История города Екатеринослава. Книга первая. Монастырское урочище

Оказывается, двухцветные северные скакуны очень дорого продавались на рынках Азии и даже Индии. Хотя сам Восток традиционно славился лучшими, элитными породами лошадей, которых сейчас принято называть «арабская лошадь», или «лошадь восточного типа». Надо думать у северной степной лошади имелись свои преимущества перед красавцами, арабскими жеребцами.

По сообщению упоминавшегося капитана Маржерета на Руси были и свои породы лошадей: «Лошади Русския, называются меринами: оне малорослы, но крепки, особенно из окрестностей Вологды, и гораздо понятливее Ногайских. Татарская лошадь, или Русская, весьма красивая и добрая, купленная за 20 рублей, прослужит долее аргамака, ценою в 50, 60 и 100 рублей».[276 - Маржерет. Стр. 59.]

Я лечу, лечу стрелой, только пыль взметаю;
Конь несёт меня лихой, а куда? Не знаю!
Он учёным ездоком не воспитан в холе,
Он с буранами знаком, вырос в чистом поле;
И не блещет, как огонь, твой чепрак узорный,
Конь мой, конь, славянский конь, дикий, непокорный!

    А. К. Толстой
Очень долго в Московском государстве, так же как и в орде, лошадей не ковали. «Лошади малорослы, но очень быстры на бегу и сносны; на них ездят без подков зимою и летом по всякой дороге», – писал в своём дневнике Джильс Флетчер.[277 - Флетчер. Стр. 10.] Ездить, конечно, ездили, но были и сложности. Неподкованая лошадь хорошо шла по росистой траве, по мягкой от пыли летней дороге, в крайнем случае по свежевыпавшему снегу. На ледяных замерзших тропах или на камнях лошадиные копыта разбивались в кровь. Поэтому даже война, набеги или дальние походы и для монгольских туменов, и для русских полков были тесно связаны с погодой и с состоянием дорог. Описание этих неурядиц оставил для нас Гийом Левассер де Боплан:

«Крым лежит под 46 и 47 градусами широты; однакож степи на север от онаго во всю зиму, до Марта месяца, покрыты снегом. Это доставляет Татарам большую выгоду: они смело пускаются в дальний поход с неподкованными лошадьми, которых копыта защищаются снегом; – иначе оне разбили бы их об замершую землю, что и случается во время гололедицы. Мурзы и всадники зажиточные прикрепляют ремнями к копытам своих лошадей коровий рог; но такая подкова держится не долго, и конь легко теряет оную. Посему Татары боятся зим безснежных и гололедицы, когда и подкованныя их лошади с трудом могут итти».[278 - Боплан. 1832. Стр. 48.] Такие же проблемы были и на Руси. Уже существовали металлические подковы, но численность русской конницы была высока, кузнецов и кузнечного оборудования не хватало. К тому же ковка лошадей была процессом непростым, требовала от мастеров большого опыта, знания строения копыта и даже конской физиологии. Ко всему она была ещё и очень недёшева.

Помимо неприхотливых и работящих татарских и русских лошадей, в Московском государстве существовала ещё одна конская порода, так называемые «аргамаки». Это были элитные, нежные и дорогие азиатские лошади царских конюшен, высших бояр и другой русской знати. В. И. Даль расшифровывал аргамака так:

«Аргамак. м. встарь, рослая и дорогая азиятская лошадь, под – верх; кабардинские и трухменские аргамаки известны у нас доныне; последние узкогруды, поджары, ходулеваты, почему аргамаком и аргамачихой называют высокаго и худощавого, неуклюжего человека…

От аргамака и киргизской кобылы родится карабаир».[279 - Даль. Т. 1. Стр. 55.] Другое авторитетное специализированное издание – «Военный энциклопедический лексикон» от 1852 года сообщало:

«Аргамак: слово татарское, под которым разумеются особенной породы лошади, водящиеся в Кабарде и у Киргизов и отличающиеся легкостью и скоростью в скачке. Цари и бояре русские обыкновенно езжали на аргамаках.

Аргамак есть лошадь отменно высокаго роста и весьма поджарая, от чего кажется длинноногою; шея у нея длинная, тонкая, а голова довольно красивая, бег скорый и сильный. Аргамаки не годятся для кавалерии, по неспособности к фронтовой службе, но могут служить под наездниками и под вьюками».[280 - ВЭЛ. Т. 1. Стр. 480.] Журнал Русский Вестник, в статье «Осада Ура – Тюбе и Джизага» от 1868 года дал аргамакам достаточно исчерпывающую характеристику:

«Лошади средней Азии по горячности своего темперамента, по своей впечатлительности, понятливости и легкости весьма пригодны для верховой езды… Аргамаки, чаще всего встречающиеся, имеют весьма оригинальную наружность и обладают даже особеннаго рода красотой, к которой, конечно, несколько надо привыкнуть. Они все роста выше средняго и даже большаго… У них прекрасная спина: хребет и круп прямые как стрела, высоко поставленный хвост, высокая, длинная и тонкая шея… Конечно, горбатая голова с весьма высоким затылком, длинныя ноги, а в особенности узкая грудь и длинныя бабки не могут найдти почитателей между Европейцами, которым трудно отрешиться от привязанности к статьям европейским…» Хватало этим скакунам и негативных характеристик: «Само собой разумеется, что лошади эти не годятся для упряжи. При приготовлении к походу, некоторыя батареи, не ремонтировавшияся лошадьми по нескольку лет, купили по нужде туземных коней. Лошади эти в самом скором времени показали полную свою несостоятельность: оне постоянно затягивались, несмотря на тщательную пригонку оголовков, обжигали себе плечи и кончали обыкновенно тем, что через два – три перехода переставали есть корм… Надобно, впрочем, заметить, что азиятския лошади, а в особенности аргамаки, весьма нежны и поэтому, а также по своей горячности, чрезвычайно легко простужаются».[281 - Осада Ура – Тюбе и Джизага. Русский Вестник. Т. 74. Апрель 1868. Москва. Стр. 344–346.]

Видимо, так уж повелось у нас издревле, русские нравы прихотливы и трудноисправимы. Дорогие нежные аргамаки, «неспособные к фронтовой службе», стали в России массовой конской породой (вспомните повадки нынешней новоявленной элиты). Любой мало-мальски зажиточный дворянин стремился завести аргамака в своей конюшне, приобрести для него дорогую сбрую, украшения, экипировку. Посол австрийского императора Леопольда I к московскому царю Алексею Михайловичу Августин Майерберг записал в 1661 году свои впечатления от пребывания в Московии: «…Знатные люди не имеют недостатка в Персидских лошадях, да как наденут на них самую нарядную сбрую и выедут на какое-нибудь общественное торжество, то и сами тогда бывают загляденье».[282 - Майерберг. ЧИОИДР 1873. Кн. 3. Стр. 58.]

Крайне любопытно, что в Московии лошадей не только украшали, но даже красили, о чем знают немногие. Голландский купец Исаак Масса, находившийся в Москве в начале XVII века, во времена Великой Смуты, описал торжественный выезд московской знати для церемонии встречи небезызвестной Марины Мнишек, невесты Лжедмитрия: «Потом вели трёх коней, столь прекрасных, каких я ещё за всю жизнь не видал, хотя мне довелось видеть много красивых лошадей; и каждого коня вели на длинных золотых поводах… на них были седла, сделанные весьма искусно и унизанные бирюзой. Также многие ехали на лошадях, преизящно выкрашенных красной, оранжевой и жёлтой краской, и [эти лошади] были весьма красивы, и даже, если они ехали или плыли в воде, то краска всё же с них никогда не сходила; и эту краску, называемую китайскою, привозят из Персии».[283 - Масса. Стр. 130.]

Речь здесь, скорее всего, идёт о хне, привозимой в Московское государство с Востока. Как вы знаете, эту краску до сих пор с удовольствием используют для создания женских причёсок или временных тату. Оказывается некогда была мода и на окраску породистых лошадей.

Родовитые россияне часто устраивали целые представления с участием своих дорогих питомцев, для украшения которых не жалели ни сил, ни средств, своего рода лошадиные танцы. Барон Майерберг писал с возмущением о таких забавах московитян: «…Красивая или искусная поступь не известна ни лошади, ни кому-либо из всадников, то считают в его для себя славнее вдруг погонять лошадей во всю прыть, или заставлять их делать безобразные и вовсе неискусные скачки, чтобы тряслись и бренчали от их движения серебряныя из больших колец цепочки, украшающия их в виде других уздечек, да и звенели привязанные над копытами у них колокольчики, заставляя думать, что оне звонконогия».[284 - Майерберг. ЧИОИДР 1873. Кн. 3. Стр. 58–59.] Лошади, увешанные звенящими серебряными кольцами, цепями и колокольчиками, совершающие боковые движения и прыжки под мелодичный перезвон, и публика, получающая наслаждение от этого зрелища, явно имеющего древние восточные корни, – такое старинное развлечение имеет и современные аналоги. Эти лошадиные пляски сродни модным ныне экстремальным «танцам» автомобилей, «заряженных звуком», с их современным автотюнингом. А ведь тогда на дворе были XVI–XVII века. Надо думать, Европе того времени «лошадиные танцы со звуком» были в диковинку, раз вызвали такое возмущение пуританина Майерберга.

Глава 11

Лошадь возит воду, возит и воеводу

«Лошадь возит воду, возит и воеводу» – русская поговорка

    В. И. Даль

Уход за лошадьми в былые века был важной и престижной службой, тем более уход за лошадьми царских конюшен. Много интересного можно почерпнуть, если прочитать своеобразную «должностную инструкцию» царского конюха времён царя Алексея Михайловича Романова:

«Припись Конюхом стремянным.

А что пожаловал Государь Царь и великий Князь Алексей Михайлович всея Руссии, велел мне, имрак, быти на своей Государеве конюшне в стремянных конюхах, и мне Государева Царева и великого Князя Алексея Михайловича всея Руссии здоровья во всем сберегати, и зелья и коренья лихаго в их Государския седла, и в узды, и в войлоки, и в рукавки, и в наузы, и в кутазы, и в возки, и в сани, и в полсть санную, и в ковер, и в попонку, и во всякой их государской конюшенной и конской наряд, и в гриву, и в хвост, у аргамака, и у коня, и у мерина, и у иноходца, самому не положити, и мимо себя никому положити не велети, и ни котораго зла и волшебства над Государем своим Царем и великим Князем Алексеем Михайловичем всея Руссии не учинити ни которою хитростью, по сему крестному целованью.

Також мне государских седел, и морхов, и наузов, и кутазов, и ковров, и попон, и рукавок, и плетей, и возков, и саней, и всякаго конскаго их государскаго наряду конюшеннаго, от сторонних всякаго чину людей во всем беречи накрепко, к конюшенным ко всяким нарядом сторонних людей не припущати, и во всем Государскаго здоровья ото всякаго дурна оберегати безо всякия хитрости, по сему крестному целованью: и во всем мне Государю своему Царю и великому Князю Алексею Михайловичу всея Руссии, и Его Царскаго Величества Царице и великой Княгине Марье Ильиничне, и их Государским детям служити и прямити, и добра хотети безо всякия хитрости, по сему крестному целованью.[285 - Ф. И. Миллер. Известие о дворянах Российских. С.-Петербург. 1790. Стр. 262–264.]

Бросается в глаза, какое значение в те времена придавалось защите от «волшебства», «коренья лихаго», «всякаго дурна».

А что такое морхи, наузы, кутазы, другое непонятное снаряжение? У В. И. Даля: «Кутаз… Кутас м. шнур с кистями; подвеска на шнуре, бахромчатое украшение».[286 - Даль. Т. 2. Стр. 583.] В словаре русского языка XI–XVII веков, выпущенном АН СССР: «Кутаз и Кутас…

– украшение в виде кисти (из шелка, шерсти, кисти хвоста яка или других животных); 2 коня с седлы, пастелки оксамитны с серебром и снасти серебряны позолочены, да на конех жо кутазы багровы…

– Колоколец, колокольчик кутаз, кутас – колокольчик на шнуре, кисти».[287 - Словарь АН. Т. 8. Стр. 147.]

