

Мальчишка сразу же перестает рыдать, протягивает руки, а Оливия почти отдает находку, но вдруг резко оттягивает кошелек на себя.

– А плакать больше не будешь? – спрашивает она, и лишь получив обещание больше не реветь, отдает кошелек, улыбается и, растрепав мальчику волосы, уходит.

Может, ее бы и не выгнали, но взглядов незнакомок было достаточно. Выйдя со двора и вернувшись на улицу, девушка отправляется в сторону дома. Нужно пройти до светофора, затем перейти на другую сторону, дойти до первой девятиэтажки, а там повернуть во двор. Там вытоптанная тропа, окруженная травой, проведет до арки, снова нужно будет перейти улицу, и за еще одной аркой будет ждать родной двор. И на протяжении всего пути девушку будут сверлить глазами прохожие.

Именно поэтому люди доставляют столько неудовольствия. Ничего ужасного в форме комсомолки нет. Юбка не слишком короткая, носят и меньше, блузка не расстегнута, только прическа странная, но уж это никого волновать не должно. А все же что-то во внешности Оливии привлекает взгляды, и кажется, будто эти взгляды зачастую слишком уж недовольные.

Так и происходит. Вернее, конечно, недовольно глядят обычно только женщины, но мужские взгляды не хочется видеть тем более – ничего хорошего в них тоже нет. В какой-то момент девушка едва не решает даже снова поправить свою прическу, но оставляет эту затею и продолжает идти.

Быстрым шагом она пересекает улицу, дворы, выходит к арке, переходит еще одну улицу, а затем оказывается у дома, но едва попадает в этот тоннель, наполненный тенью и прохладой, как тут же застывает.

На том конце арки как раз появляется местная шпана. Обделенные приятными обязательствами, эти выросшие, но не повзрослевшие дети могут оказаться здесь в любое мгновение. Чаще их можно встретить ночью, когда мрак заменяет людям маски, но они так же запросто могут появиться и днем, и даже утром, если только для этого возникнет необходимость.

Впрочем, лишь на миг девушка застывает, а после, опустив взгляд, отправляется по арочному тоннелю в свой двор, верно полагая, что хулиганы, как вампиры, при свете дня не очень опасны. Хотя, это не означает, что в дневном свете они не доставляют никаких неудобств.

Поначалу все идет спокойно. Кажется, сейчас уже пройдут. Неприятно, что все замолчали, перестали смеяться и явно таращатся, но глаза поднимать на них не хочется, будто взгляд навсегда измажется о них грязью.

– Оп! – вдруг бросает один из юношей руки.

Вздрогнув, Оливия отступает на шаг, а затем все же поднимает глаза и смотрит хмуро и недовольно.

– Хе-хе! Не боись, – поправляет юноша кепку. – Солдат ребенка не обидит! Ха-ха!

Все пятеро, толкая друг друга в плечо, хихикают, один похлопывает себя по затылку, двое не высовывают рук из карманов, но юноша впереди, который руками преградил путь, явно лидирует. Когда он перестает смеяться и, кивнув, предлагает идти дальше, то и остальные расступаются.

Оливия проходит мимо и тут же слышит хохот и свист. Разумеется, она догадывается о том, что происходит за спиной, воображает неприятные взгляды, а сама ускоряет шаг и проходит во двор.

Впрочем, радоваться приходится недолго. Она не сразу замечает, что на лавке возле подъезда уже ждет прыщавый ухажер, а потому идет какое-то время быстрым шагом, а затем поднимает голову, видит девятиклашку, останавливается, вздыхает, но тут же и сознает, что обойти его никак не удастся.

Когда боя избежать нельзя, то принимай его с честью. Эта мысль, почерпнутая из какой-то книги, давно уже маячила в памяти, но только применить ее было не к чему. И вот, случай подвернулся сам, а заодно и мысль тут же проснулась и ожила в сознании. Так что девушка вздыхает, набирает полную грудь, и решительным шагом направляется к подъезду, собираясь все немедленно закончить.

