– Знаешь, чего не хватает здешней гавани? – спросил меня Хетьяр.
– Чтобы нашей гавани да чего-то не хватало? – пьяненко обиделся я. – Ты говори, да не заговаривайся, у нас отличная гавань, и в ней всего хватает!
– Гавань отличная, никто не спорит, – поспешно согласился дух. – Вон, даже волн особых нет, а ведь там, снаружи, почти буря! Я про другое. Не про саму гавань, а про то, что как бы перед ней.
Дальше оказалось интересно: пожалуй, даже интереснее, чем шесть новых ладей в гавани.
– Надо поставить там каменные башни, – заявил Хетьяр. – По одной с каждой стороны, в самом узком месте. На каждую башню водрузить стреломет, такой, на подъемной площадке.
– Зачем на подъемной? – не понял я. – Стреломет – сложная штука, если еще и под ним устроить что-то подобное подъемнику, отец нипочем не даст серебра на такую затею. Очень уж накладно это выйдет.
– Серебра? – усомнился дух. – Зачем серебра? Нет, я понял уже, что у вас этот металл отчего-то стоит очень дорого, но в устройстве, о котором я говорю, нет его ни грамма!
Что такое «грамма», я уже знаю. Так Хетьяр называет кусочки чего-то, настолько малые и легкие, что их даже увидеть и взвесить получилось бы не вдруг. Само это слово, как мне показалось, и нужно для того, чтобы обозначить величину столь ничтожную, что меньше и быть не может.
– Серебро нужно не стреломету. Серебром платят мастеру, устраивающему подобное, – доходчиво и подробно, будто несмышленому малышу, пояснил я духу ему непонятное. Мне это, кстати, нравилось: оказалось, что в момент смерти – а дух мой был человеком, и умер в каком-то другом мире, странном и чудесном – Хетьяр достиг рубежа в сорок три года. Такой возраст в наших краях считается почтенным, и понимание того, что я могу чему-то научить столь взрослого мужчину, грело мне спину и горделиво вздымало шерсть на загривке.
– Все время забываю о вашем научно-техническом уровне, – непонятно ответил дух. – Никакого мастера звать не надо, и, тем более, незачем кому-то платить. Я сам все это умею, а раз умею я – считай, умеешь и ты. Тем более, что и считать ты умеешь.
– Хорошо. Башни, стрелометы. Что еще? – меня немного заносило, но понял я это чуть позже, а тогда просто хотелось, чтобы шибко умный дух немного заврался, и на этом «немного» его бы получилось поймать.
– Еще внутрь каждой башни поместить по большому вороту, а между ними протянуть цепь! – принялся воображать Строитель. – Провернули, натянули, и ни один корабль в гавань не войдет!
Я засмеялся, громко и обидно. Случившийся неподалеку мужчина – я знал его, то был гость моего отца, прибывший на праздник моих совершенных лет из самого Рейкьявика – покосился, было, на меня, понял, что смеюсь я не над ним и вообще, кажется, не насмешничаю, и пошел себе дальше.
– И поставить сбоку от стреломета по большому светильнику! Так, чтобы не освещал вокруг себя, а мог издалека высветить чужой корабль! – меня несло. Впрочем, он же первый начал, да?
– Это, кстати, отличная идея, Амлет! – обрадовался дух. – Только сначала надо сделать тебе концентратор. Жестам и формулам я тебя обучу…
– Мне не нужен концен… этот твой жезл! – правильно понял я устремление духа. – Заповедано предками сгущать и направлять гальдур Песнью, вот я и буду Петь!
– Скажи, – я вдруг представил себе наяву ехидную улыбку на лице раскосых глаз. – Есть ли в завете предков слово «только»? Звучит ли фраза «сгущать и направлять гальдур только Песнью»?
Я покопался в своей отменной памяти, и понял, что покровитель прав: слова «только» действительно не было ни сказано, ни записано.
– Все, что специально не запретили, разрешено! – еще более весело сообщил мне мой внутренний собеседник. – Значит, никто не мешает тебе овладеть еще одной техникой… А то и не одной. Не воспринимай это как что-то нечестное: скорее, это воинская хитрость. Враг не будет знать, что ты умеешь гонять этот свой гальдур как-то еще, кроме как песней, и не будет готов к другому удару, ловкому и неожиданному!
– Значит, будем делать этот твой кон-цен-тра-тор, – по слогам, но правильно, произнес я название волшебной вещи. Речь шла, конечно, о том длинном стиле, которым во сне моем дух писал свои значки прямо в воздухе.
Идея получения нового знания вдруг захватила меня всего: строители, владеющие, к тому же, гальдуром, ценились настолько высоко, что случись такому оказаться в рабстве, его немедленно прекращали брить, оделяли большим ножом и принимались платить за труд его полновесным серебром, а после сделанной на совесть работы и вовсе отпускали восвояси!
– Сначала надо найти подходящую деревяшку, а у вас с этим сложно, – начал полезное поучение дух. – Ничего, наверняка можно будет что-то подобрать на годовом рынке. У вас ведь бывают такие?
Интересно было, что слово «ярмарка», произнесенное на его, духа, родном языке, звучало почти совершенно так, как говорили мы – аrsmarka?ur, и означало ровно то же самое!
Я совсем уже собрался поинтересоваться – как так вышло, что столь разные народы так похоже говорят о важном и правильном, но тут шустрый трэль прибежал с весточкой от отца: позвали смотреть подарки.
Позвали меня одного, но пошли мы, конечно, оба.
Ночью почти никто не спал: разве что те, кто и вовсе не знал меры и удержу в возлияниях накануне, прилегли ненадолго вздремнуть. Легли так же, как иные стояли и сидели: в лучших своих доспехах, вооруженные, сняв только – кто носил – шлемы. Это были не все: лучшие и сильнейшие уже вышли в море на так кстати случившихся в вике боевых ладьях.
Самый дорогой подарок оказался еще и самым полезным: от Ингольфа Арнарссона привезли настоящий вёдурхфольф, круглый, ослепительно сияющий начищенным бронзовым боком и указывающий, какова будет погода в округе. То оказалось изделие ирландских Дини Ши, иначе именуемых сидами или альвами, что представляют собой, пожалуй, единственный толковый народ Зеленого Острова.
Погодная сфера предназначена для помещения на корабль: если приближалось ненадлежащее, буря ли, мертвый ли штиль, большая ли волна, что поднимается каждый раз, когда под водой просыпается вулкан, сфера принималась тоненько петь, а на поверхности своей, гладкой и блестящей, показывать тайные знаки. Знаки эти, впрочем, несложные, и их можно наловчиться читать, почти как руны или огаму – я, например, эльфийское письмо уже немного разбирал.
Сферу достали из ящика. Будучи взятой мной в руки, она вдруг издала тихий звон, а показала, что идет что-то такое, что вроде бури, но не совсем буря, а особые волны, поднятые злым колдовством. Что идет это все к нам, и что волны войдут в наш вик к ночи: в наших краях летом не темнеет окончательно, но все добрые люди в этот час должны крепко спать.
Праздник закончился как-то вдруг. Взрослые воины принялись обсуждать настоящий смысл явленного предупреждения: в их круг позвали и меня, но сам я почти все время молчал.
Вернее, молчал бы, если бы не Хетьяр, который прямо заставил меня влезть в разговор солидных мужей.
– Мой дух-покровитель, носивший при жизни имя Хетьяр, сын Сигурда, прозванный за особенное умение Строителем, хорошо знает это письмо, и умеет толковать его тайные знаки, – почти слово в слово передал я речь духа. – Я могу передавать сказанное им, ничего не прибавляя от себя.
Руки мои вдруг стали чужие и будто деревянные: таковое же случилось и с моим языком.
– Всем привет! – сообщил моими устами дух. – Давайте, я сам покажу, так будет быстрее.
Дух, водящий иногда руками и говорящий за подопечного, то есть – руко-водящий, особенной редкостью не был, пара знатных скальдов, случившихся рядом, беспокойства не проявили, и общество постановило: пусть его.
– Мне понадобится стило для письма. Лучше – деревянное, – почти потребовал дух. Искомое немедленно нашлось среди подарков, оно подошло.
– Внимание! – дух взмахнул моей рукой и зажатым в ней кон-цен-тра-тор.
В окончании стила зажегся огонек красивого голубого цвета. Таким же светом ярко воссиял и шар вёдурхфольфа, до того покрытый значками тоже светящимися, но почти незаметными.
– Вот, примерно, так! – до того я и не знал, что можно отбрасывать светящуюся тень, но дух, как оказалось, умел и не такое. Погодный шар бросила отблеск на ближайшую стену: нашим глазам предстал земельный чертеж, точь-в-точь такой, как на большой карте, некогда заклятой моей матерью, и много лет висящей на стене дома моего отца. По ровному полю, обозначавшему море, с закатной полночи медленно двигалась светящаяся точка.
– Много дивного создали асы… – пробормотал кто-то из скальдов. – Что нам с этого рисунка?
– Ближе! – коротко скомандовал дух. Мужи подошли почти вплотную, но в виду имелось, видимо, не это: просто точка, маленькая и яркая, стала вдруг намного больше, и в получившемся пятне угадывались несущиеся по волнам морские плоты рыбного народа. Плотов было много, кто-то принялся считать и сбился со счета.
– Набег! – сурово заключил отец.
Руки и язык вернулись в мою власть: дух ушел внутрь головы, и голова немедленно закружилась.
– Сядь, Амлет, – потребовал отец, первым заметивший неладное. – Дальше мы сами, видишь, сколько нас, могучих мужей? Обойдемся как-нибудь без вчерашних мальчишек, ты свое дело сделал.
Могучие мужи зашумели: кто согласно, а кто непонятно о чем.
– Нет, – подал я голос. Голос был, по совести, слабоват, но достаточно громок. – Как назовут меня после того, как в первый же день своих совершенных лет я уклонюсь от битвы? Что за прозвище мне тогда дадут? Сколько хульных нидов сложат обо мне скальды, знатные и проезжие?
– Пусть Одинссон, прозванный Айэке стукнет молотом мне в темя, если парень неправ! – вдруг поддержал меня Альфрик Ивинссон, из могучих бондов, поднимавших пашню близ расположенного неподалеку озера Сидрадальсватн. Имя его я знал, кто он и откуда – помнил: родня, пусть без шерсти и совсем человеческого вида. – Он взрослый? Взрослый. Воин? Вполне. Кто хочет нанести обиду жестокую и несправедливую мне, его родичу?
Глупцов таковых не нашлось.
– Взденешь мой старый лёдурсвест, да и забирай его совсем себе, – все разошлись готовиться, и отец повел меня в дом. В доме мать, уже предупрежденная кем-то, со всей своей огромной силы тягала из сухого подпола тяжелые сундуки. – Жилет должен быть тебе в пору, да и не рассохся еще. Из оружия возьми длинный нож и легкое копье. Оба они мне тоже изрядно когда-то послужили, хех, – усмехнулся Улав Аудунссон. – Сам же я, увы, стал слишком грузен и нет во мне прежней ловкости: по руке мне щит и топор.
– Отец, – уточнил я, стараясь, чтобы голос мой не дрожал, не от страха перед первой битвой, но от волнения и ярости. – Отец, – повторил я, утвердившись в голосе. – Стоит ли мне брать волшебную вещь, в которую дух обратил стило для письма? Она кажется мне полезной, но что скажут могучие бонды и вольные викинги? Не сочтут ли колдовство в бою постыдным и трусливым?