Сказание об Иле

– Ну, тетенька, тоуркунский саван светлый, а эта ткань темно-синяя.

– Я никогда не мешала твоему выбору, но как же это возможно, чтобы свадебный флаг был погребальным полотном? Мне кажется это самодурством, – возмущалась та, кого Каяна называла «тетенька».

– Но, тетенька… я так хочу, – не обращая внимания на собеседницу, спокойно возражала ей Каяна.

– Каяночка, ты же мне как… – Сенака услышал, как собеседница захлюпала носом, но потом, собравшись, продолжила беседу: – Ведь я же обещала твоему отцу, и своему брату, что выращу тебя как родную дочь, – с мягкими нотками в голосе, какие бывают только у добрых тетушек, говорила та.

– А кто вас заставлял забирать меня у моей семьи?

– Но, Каяна, ведь ты же сама просилась ко мне в дом… Ведь вспомни, правда, ты тогда совсем еще маленькой была. Ты жаловалась, что тебя обижали братья и сестры, не давали тебе играть. Еды тебе там не хватало и одежды, и говорила, что хотела бы жить со мной… Вспомни. Да, ты знаешь, что у меня никогда не было детей, вот я и попросила своего брата отдать тебя. Мне ты утешением была. Я же тебя всегда любила.

– Да слышала я это. Слышала. Да, тетенька, если вы сразу полюбили меня, такую хорошенькую, то отчего же не брали меня к себе целый год?

– Но, Каяна, ведь ты же знаешь, что в это время я овдовела. Ведь у меня тогда умер муж, – оправдывалась собеседница.

– Да, тетенька, он вам оставил прекрасный дом, торговлю по всем берегам Летучей Рыбы, лавки, жемчуг и богатство разное, а куда же это вы все подевали?

– Да, дела наши торговые сейчас не очень хороши, но, Каяна, разве тебе хоть в чем-то было отказано? Разве ты жила в нужде?

– Это у вас дела не очень хороши, а мои дела, тетенька, как утро над нашей гаванью, полны надежд. Гляньте-ка сюда… Видите этот перстень? А вот и амулет. Теперь он мой. Как вы думаете, милая тетушка, сколько он может стоить?

– Да это ж кхарский амулет… Откуда он у тебя? Ведь амулет тот носили кхары до погребального костра, и сами-то они колдунами были, а потом бросали в озеро его, чтобы души свои водой очистить. Выбрось его, избавься, не дело у себя хранить такую вещь, ей место на озерном дне.

– Да бросьте вы… что за суеверия такие? Кхаров давно уж нет, и вы же сами говорили: «Озерная вода его очистит…» Так очистила уже. И вещь красивая и дорогая. Не вижу в том беды, если она чуть-чуть у меня побудет.

– Что же… теперь я понимаю, о чем предупреждал меня твой отец.

– И о чем же?

– Когда впервые с ним о тебе заговорила я, желая избавиться от ноши тяжкой бесплодия моего…

И слезно его молила отдать тебя мне… Чтобы была ты мне словно дочь родная, мое дитя, а я бы матерью почувствовала себя. Тем более задача эта казалась мне простой, ведь по крови ты мне родная. Ему же судьбой даровано одиннадцать детей, и после смерти вашей матери брату моему совсем тяжко было управляться с вами. Но он меня предупреждал, говорил, что хитра ты не по годам и сердцем черства.

– И все таки отдал меня папаша… Да, тетенька, а вот лучше вы ответьте мне: кто тянул вас за язык? Зачем вы расписали меня тому торговцу Волтну как добрую и хорошую? Получается теперь, что его вы обманули? Ну, впрочем, полно разговоров, говорим мы о пустом, оставьте мне ткань синюю, вон ту, с узором тоуркунским. Чудный флаг получится из нее.

Когда разговор был закончен, Сенака выбежал из лавки. Едва переведя дух от услышанного, он прислонился к стоящей рядом старой лодке и ждал теперь Каяну. В его голове все складывалось в одно, хоть и продолжал он гнать от себя подальше мысли, но как ни старался – все одно… «Она врала…» – таков был вывод.

Сенака разрывался между тем, чтобы признаться девушке в том, что ему все известно, и тем, чтобы прямо сейчас уйти отсюда прочь и забыть о ней навсегда. А может быть, все это и не так? Может, что-то есть такое, что оправдывало бы ее поступки и слова, то, чего не понимал пока Сенака, а Каяна по каким-либо причинам не могла ему открыться? Так, ища оправдания любимой, рассуждал рыбак.

Каяна вышла из лавки и вновь зашагала в сторону коптильни.

Сенака догнал ее.

– Ты говорил с командой о нашем деле?– с ходу задала девушка вопрос.

Ее глаза все так же с нежностью смотрели прямо на него. Только теперь заметил Сенака два маленьких холодных огонька, они время от времени вырывались на свет и, будучи пойманными врасплох, пробегали вдоль припухших век, а затем прятались вновь.

– Каяна, ответь мне: любишь ли меня?

– Конечно же, что за сомнения?

– Я видел все. Я понял, что это представление тобой подстроено.

– Это ты о чем, Сенака?

– О прирученных крикунах.

– Ты за мной следил?

– Нет, я случайно стал свидетелем твоего обмана.

– Хм… – ухмыльнулась Каяна и, опустив голову, посмотрела на рыбака исподлобья, теперь ее маленький носик стал напоминать хищный клюв. – Ну и прекрасно, что это меняет? Неужто меня теперь ты разлюбил иль вовсе выдашь? – С этими словами она прильнула к груди Сенаки и игриво провела мягкими пальчиками по мужским губам.