Пройти мимо, как и следовало ожидать, не получается.

– Привет! – вскакивает мальчик с лавки.

До последнего хотелось надеяться, что он все же не заговорит, постесняется или даже не заметит, но Оливия была готова, а потому она останавливается, поворачивается, но, разумеется, не подходит.

– Чего тебе? – не скрывает девушка недовольства.

Она ни за что не станет претворяться, чтобы не обидеть мальчика. Всего два года разницы – огромный промежуток, который превращает этого ухажера в обычного мальчишку в глазах девушки. С ним не о чем говорить, он не интересен, он отвратительно выглядит и еще ничего не знает. Для Оливии это просто мальчик, который неспособен ее заинтересовать, ведь даже гораздо более интересные персоны, да даже и книжные герои еще не бывали настолько удивительными, чтобы девушка могла в них влюбиться. А уж у этого мальчишки нет ни малейшего шанса.

– Э… хе, – улыбается тот смущенно, но вовремя берет себя в руки. – Можешь посидеть рядом… э, нет! Я хотел сказать, присядешь?

У него всегда была странная манера выражаться, но девушке она до сих пор, разумеется, незнакома. Возможно, только это сбивает ее с толку, и Оливия чуть не соглашается.

– Говори, чего хотел, – отвечает девушка, уже сделав шаг, навстречу, но тут же остановившись.

Комсомолец опускает голову.

– Обсудить… э, поговорить.

На миг виснет молчание.

– Мне некогда. Я пошла.

– Э… нет. Постой! Оливия!

Девушка сразу оборачивается. Все дело в том, что зовут ее, разумеется, не Оливия. Разве же во всем СССР найдется хоть один человек, который бы решился дать своей дочери такое имя? Возможно, что именно из-за привычки называться только так и никак иначе, девушка и заслужила все эти неодобрительные взгляды знакомых, которые теперь ей мерещатся повсюду, и даже в лицах тех, кого она никогда в жизни не видела.

И вероятно, именно поэтому она все же останавливается и даже немного смягчает голос.

– Говори, чего хотел, или я пойду.

И мальчик, помяв за спиной цветок, протягивает его своей возлюбленной.

– Не люблю цветы, – отвечает девушка.

Комсомолец виновато опускает глаза, откладывает цветок на край лавки, а сам присаживается рядом. Миг утопает в тишине, а за ним готовится пропасть следующий. Оливия собирается уже уйти, но мальчик на этот раз догадывается завязать разговор.

– А ты знаешь, что прежде я жил не в Москве? – вдруг спрашивает он.

И тут же девушка вздыхает, подумав, что нужно было все-таки уйти, но мальчик торопится исправиться.

– Я это к тому, – встает он с лавки, – что в селе, где я жил…

Внезапно он понимает, что самолично очернил свой образ в глазах самой прекрасной девушки такой нелепой подробностью, но затем даже улыбается. Оливия – совершенно особенная. Любая школьница на ее месте была бы окружена подругами и друзьями, весело проводила бы с ними время, а она ни с кем, кроме одной только Виолетты, не общается. Она знает то, что знает и он, этот приставучий ухажер: она знает, что люди все одинаковые.

– Я давно там жил. Маленьким, – объясняет комсомолец. – И, знаешь что, все говорят одно и то же! Говорят, что надо ехать в Москву, а там делать нечего… Я думаю, что везде так. Везде одно и то же говорят…

– Ну и что? – перебивает девушка.

– Ну… это… забавно, не правда ли?

Улыбка на лице мальчишки ничуть не красит его выражение. Наоборот, сдвинувшись ближе на складках кожи, прыщи кажутся еще заметнее, а желтоватые зубы еще больше портят и без того ужасную картину, и Оливия не выдерживает.

– Я пошла.

– Постой, Оливия!

Второй раз уловка не срабатывает. Девушка останавливается, поворачивается, но теперь уже не сдерживает одолевшее ее недовольство и решается все высказать.