Науз у Даля: «Науз м. (на – узд?) часть конской сбруи; кисть, бляха и др. украшенья, привешиваемыя на ремне или шнуре под шеей лошади; наузный ремень идет от налобника узды; ныне находим его почти только у азиатцев и турок. Встарину, в наузде хранились обереги от сглазу, призору и порчи, коренья, бумажки с заговорами ипр., почему наузд означал и привеску, ладанку, оберег или талисман».[288 - Даль. Т. 2. Стр. 1271.]

Ну а морхи – «Морх м., морхи мн., мохра или мохор, мохры; висячие пучки нитей, кисти, бахрома; Морх стар. бархат, аксамит, рытая ткань; плюш, мохровый бархат».[289 - Даль. Т. 2. Стр. 911.]

Кроме элементов конской сбруи, для нас не менее интересны градации лошадей, содержавшихся в царской конюшне. Это были те же аргамаки, кони, мерины, иноходцы, такое разнообразие диктовалось их различным предназначением. «Кляча воду возит, лошадь пашет, конь под седлом», – записал В. И. Даль русскую поговорку.[290 - Даль. Т. 2. Стр. 393.]

Считается, что слово «лошадь» пришло в русский язык из тюркских языков. У Макса Фасмера: «Лошадь, || Стар, заимствование из тюрк.; ср. чув. lasa «лошадь», тур., крым. – тат., тат., карач., балкар, alasa.[291 - Фасмер. Т. 2. Стр. 526.] У В. И. Даля: «Лошадь ж., [татар. ], вообще конь; особ. не жеребец и не кобыла, мерин. По употребленью, бывает: упряжная, верховая, вьючная; а первая: коренная, пристяжная, дышельная, выносная (подседельная и подручная). Он работает как лошадь, т. е. усердно».[292 - Даль. Т. 2. Стр. 698.]

Слово «конь» предположительно пришло в русский из старославянского языка (старинное комон, комонный), у Даля: «Конь м., стар. комонь, славнс. [?]; лошадь, лошадь добрая, некляча; жеребец или мерин, не кобыла; особ. верховая лошадь. Дикая лошадь, Тарпан».[293 - Даль. Т. 2. Стр. 393.] В «Словаре русского языка XI–XVII веков» значится: «Комонь (Кумонь), м. Боевой конь. Сядем на борзыя своя комони и посмотрим быстрого Дону. (Задонщина)».[294 - Словарь АН. Т. 7. Стр. 266.] Соответственно всадник, наездник определяется как комонник: «Комонник, м. Всадник. И гетман де Сапега готовится скоро до Дубны на комиссию, и войско де коронное комонников рушилось всё с под Дубны» (1658 г.)».

Но при ближайшем рассмотрении связь слов конь – комон (кумон) оказывается не такой уж бесспорной. Коронное войско гетмана Сапеги называется комонным в середине XVII века. К концу XVII века в письмах и документах небезызвестного гетмана Ивана Мазепы по прежнему используется термин комонный.

Лист гетмана Мазепы эсаулу Новицкого полка Рубану от 10 ноября 1690 года: «Мой ласкавый пане асауле комонный полковый. Похваляем тую чулость вашей милости, же, исполняючи наше росказанье… Днепр переправилесь и старалися, при помочи Божой, чинити над неприятелями бесурманами военный промысл…».[295 - АЗР. Т. 5. Мазепа. Стр. 244.] Или другой документ от 29 сентября 1690 года. Универсал гетмана Мазепы о выдаче доставленного из Москвы царского жалованья конным и пехотным полкам:

«Их царского пресветлого величества войска Запорозского гетман Иоан Мазепа. Вам паном полковником комонным и пехотным охотницким, обозным, писаром и асаулом полковым, сотником, атаманом куренным и всему старшому и меньшому товариству, доброго от Господа Бога зычачи здоровья, ознаймуем, иж якосмо перед сим писали до вас, обецуючи за службу вашу уконтентовати вас дорочною платою, так исполняючи тую нашу обетницу, посылаем до вас тое уконтентованье, на комонное товариство самые гроши, а на пехоту барву суконную и грошовый придаток[296 - АЗР. Т. 5. Мазепа. Стр. 241.]…

Слово комон в это время явно было всё ещё привычно не только самому гетману, но и «панам комонным полковникам» и «комонному товариству».

Однако параллельно с названием комон в русском языке, в языке северной Руси существовала масса слов в основе своей имеющих корень конь. Термины эти настолько яркие и красочные, что достойны небольшой доли нашего внимания. Откроем фундаментальный «Словарь русского языка XI–XVII вв.» Академии наук СССР»:

«Коневий, прил. относящийся к коню, конский (988): И повеле [Владимир] кумиры испроврещи, а другия огневи предати, Перуна повеле к коневию хвосту привязати и влещи з горы на ручеи (Псковская л етопись)»[297 - Словарь АН. Т. 7. Стр. 270.]

«Коневая рать – конница (1471): Коневая рать не пошла к пешей рати на срок в пособие. Новг. IV. лет».[298 - Словарь АН. Т. 7. Стр. 271.]

«Коневник, м. конный воин (1270 г): И выидоша всь град в оружии от мала и до велика к Городищю, и стояша два дни пеши за Живлотугом, а коневници за Городищем. (Новг. I лет.)».

«Коневий мастер – тот, кто ухаживает за лошадьми. Коневью мастеру Никите от монастырских лошадей от стряпни гривна денег (1588 г.)».

«Коневий пастух. Коневью пастуху Павлину Щетинину что он пас монастырьских коней… дано 8 алтын (1675 г.)».[299 - Словарь АН. Т. 7. Стр. 270.]

«Конедержитель, м. Слуга, держащий коня, конюх. Иногда же имшу ся мне за узду, по том ч се усше рука… И мучих конедрежителя моего, и изведе вину на ня. (XVI–XI в.)».[300 - Словарь АН. Т. 7. Стр. 271.]

«Конеристание, с. – ипподром; место для зрелищ».[301 - Словарь АН. Т. 7. Стр. 272.]

«Конокорм, м. Конское пастбище. А что наши люди деленыи ловчане, и они свои места и ухожаи ведают по старине, и городские рыболове, истобники, псари… и бобровники… а конокормы по рубеж, и в то тебе, моему брату, во все не вступатися. (Дух. и дог. гр., 1496 г.)».[302 - Словарь АН. Т. 7. Стр. 279.]

Напомню, что по В. И. Далю: «Конязь, вершинник [ср. князь]; конник, всадник, конный воин, кавалерист; В ночную конязем ездит; чередовой конязь, ряз. тмб. Чередовой табунщик, стерегущий лошадей».[303 - Даль. Т. 2. Стр. 396.]

Не конница, а коневая рать, не кавалерист или вершник, а коневник, не конюх, а коневий мастер, не табунщик, а коневий пастух, не пастбище, а конокорм, и всё это не только в XVI–XVII веках, но и в XV, XIII и даже в X–XI веках. Скорее всего, название конь является словом исконно северо-русским, в отличие от старославянского или западнорусского слова комон. Даже слово князь, по В. И. Далю, имеет не старославянское, а северорусское происхождение. Со временем конями стали называть неупряжных лошадей, имеющих назначение «под седло», воинских верховых лошадей и вообще жеребцов. В том же «Словаре русского языка XI–XVII веков»: «Конь, м. жеребец, самец лошади. Боевой конь, верховая воинская лошадь».[304 - Словарь АН. Т. 7. Стр. 287.] У В. И. Даля: «Конь, скакун, скаковой, для скачки, легкий и скорый на скаку; беговой, у котораго сильная побежка, рысь или иноходь, рысак и иноходец; конь шагистый, с крупным шагом».[305 - Даль. Т. 2. Стр. 395.] Диких степных лошадей в старинной разговорной речи, по Далю, также называли конями (самцов и самок у лошадей, как вы знаете, называли «жеребец» и «кобыла»).