– Весь твой рассказ о коварстве тетки… Подозреваю, что он есть вымысел жестокий. Как с птицами на ставках тобой разыгранный обман…

– Возлюбленный мой, тебе пора взрослеть.

– Я слышал разговор твой с теткой. ? Сенака убрал руку Каяны от себя и, схватив за плечи, потребовал: – Не надо представлений. Правду говори теперь!

– Какую правду?! – отпрянула девушка. – Да кто ты мне, чтобы требовать ответов? Хотя изволь, для тебя я сделаю исключение. Ты выиграл тот спор, не проиграл ведь так? Птицы мои для тебя ведь постарались, почему же не доволен ты? Ты мне благодаря впервые в споре победил, почему же теперь так недоволен? Я предлагала тебе дело, достойное мужчин, и по воле Провидения ты получил бы все и сразу. Но ты, по всему видать, собрался остаться рыбаком? Вонять рыбой до скончания века? ? Она рассмеялась ему в лицо.

– Ты предлагала мне убийцей стать. Рассказывая, как издевалась над тобою тетка, ты верно управляла мной. Видя мое к тебе расположение, все ты рассчитала, ведь я тебя любил. А теперь что вижу? Еще немного, и смогла бы ты накинуть петлю на меня.

В этот момент Сенеке на шею сзади накинули веревку и сдавили так, что он не мог пошевелиться, и сразу же под его ребром справа оказался нож.

– Ты угадал, вот и петля. Тихо стой, рыбак, – услышал он осипший голос. Запах пряного дымка пробрался Сенаке в нос.

«Коптильщики», – мелькнула догадка в его голове.

Нападавших было двое, и дело свое они знали твердо. Боковым зрением Сенака увидел того, который уносил отсюда ящик с птицей, именно он теперь приставил свой разделочный тесак к его ребру. Видя довольное лицо Каяны, теперь Сенака горько жалел о том моменте, когда впервые повстречал ее. И как же он не замечал того, что теперь казалось очевидным.

Ведь холодность ее была не от печали тайной, а от надменности и черствости души. Красота ее не от девичьей нежности расцветала, а от хищности. И нежный запах ее волос оказался ядовитым ароматом, вроде запаха тех цветков, что питались плотью, завлекая птиц и насекомых в свои липкие сети, там удушали их и поедали без остатка. Все в Каяне открылось с ясностью теперь.

– Ну вот, отвечу я на твой вопрос. Сенака, я не любила никогда тебя, презираю я таких, как ты! Жемчужину я видела в твоих руках, поэтому в тот день и выбрала тебя. А больше прочего мне нужны были корабль и команда. Почему же для этого мне не использовать тебя? Когда увидела, что ты в меня влюблен, тебе, конечно, подыграла, но все лишь для того, чтобы осуществить желаемое. Не представляешь, насколько был ты мне противен… Слова… Слова… Слова… – раздраженно повторяла девушка. ? Что такой, как ты, еще способен дать? – Она скривилась в ухмылке и махнула тем двоим рукой: – Пусть проваливает и дальше ловит рыбу! – И, громко хохоча, она пропала с глаз.

Оставив ему порез под ребром, ушли и коптильщики.

Так и пришел рыбак в тот злополучный день, зажав рукою правый бок, к вязальщику сетей. Тот замазав ему рану пещерным илом, кров и пищу предложил, но Сенака, получив у него ответ про сети, отправился обратно на кораблик.

Когда вернулся, пришлось соврать: он сказал, что долго прождал вязальщика, и так объяснил свое отсутствие. Сохранив в тайне все, что с ним случилось, сам Сенака ничего, конечно, не забыл. Прошли те дни в пути, когда к Солнечной заводи куда на кораблике своем везли они соль в мешках, и те дни, что рыбачили, тоже прошли.

И вот когда луна на небе справа появилась, обратно вернулись они в гавань. А на следующий день после прибытия увидел вдруг Сенака рядом с корабликом тех «коптильщиков», что петлю накидывали ему на шею и держали нож у его ребра. Они разговаривали с Ехунтом, словно лучшие друзья. Но для Сенаки теперь это было не важно: преисполненный желанием поквитаться с обидчиками немедленно прямо здесь, он налетел на них как шершень. Спрыгнув вниз с деревянного борта, ударил рыбак того, что к нему стоял ближе, того, что тогда орудовал петлей. Получив удар той палкой, что на кораблике служила для отпугивания птиц, «коптильщик» взвыл от боли и медленно свалился на доски. Второй, увидев нападение, отскочил в сторону, и вот уже в его руках оказался знакомый нож. Сенака, в ярости размахивая палкой, загнал того второго на край причала. Тот оступился, рухнул вниз и, там озерных вод с лихвою наглотавшись, едва держался на плаву, злодейский нож свой утопив. Со всех сторон накинулись на драчунов артельщики ? это Ехунт позвал на помощь Сенаку усмирять. Но рыбака не удержали, и, вырвавшись из рук команды, нанес он еще один удар тому, что веревкой орудовал прежде, а теперь мешком свалился вниз с причала. Подняв брызги, он пошел ко дну. Но скоро всплыл и, уцепившись за деревянную опору, отплевывался и в страхе стучал зубами. Теперь на Сенаку скопом сзади навалились артельщики и наконец, довольного, сбили с ног.

– Вязать ? и в якорный ящик его! – скомандовал Ехунт.

Сенаку связанным отволокли к якорному ящику. Бросив там его, артельщики ушли вытаскивать тех двоих. Бунтарь не чувствовал боли, ему было наплевать, как поступят дальше с ним, он был удовлетворен.

Через некоторое время крышка ящика открылась и заглянул Ехунт: